Когда листаешь подшивки советских газет 1930-х годов, бросается в глаза множество фотоснимков не одних лишь стахановцев, ударников труда, колхозников-передовиков, полярников и лётчиков-героев, но ещё и массы людей в противогазах. Маршируют на парадах стройные шеренги красноармейцев с винтовками и в противогазах, бойцы в противогазах на учениях, красноармейцы отрабатывают приемы штыкового боя в противогазах, в противогазах лётчики и краснофлотцы, кавалеристы и даже их лошади. Полно снимков, как в специальных камерах-палатках призывников в противогазах окуривают раздражающим газом, хлорпикрином. Да и вообще все в противогазах: механизаторы, сталевары, пионеры! Учебные химические тревоги и массовая сдача нормативов комплекса "Готов к противовоздушной и противохимической обороне" (ПВХО) – обыденность. И даже детский журнал "Мурзилка" помещает картинки, где летят в небесах гигантские самолёты-бомбовозы (или, тогда уж, газовозы?) Страны Советов, накрывая вражеские позиции клубами отравляющих газов…
Советскому командованию будущая война тогда мыслилась и представлялась химической. Что подтверждают и архивные документы, рисующие картину уже более объёмную и многомерную: эксперименты с боевыми отравляющими веществами (ОВ) на людях, массированные испытания новейших средств химического поражения на полигонах, поливка отравляющими веществами кораблей и краснофлотцев, прогонка танков, пехотинцев, кавалерии и десантников через полосы заражения, непрестанное наращивание мощностей по производству ОВ. Документы свидетельствуют и о том, что к концу 1930-х годов ЧП с химическим оружием на полигонах и в воинских частях стали обыденностью.
"Газ, вызвавший у детей рвоту…"
Из докладной записки начальника ХИМУ РККА полковника Петра Мельникова (вскоре ему присвоят комбрига) от 5 октября 1939 года: "…Поражения ипритом работников Академии Хим. защиты РККА не единично. …в Академии было массовое поражение слушателей парами иприта в поле при занятиях по преодолению УЗ (участка заражения. – Авт.)". Из приказа наркома обороны: "15.8-39 г. на полигонных занятиях 4 курса инженерного факультета Академии Химической Защиты РККА произошло поражение 69 слушателей, преподавателей и обслуживающего состава, парами иприта. Этот не первый уже случай поражения людей в академии произошел исключительно благодаря преступной халатности, безответственности и безграмотности командиров и начальников…". Октябрь того же 1939 года: "По спецсообщению ОО ГУГБ НКВД № 4/43232 о поражении ипритом 4-х человек колхозников на химполигоне Юргинского лагсбора СИБВО докладываю…"; "526 стрелковым полком 129 стрелковой дивизии … Приволжского военного округа было оставлено в хим. городке лагерей без охраны ряд отравляющих веществ… 20 октября 1939 года в г. Пензе в среднюю школу № 2 ученик 7-й группы КРУТОВ Владимир принес порошок из шашки ядовитого дыма…". Февраль 1940-го: "Доношу, что случаи поражения местного населения, при проведении опытных работ на ЦВХП, повторяющиеся ежегодно, не прекращаются…". Порой детские учреждения травили и сами военные химики. Из спецсообщения Особого отдела Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР от 16 июля 1937 года: "13 июля с. г. в 17 ч. 10 мин. в санаторно-пионерском лагере Сокольнического района, расположенном по Б. Оленьей улице, дом № 4, появился удушливый газ, вызвавший у детей рвоту и головные боли. Трое детей получили легкое поражение. Как установило расследование, в этот день в Научно-исследовательском химическом институте проводились опыты с отравляющим веществом "М"… После окончания опытов отравляющие вещества из камеры были выпущены через вытяжную трубу… Подхваченные ветром ОВ занесло на территорию лагеря, что и вызвало отравление детей.
…Подобные опыты в институте проводились и раньше без соблюдения необходимых мер техники безопасности.
Территория института со всех сторон окружена жилыми домами и тем не менее на вытяжных трубах лабораторий и камер… нет фильтров и улавливателей ОВ....Ст[арший] лейтенант госбезопасн[ости] АВСЕЕВИЧ".
Рисунок из журнала "Мурзилка"
Из спецсообщения начальника Химического управления Красной армии комбрига Мельникова от 8 декабря 1939 года: "…На территории Селиксинского лагеря воинских частей имеется склад с химическими веществами, который никем не охраняется, дверь этого склада забита гвоздями и химические вещества из него похищались молодежью из окружающего населения. …Благодаря преступного хранения БХВ (боевые химические вещества. – Авт.) школьниками заносилось в школу…".
(Эти документы автор выявил в фонде Химического управления РККА Российского государственного военного архива (РГВА).
Супероружие для полуграмотных
За всей этой обыденностью учений, игрищ с противогазами и участившихся ЧП с отравляющими веществами скрывалось поистине массированное насыщение Красной армии 1930-х годов химическим оружием. Ставка на боевую химию делалась не случайно. Одна лишь мысль о возможности сколь-нибудь длительной позиционной войны всегда приводила красных стратегов в ужас. И дело вовсе было не в том, что вояки, прошедшие мясорубку Первой мировой, хорошо помнили, сколь тщетны, в своём большинстве, оказались попытки проломить настоящую, качественно обустроенную линию долговременной обороны. Это всё вторично: советские военачальники прекрасно понимали, что ни к какой серьёзной и длительной войне Красная армия просто не готова. Не было "у непобедимой и легендарной" ничего, чтобы держать удар "от тайги до британских морей": ни достаточного резерва обученных и подготовленных кадров, ни запасов вооружения и боеприпасов, ни конской тяги с техникой. Нормального тылового обеспечения и развитой военной промышленности – тоже не было. Когда после Гражданской войны пришло время пресловутой военной реформы, её задачей ставилось одновременное сокращение численности Красной армии и остатков флота, при одновременном же сохранении и даже значительном повышении уровня боеспособности. Одним из способов добиться этого было оснащение армии, сокращенной до минимума, вооружением максимально эффективным, то есть наиновейшим и перспективным. А значит, химическим, так как другого оружия массового поражения (и уничтожения) в ту пору ещё не знали. Да и вообще, СВЕРХОРУЖИЕ – это же так заманчиво для полуграмотных: дать асимметрично-простой ответ на неразрешимый вопрос!
Учения по химической защите, 1930-е годы
Политические стратеги знали куда более сокровенную тайну: затяжной войны Советский Союз – образца, скажем, 1930 года – просто не потянет. И не только экономически: индустриализацией ещё и не пахнет, зато в самом разгаре коллективизация, потому ситуация в стране просто аховая, грозившая страшным взрывом, становившимся неизбежным при сколь-нибудь серьёзном военном конфликте. Даже в "колыбели революции", на Балтийском флоте, как зафиксировали сводки ОГПУ, в 1932 году среди краснофлотцев обычными стали такие разговорчики: "Возьмемся за оружие, выкатим пулеметы и поднимем восстание". Красноармейцы же не менее героической Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армии (ОКДВА) в мае 1933 года, цитирую те же сводки, открыто "высказывают нежелание служить и защищать СССР в случае войны": "В случае войны никто не пойдет защищать соввласти, а пойдут все против нее"; "Если что заварится, война весной с японцами, я знаю, что буду делать. Мой легкий способ – оторву петлицу и звездочку, возьму белый платок в руки и к японцам уйду, всё равно погибать"; "Пусть хоть к стенке ставят – служить не буду". Такие вот "разговорчики в строю" – не только армейском: не забудем и про тяжелейший кризис внутри "нерушимой" ВКП (б), ярким выражением которого стала "генеральная" чистка партии в 1929–1930 годах, плавно перетекшая в чистку и советского аппарата, а в 1933 году – в очередную "генеральную" чистку партии. Так что уж войны на два фронта – с врагом внешним и "внутренним" – никакая Красная армия точно не вынесла бы, попросту развалившись. Проще говоря, любые военные действия на своей территории практически стопроцентно означали бы тотальный крах режима или, в лучшем случае, военный переворот. Отсюда и простая, понятная всем красным стратегам мысль: воевать надо не просто быстро и шустро, но стремительно, сразу же перенося боевые действия на вражескую территорию. Так и появилась теория глубоких операций, отцом которой считают Владимира Триандафиллова, заместителя начальника Штаба РККА – семинариста по образованию и скороспелого выпускника школы прапорщиков. Вкратце его концепция выглядела так: взломать линию фронта противника, нанеся одновременный удар по всей глубине его обороны – авиацией, артиллерией, танками и воздушными десантами. А в прорывы тут же запускать механизированные и танковые корпуса. Вот только как проломить оборону? Ответ напрашивался сам: ошеломить противника и обратить его в паническое бегство, обрушив не него тысячи тонн отравляющих газов.
Как следует из документов Химупра РККА, вопрос применения ОВ для целей обороны или сдерживания потенциального противника не рассматривался даже теоретически. Как-то слабо в тех документах проработана и тема противодействия возможной химической атаке со стороны противника. Так что когда танкистов гоняли через зараженные ипритом полосы или запускали их в фосгеновые облака, цель учений была одна: проверить возможность ведения операций прорыва после нанесения химического удара по переднему краю противника. По замыслу красных стратегов, такой удар должен был предшествовать наступлению, наступать же пришлось бы через территорию, зараженную своими же ОВ. Судя по документам, изначально средства химнападения предназначались именно для содействия широкомасштабным, наступательным операциям стратегического характера.
"Химический корпус будет страшной силой"
Разумеется, публично и вслух концепцию и стратегию "первого химического удара" никогда не оглашали. Даже на заседаниях Военного совета при наркоме обороны – предельно узкого и закрытого "клуба" советских военачальников – речи вели только о противохимической обороне, средства же химического нападения упоминать строжайше запрещалось. Начальник Военно-химической академии РККА Яков Авиновицкий, выступая на заседании Военного совета 12 декабря 1934 года, так и сказал: "Товарищи, особо секретный характер нашего оружия […] не позволяет нам даже с этой высокой трибуны сколько-нибудь подробно и вразумительно докладывать о применении наших химических средств". Тем не менее, совсем уж обойти молчанием стратегические установки было никак нельзя, а потому кое-что можно извлечь из той части стенограмм заседаний Военного совета при наркоме обороны, которые опубликованы.
Так, на заседании 10 декабря 1934 года начальник Химического управления РККА Яков Фишман сообщил, что ныне "Красная армия в значительной степени овладела противогазом и боевую работу в противогазе проводить может". Под "боевой работой" подразумевалась способность преодолевать участки заражения – наступать через них после полива противника отравляющими веществами. Вот и авиации тов. Фишман тогда задачу поставил предельно конкретную: "Что требуется от Воздушных сил? От Воздушных сил требуется умение оперативно и тактически применять отравляющие вещества, дымы…" Выступивший на следующий день командующий войсками Белорусского военного округа Иероним Уборевич, также имея в виду применение ОВ в наступательных целях, заявил: "Нам нужно защищать от иприта людей и лошадей в массовом масштабе, нам нужно защищать от этого средства массовую армию". А начальник Химакадемии Авиновицкий порассуждал о дегазации танков и самолетов.
Группа девочек в противогазах, 1930-е годы
Во время заседания Военного совета в декабре 1935 года в части химического оружия военачальник высказывались более открыто. Например, помощник командующего ОКДВА по ВВС Альберт Лапин с удовлетворением заметил, что "бомбы и ОВ страшнее, чем стрельба пулеметов. Бомбами и ОВ мы наносим больше вреда, чем пулеметным огнем". Выступивший 8 декабря 1935 года Фишман особо отметил опыт Белорусского округа, где провели специальные сборы высшего начсостава "и как результат, большие окружные маневры впервые были насыщены вопросами применения химических средств, причем были отработаны вопросы взаимодействия инженерных и химических войск". Но в конкретные детали Фишман вдаваться не стал, мотивируя это секретностью: "Вы, т. народный комиссар, это знаете лучше меня, что речь идет не только об иприте, но о веществе, которое сильнее иприта". Но самое интересное по части боевой химии выдал на заседании 10 декабря 1935 года заместитель командующего войсками Приволжского военного округа Иван Кутяков. Сначала он предложил, чтобы каждый пехотный полк и дивизия на протяжении учебного года провели как минимум "десяток трехсуточных учений – химманевров с достаточным количеством учебных и боевых отравляющих веществ". Потом категорически потребовал: "Качество и крепость наших боевых ипритов и люизитов и др. ОВ должно быть тщательно проверено не только лабораторно, но в массовом масштабе на соответствующих полигонах и учениях самими войсками". То есть массово испытаны на всех красноармейцах! Затем внёс ещё более радикальное предложение: "Нам нужно иметь как минимум трехдивизионный химический корпус вместо развертывающихся пехотных и кавалерийских дивизий, ибо эти рода войск мы научились создавать быстро, но химкорпус во время войны создать будет трудно и он будет небоеспособен. На участках, где противник будет наносить главный удар, химический корпус будет являться страшной силой, он выполнит любую стратегическую задачу".
В следующем году на заседаниях Военного совета при наркоме обороны СССР вели ещё более откровенные речи. Главный докладчик по вопросам боевой химии, все тот же Яков Фишман, выступая 14 октября 1936 года, с удовлетворением заметил, что "в 1936 г. вопросы применения химических средств из области тактической перешли в область оперативную", а на опытных учениях, проведенных на Центральном военно-химическом полигоне, "массированное применение химических средств … было проверено различными способами". Всего было проведено семь таких учений: "1) действия химической авиации против мотомехвойск; 2) действия химической авиации против войск на марше; 3 и 4) действия химической авиации путем высотной поливки с высоты 2000 метров и выше против пехоты в обороне и против пехоты в наступлении; 5) массированное применение дыма химическими войсками для маскировки перегруппировок собственных войск; 6 и 7) создание больших районов заражения, площадью от 200 до 300 кв. км против наступающей пехоты и преодоление этих районов заражения".
Студенты педтехникума на уроках военного дела, 1932 год
Общий вывод начальника Химупра звучал так: "При современной технике машин, танков и самолетов как носителей больших масс боевых химических веществ войска на важнейших направлениях могут быть атакованы большими количествами химических средств", и такое "массированное применение химических средств вызывает резкие изменения в течении боевых операций и чрезвычайно осложняет их проведение". Самым большим достижением войсковых маневров 1936 года Фишман полагал отработку использования "больших районов заражения в условиях подвижной обороны и во взаимодействии с химической авиацией". По его словам, на этих маневрах "блестяще доказано, что при умелом руководстве крупными химическими соединениями они могут выполнить поставленную задачу по быстрому созданию зон заражения, площадью в несколько сот километров, могущую длительно задержать или даже вовсе приостановить наступление нескольких пехотных дивизий". Была проверена и возможность взаимодействия между "крупными химическими соединениями и химической авиацией". Но авиации, по словам начальника Химупра, ещё "необходимо овладеть методом высотной поливки с 2–3 тысяч метров и выше".
Выступивший затем начальник Химакадемии Авиновицкий неосторожно обмолвился, что весь 1936 год "академия исследовала по заданию нач. Генерального штаба РККА Маршала Советского Союза т. Егорова потребность наступающей армии в химическом оружии и в средствах химической защиты войск в условиях массированного применения химии". Академия, как с пафосом заявил Авиновицкий, "впервые проиграла и обосновала действия меххим-бригады", а ещё "дала армии ряд веществ и препаратов, о которых я не имею права по понятным причинам говорить". Но затем посетовал, что "химики не дали в руки общевойсковым начальникам … химического оружия ближнего боя, не дали ручной химической гранаты … не дали ружейной химической гранаты", не обеспечили и "ближний бой созданием ручного миномета". "Химики" – это выпад уже в адрес Фишмана.
Командующий войсками Московского военного округа Иван Белов тоже восхитился прогрессом по части боевой химии: "В таком объеме химия применяется на учениях впервые. …когда я проработал более или менее подробно все тактико-технические возможности применения химмех-бригады и авиахим-бригады – это прямо поражает сознание. Возможности эти поистине колоссальны", надо "в полной мере и во всей широте научиться применять это грознейшее оружие…" Замечу, что в те предвоенные годы РККА практически единственная армия в мире, активно практиковавшая применение настоящих боевых ОВ на полевых учениях и маневрах.
Основным носителем ОВ, как тогда полагали, должна была стать авиация. "Мы видели, – говорил Фишман, – что с больших высот, вплоть до 4 с половиной километров, а может быть, и выше авиация может применять боевые химические вещества с успехом против рассредоточенной живой силы. …Именно эту высотную поливку итальянцы применили в Абиссинии". Затем начальник Химупра дал своё видение применения отравляющих веществ: "Возьмем такой оперативный пример: допустим, корпус в обороне занимает 200–350 кв. километров. Бойцы окопались и закопались, на всей огромной площади ничего не видно. Чем авиация может взять такой корпус? Естественно, пулеметным огнем ничего не сделаешь. Фугасной бомбой большого вреда также не принесешь…". А вот если "покрыть даже незначительными плотностями отравляющих веществ всю эту большую площадь, то жизнь, быт и боевая работа такого корпуса станет крайне затруднительной, затруднительной настолько, что по истечении суток корпус понесет значительные потери и вероятно должен будет менять место, должен будет уходить". И далее привел конкретные расчеты: "Один ТБ-3 с высоты 4,5 [кило]метра покрывает площадь в 2–2,5 кв. километров, хотя и с незначительной плотностью заражения, но вполне эффективно. 50 ТБ-3 было бы достаточно, чтобы эффективно поразить указанную площадь корпуса в обороне…" Относительно же опасений, что такая поливка приведёт к поражению и своих войск, заметил: "Да, опасно, но все здесь зависит от умения прицеливаться, от умения рассчитать средний ветер. Кроме того, нигде не сказано, что нужно выливать в непосредственной близости от собственных войск, заражение может производиться по ближнему тылу войск противника, по вторым эшелонам, по его снабжению". И подытожил: "Нужно решительно стать на путь создания воздушных химических войск, имеющих свой гибкий химический тыл, имеющих вполне подготовленный в химическом отношении личный состав, знающих хорошо свойства химического оружия и умеющих его правильно тактически применять".
А что применять собирались, подтверждают документы, в том числе и более ранние. Например, утвержденный 13 декабря 1933 года начальником Штаба РККА Егоровым "Перечень тем для оперативной подготовки начсостава Военно-Химического Управления РККА на 1933-1934 уч. год". На первый взгляд, темы эти банальные: "Односторонняя оперативная военн. игра "Наступление Ударной армии против пр-ка перешедшего к обороне". Без химии, понятно, тут не обойтись, потому в графе "Учебные цели" записано:
"1. Составление плана использования химсредств в течение всей армейской операции.
2. Выявить необходимые химические средства для содействия прорыву.
3. То же – для содействия наступлению на всю глубину армейской операции.
4. То же – для эшелона развития прорыва.
5. Определить количество ОВ, используемых с помощью авиации и отдельно хим. частями".
Другая тема вроде как оборонительная: армейская оборона, отход армии на новый рубеж. Но то же с химией: применение ОВ авиацией и химчастями для срыва подготовки противника к наступлению (не наступления, а лишь подготовки к нему!), создание полос химзаграждения (т.е. отработка широкомасштабного заражения местности)… Но самое интересное – это четко прописанные районы будущего применения отравляющих веществ: химическое наступление – "Территория ПОЛЬШИ севернее Полесья". Обороняться при помощи химии должны были тоже не у себя дома: "Территория ПОЛЬШИ южнее Полесья". По сути, это один из вариантов нападения на Польшу с широкомасштабным использованием ОВ, предусматривавший удар и прорыв севернее Полесья. А вот южнее – оборона: там практически и невозможно было наступать, сплошные болота, но надо же было и обезопасить себя на случай удара во фланг наступающей группировки…
Судя по документам, свою дозу химии получили бы тогда не только поляки. Смотрим документ под названием "Выписка из ориентировочного плана опытных учений Военно-морских сил РККА на 1934 год": "ТЕМА […] Применение в десантной операции средств химнападения и методы их проведения". Далее сплошная рутина: "Нормы средств химнападения [...] в пункте высадки" и т.п. Зато примечательно место учений: Черное море, остров Березань рядом с Очаковым. На тех учениях десантники, высадившись с кораблей, в бумажных накидках преодолевали прибрежную полосу, предварительно зараженную вполне настоящим ипритом: отрабатывали высадку после химического удара по противнику. Но где на Черном море в случае войны было высаживать реальный химдесант, не в Одессе же – может, в Румынии?
"Сталинский маршрут": химический вариант
Имела ли Красная армия реальные возможности для ведения операций такого рода? Обратимся к документам Химупра. Согласно им, Красная армия в качестве наследства от старой армии получила не менее 420 тысяч химических снарядов с ипритом и фосгеном – это были поставки союзников во время Первой мировой войны. Практически все они лежали на складах РККА, по крайней мере, до середины 1930-х годов. Только на одной лишь химбазе в Чапаевске в 1932 году находилось 320 тысяч химических снарядов времен Первой мировой. На 1 мая 1931 года Красная армия имела на своём вооружении 260 тысяч химических снарядов калибра 76 мм, 54 тысячи химснарядов калибра 107 мм и 72 тысячи химических снарядов калибра 122 мм, всего 386 тысяч химснарядов. Это не считая те 420 тысяч, что остались после Первой мировой войны.
Далее химическая мощь РККА лишь возрастала. "Наша авиация с ее фактическим (на 1.12.35) химическим вооружением, – цитирую ещё один документ, – может в течение одного года войны совершить нападение на противника с расходом свыше 40.000 т ОВ…". На тот момент советские ВВС имели на своем вооружении 90 000 химических авиабомб, а мобилизационные мощности промышленности были рассчитаны на выпуск в течение года 796 тысяч химических бомб.
Наземные силы тоже обладали немалой химической мощью: 826 000 химических снарядов разного калибра, да ещё и мобилизационных мощностей у промышленности было на 3 299 000 снарядов с ОВ. Помимо этого на складах тогда же находилось 160 тысяч химических мин к 107-мм минометам, 13 тысяч химических фугасов и 400 тысяч "шашек ядовитого дыма". То есть всего у Красной армии к концу 1935 года имелось порядка 1 089 000 химических снарядов, авиабомб, мин и фугасов (не считая шашек с ОВ). Мобилизационные мощности промышленности на тот момент составляли 6 165 000 химических боеприпасов (в том числе 796 000 химических авиабомб), да ещё 3 500 000 шашек ядовитого дыма.
Имелись и иные средства доставки ОВ к полю боя. Так, на 1 декабря 1935 года в арсенале Красной армии было: 420 колесных боевых химических машин (БХМ), да ещё мобилизационное задание на 1300), 530 химтанков Т-26 (мобзадание – 1000), 600 химических минометов калибра 107 мм (мобзадание – 5900), 21 800 носимых приборов заражения местности (мобзадание – 40 000). Основная масса ОВ и боевой техники химвойск была сосредоточена в Белорусском, Киевском и Ленинградском военных округах, а также в Забайкалье.
Но это всё в основном были средства тактические, а командованию хотелось большего – действительно сверхоружия, и стратегического, для которого нужны были соответствующие средства доставки – химические бомбардировщики стратегического назначения. Их тоже пытались создать. 23 апреля 1933 года "главный боевой химик" РККА Яков Фишман направляет начальнику ВВС РККА Якову Алкснису письмо следующего содержания: "К 1 мая 1933 г. будет изготовлен рекордный самолет марки РД (рекорд дальности). Самолет рассчитан на 45 часов полета и имеет у себя в крыльях большие вместилища (на 6 тонн) бензина. Этот самолет может быть использован для целей воздушно-химического нападения. Для этого необходимо оставить хранилище для бензина 1–2 тонны, а остальные хранилища приспособить под помещения в них жидкого отравляющего вещества (4–5 тонн)". Резолюция Алксниса на этом документе гласила: "Т. Горощенко. Одновременно проработать уже данное мною т. Петрову задание о возможности приспособления "РД" как дальнего бомбовоза".
Речь шла о самолете АНТ-25 (он же РД – "рекорд дальности"), на котором в 1935 году экипаж Сигизмунда Леваневского пытался совершить беспосадочный перелёт в США через Северный полюс, и на котором эти перелёты успешно осуществили уже в 1937 году экипажи Валерия Чкалова, а затем и Михаила Громова. На борту чкаловского РД красовалась надпись: "Сталинский маршрут". Военная версия РД получила маркировку ДБ-1, радиус его действия с бомбовой нагрузкой в 1000 кг должен был быть не менее 2000 км. Потом техзадание изменили: дальность полета ДБ-1 без нагрузки должна была быть 10 000 км, а с бомбовой нагрузкой 1000 кг – 4000 км. Было дано задание на постройку 20 одномоторных ДБ-1 и на пять – двухмоторных (ДБ-2). Все ДБ-1 планировали построить к маю 1936 года. Завод №18 построил в 1936 году одиннадцать, а в 1937 году – два самолета. 10 ДБ-1 передали в 21-ю крейсерскую авиаэскадрилью 11-го тяжелобомбардировочного авиаотряда, базировавшегося под Воронежем. На 22 августа 1938 года в эскадрилье числилось 11 машин. Вот только максимальная скорость машины не превышала 225–250 км/ч, а высота полета – 5000 метров: тихоходная и маловысотная мишень. Так что не удалось тогда из РД сотворить химический бомбовоз, впрочем, так и не создали и планируемое для наполнения его баков некое новейшее химическое суперсредство (банальный иприт для этого не годился). А если бы удалось? Представим, как выглядели бы те рекордные перелёты, если бы к тому моменту удалось и самолёт довести, и было бы чем его наполнить: химический бомбовоз "Сталинский маршрут" над Америкой. А что тот бомбовоз – тихоход, да и летает низко, никого не смущало: зато он мог забраться очень далеко – в самый глубокий тыл любого противника, чтобы нанести страшный и внезапный удар по любым объектам. Хоть один, да долетит, а если и собьют – так пускай и сбивают над СВОЕЙ территорией – вместе с отравой! Именно так и мыслил вождь народов. Достаточно вспомнить, как и на что натаскивали летчиков Дальней авиации из той воздушной армии, что в 1946–1953 годах сосредоточили на Чукотке: взлететь и – долететь, а возвращаться – не обязательно. Такой вот асимметричный ответ: на вашу передовую технику и технологию – героизм и самоубийственная самоотверженность сталинских соколов. Абсолютно так же было и в 1930-е годы, разве лишь вместо ядерной бомбы – тонны химической отравы.
Но это были замыслы стратегические, а реальные предусматривали создание к 1938 году трех химполков Резерва Главного командования (РГК), 30 химических батальонов РГК, по химбатальону – в каждом стрелковом и мотомеханизированном корпусах, по химроте – в каждой отдельной мотомеханизированной бригаде, по одному химбатальону – в каждом укрепрайоне. Также планировалось создать химэскадрон в каждой кавалерийской дивизии; каждый стрелковый, артиллерийский и кавалерийский полк должны были иметь химические взводы. Кроме того, химвзводы должны были быть в каждом танковом батальоне и в каждом санбате! Это утверждённые планы образца 1935 года, а на Военном совете, как мы видим, вслух мечтали о создании уже и химических корпусов трехдивизионного состава, и химических танковых бригад, и авиахимических бригад. Как далеко ушла постановка химического дела по сравнению с 1928 годом, когда был лишь один химполк и один химбат, а "полковые химвзводы вместо специальных приборов для заражения применяют ведра и лейки". И ничто из этого не отвечало целям обороны советского государства.