Потерянное время. Финансист Кирилл Тремасов — об экономическом развитии России

Экономика в ближайшие месяцы может провалиться, предупреждает финансист и автор популярного экономического блога Кирилл Тремасов, в свое время возглавлявший департамент макроэкономического прогнозирования Министерства экономического развития России.

Комментируя последние данные статистики, он утверждает, что многие индикаторы свидетельствуют о негативных тенденциях в экономике:

• Cтагнация корпоративного кредитования и замедление розничного кредитования.
• Негативная динамика в добыче нефти, которая должна усилиться из-за необходимости выполнять декабрьское соглашение ОПЕК+ о дополнительном сокращении квот.
• Ужесточение условий кредитования населения усилило падение продаж на авторынке.
• Резкое сокращение чистого экспорта. Укрепление рубля привело к существенному увеличению импорта; тема, что крепкий рубль вредит промышленности, вновь может вернуться в повестку.
• В обрабатывающей промышленности, похоже, уже начинается рецессия. Росстат сообщает о серьёзном спаде в металлургии и машиностроении.
• Такого обвала цен производителей мы не видели со времен кризиса 2008–09 годов; это индикатор ухудшения финансовой ситуации в корпоративном секторе, что может ещё больше снизить инвестиционную активность.
• Снижение спроса на рабочую силу приобрело характер устойчивой тенденции; это очень важный опережающий индикатор.
• Провал грузоперевозок подтверждает развитие негативных тенденций в экономике.

В интервью Радио Свобода Тремасов поясняет, что речь не идет о катастрофическом падении, резком обнищании населения и подобных сценариях, а о продолжении очень медленного развития экономики России:

"Наша траектория – процент-полтора [экономического роста в год], правительство говорит, скорее, о полтора-двух процентах, – в этом диапазоне жизнь и идет. Принципиально ничего не изменится. Слабость внутреннего спроса сохранится, с внешним спросом тоже ничего принципиально нового не произойдет. Как последние годы экономика развивались, так, по-видимому, ее развитие и продолжится – до тех пор, пока не начнётся циклический спад в мировой экономике, прежде всего, в экономике США. В этом случае мы переживем рецессию, но, скорее всего, более мягкую, чем в 2014–16 годах. О том, что мы плывем в сторону рецессии, свидетельствуют несколько индикаторов: снижение спроса на рынке труда (во всех предыдущих кризисах этот индикатор давал стопроцентные сигналы, и то, что он ушел сейчас в минус, говорит, что экономическая конъюнктура ухудшается), замедление потребительского кредитования (потребительский спрос в 2019 году поддерживался преимущественно за счет кредита, но ЦБ начал закручивать гайки, падает количество одобренных кредитов) тоже будет играть в сторону замедления российской экономики".

Для сравнения: в 2000-х, на пике нефтяных цен, экономика Россия росла наравне со всеми развивающимися странами – 5-8 процентов в год, существенно опережая темпы роста развитых стран (такой догоняющий рост и считается нормой). Кризис 2008 года ударил по России сильнее, чем по другим странам, но затем, в начале 2010-х, экономика страны быстро вернулась к росту – пусть уже не такому высокому, как средний рост развивающихся экономик мира, но сравнимому с развивающимися экономиками Европы, в районе 4 процентов в год. В 2013–2014 годах (когда Россия вступила в конфронтацию с Западом) ее дорога окончательна разошлась с большинством развивающихся стран, она свалилась в стагнацию, рецессию, сейчас темпы роста экономики – в пределах 1–2 процентов, что ниже, чем темпы роста развитых стран (свыше 2 процентов), не говоря уже о развивающихся странах (в среднем в районе 4 процентов).

Что это значит на долгой дистанции: экономика, растущая в год на 2 процента, за десятилетие вырастет на одну пятую. Экономика, растущая на 4 процента в год, вырастет за десять лет почти в полтора раза.

В своем блоге Тремасов привел данные Росстата по доходам населения за 2018–19 годах: "С точки зрения доходов население всё больше зависит от государства и всё меньше – от себя. Очень нехорошая тенденция, которую надо менять".

Мелкое и среднее предпринимательство в значительной степени полагается на спрос населения, а реальные доходы населения растут слабо, соответственно, у предпринимателей все меньше возможностей продать свои товары или услуги.

Мы побеседовали с Кириллом Тремасовым о причинах такого низкого роста экономики и о подходах, избранных российским правительством:

– Статистика по структуре доходов, которую Росстат обновил на прошлой неделе, действительно показывает, что доля доходов от предпринимательской деятельности в общей структуре доходов снижается. Она и раньше была невысокой, но за последние пять лет еще больше снизилась, тренд сохраняется в сторону дальнейшего снижения. Это очень негативный фактор. Здоровая экономика — это экономика с высоким уровнем именно предпринимательской, частной активности. У нас же наиболее быстро за последние пять лет растут доходы наемных сотрудников. Причем в этих доходах все большую роль играют госструктуры, госкомпании, государственный сектор. Количество государственных служащих продолжает увеличиваться, зарплаты там повышаются более быстрыми темпами, чем в частном секторе. Это нездоровые тенденции. Если говорить о том, что растет в последние годы, это в первую очередь компании-экспортеры, которые стали, безусловно, главным бенефициаром девальвации рубля 2014 года, с тех пор пользуются всеми плодами т. н. "бюджетного правила", которое тоже сдерживает укрепление рубля ("Бюджетное правило" направляет все доходы от продажи нефти по цене выше определенного уровня в Фонд национального благосостояния, не позволяя расходовать их в бюджете. – Прим.). В принципе у широкого круга компаний-экспортеров все замечательно. В госсекторе тоже уровень доходов уверенно увеличивается. А для частных предпринимателей, для малого и среднего бизнеса, по сути, кризис 2014 года не закончился. Спрос в тех секторах, которые наиболее традиционно занимают малый и средний бизнес, – услуги населению, – не восстановился, в ближайшие годы вряд ли восстановится. Поэтому предпринимательская активность в России сейчас не очень высокая.

– Но последний год для государства выглядит достаточно стабильным. Рубль даже немного укрепился. Цены на нефть колеблются в пределах, далеких от панических, в районе 60 долларов за баррель (а несколько лет назад боялись, что они упадут куда-то в район 20 долларов). С этой точки зрения государство, которое содержит большую часть населения и в целом в значительной степени контролирует экономику, может влить средств в нее побольше средств, чтобы увеличить спрос, предприниматели начнут больше зарабатывать, и перезапустится эта машина?

– В госкорпорациях увеличение зарплат бюджетников идет, но в основном за счет дифференциации. Очень резко растут зарплаты и бонусы руководящего состава, а зарплаты рядового персонала, как правило, индексируются на уровне инфляции, с небольшим плюсиком. Просто повышать зарплаты – неправильно. Динамика зарплат должна соответствовать динамике производительности. Растет экономика, растет производительность, можно и зарплаты повышать. Никто не собирается увеличивать зарплаты, потому что основная идея экономической политики, которая была пару лет назад уже окончательно сформулирована, – это госинвестиции. Для этого и налоги повышали, и пенсионный возраст увеличивали, "бюджетное правило" вводили. Ресурсы накоплены большие, бюджет сбалансирован, поэтому правительство сейчас озабочено только тем, как начать активнее инвестировать. Идея в том, что рост госинвестиций подтянет частные инвестиции, что, как предполагается, запустит маховик в экономике в целом, вслед за этим начнут расти доходы. Вопрос самый интересный – как будут реализовываться национальные проекты. В этом году был провал, очень серьезный провал по расходованию средств на нацпроекты. Удастся ли в следующие годы переломить это, непонятно. Очень много скептических комментариев на эту тему. Я, честно говоря, тоже большого оптимизма здесь не испытываю.

– Давайте поговорим о результатах десятилетия. Если сравнивать развитие мира и России в течение десятых годов, которые подходят к концу, как примерно оценить, чем заплатила Россия за выбранный ею геополитический и экономический путь?

– Застой в экономике у нас начался где-то на рубеже 2012–13, однозначно можно сказать, что с 2013 года. Потому что после кризиса 2008 года восстановление было достаточно быстрое – в частности, за счет того, что государство в нулевых копило резервы, а после кризиса начало их тратить, поддержав внутренний спрос. Тогда было достаточно высокое повышение доходов населения. В принципе именно в тот период произошла очень серьезная разбалансировка бюджетных показателей. Бюджет фактически был составлен исходя из цены нефти сто долларов за баррель, даже чуть выше. Экономическая активность после 2008 года достаточно быстро все восстановилось, но где-то с 2012 года экономическая активность начала снижаться, в 2013-м уже началась инвестиционная пауза. В 2011–12 году в Европе случился жесткий долговой кризис, повлиявший и на мировую экономику, и на нас. Отсчет периода потерянного времени – это пока еще не десятилетие – я бы начинал именно с 2013 года. Понятно, что после 2014 года все мы пережили еще один кризис в экономике, еще один провал – последствия крымской истории, последствия санкций, последствия обострения международной ситуации, последствия обвала цен на нефть в 2014 году. Правда, за счет того, что ЦБ достаточно оперативно перешел на режим инфляционного таргетирования, отпустил рубль в свободное плавание, адаптация экономики к новому кризису была более быстрой, провал был менее существенный, чем в 2008 году, тем не менее произошел кризис. После этого кризиса опять два года восстановления, 2017–18-й, в этом году опять мы видим торможение, причем во многом рукотворное. Повышение налогов, пенсионного возраста – это, конечно, фактор, сыгравший в негативную сторону.

– Вы говорите о потерянном времени. Что могло бы быть, если бы Россия развивалась как-то по-другому?

– Для России минимальная нормальная траектория должна быть на уровне 3–3,5 процента. Это рост экономики, доходов, который мы растеряли за это время. Да, мы добились более сбалансированной бюджетной ситуации, нарастили резервы, но эти резервы никого особо не греют. Последние два-три года [власти] сами себе начали копать яму, переборщив с ужесточением бюджетной политики. Здесь можно было бы действовать более мягко, поддержать внутренний спрос, поддержать доходы населения в первую очередь. Кажется, такого длительного периода падения доходов у нас даже в 90-х годах не было. Доходы тогда упали, конечно, сильнее, но это не было таким длительным и мучительным периодом, как сейчас. И тогда, конечно, возможностей было больше. Слабость экономики в завершившемся году во многом рукотворна и с связана с абсолютно абсурдным повышением налогов.

– Почему власти избрали последние два года эту стратегию контролируемого снижения спроса?

– Мне это непонятно. Мне кажется, что даже без повышения налогов у нас ситуация в бюджетной сфере оставалась бы избыточно прочной. Резервов накоплено более чем достаточно. Зачем нужно было усугублять ситуацию со спросом, для меня полная загадка. Вменяемых объяснений от правительства я тоже не слышал. Все сводится к дежурным объяснениям: мы будем активно инвестировать, будем реализовывать мегапроекты, поэтому нужны деньги, поэтому повысим налоги, а потом вернем эти деньги в экономику через инвестиции. Мне кажется, было желание еще больше повысить прочность. Прошлый год все-таки достаточно драматично начался, в апреле были введены санкции на "Русал", произошел резкий отток капиталов из России, упал рубль, было ощущение того, что режим осажденной крепости будет долгим и будет только усиливаться. Появились, если помните, в середине года американские законопроекты по "адским санкциям". Мне кажется, был испуг и было желание еще больше накопить резервов, еще больше подстраховаться – эмоциональное решение, принимавшееся несколькими людьми.

– Государство не доверяет никому, кроме себя, в том числе и независимому бизнесу?

– Да не мыслят там в таких категориях: мы дадим частному бизнесу развиваться, или не дадим, и нужно его, наоборот, прижать. Там мыслят в терминах, насколько прочны наши основы, сколько у нас денег. Нам хватит денег, если завтра нефть будет 20 долларов за баррель? Ведь еще в 2016 году этот сценарий рассматривался всерьез, многие в правительстве были уверены, что придется жить при 20 долларах. Поэтому там все мыслится намного проще: хватит нам резервов или нет? В 2018 году, когда начался новый этап санкций, испугались, что резервов может быть недостаточно, [решили] давайте еще повысим налоги и пенсионный возраст, – выборы прошли, можно, если не сейчас, то дальше уже будет невозможно это сделать или сложно.

– То есть речь идет просто об аккумулировании государственных резервов, выжимание всех возможных денег, чтобы получить их в распоряжение государства?

– Главным мотивом всей экономической политики последних пяти лет было максимальное накопление резервов, что трактуется как увеличение прочности.

– Тут есть какое-то рациональное зерно? Они накапливают резервы, чтобы пережить какой срок? Условно говоря, если нефть упадет до 20 долларов, им нужны резервы, чтобы экономика могла продержаться сколько?

– Не знаю. Вроде под конец этого года пришло осознание, что в этом году денег изъяли, а потратить не смогли. Это, кажется, стало отрезвляющим для экономического блока правительства и выше, что, по-видимому, какой-то предел накопительства уже достигнут, нужно как-то подумать, попытаться оживить экономический рост. Поэтому нет у меня ответа на ваш вопрос, на сколько лет им нужны резервы. Накопление резервов продолжается, потому что "бюджетное правило" действует, и оно будет в ближайшие годы продолжаться, накопление резервов. Я думаю, что просто нет четкого такого ориентира. Сколько накопится, столько и накопится, пока цены на нефть выше цены отсечения.

– Когда вы говорите о том, что государство не смогло потратить, здесь есть некоторая загадка. Во всем мире правительства достаточно легко находят инфраструктурные проекты, чтобы потратить средства. В России не хватает дорог, много разной инфраструктуры. Только сейчас, наконец, ввели скоростную трассу между Москвой и Петербургом, двумя главными городами страны, а до этого ее не было. Хотя и это платная трасса. Почему государство не может потратить на инфраструктурные проекты, в чем проблема?

– Они не готовы еще. Основная проблема – качество госуправления. Это тоже проблема, которая уже десятилетия обсуждается, ситуация, мне кажется, только ухудшается. Для нашей страны это одна из ключевых проблем. Огромная структура, в которой задействованы миллионы людей, может эффективно действовать, только когда выстроена правильная система мотивации. А системы мотивации и ответственности абсолютно извращены на госслужбе. Механизм буксует и будет дальше буксовать. Поэтому большинство экспертов и смотрит скептично на реализацию национальных проектов.

– Есть национальные проекты, государство говорит: хотим потратить деньги на то-то. В чем проблема?

– Невысокая степень готовности проектов. Проекты прорабатываются, их несколько десятков. Но разобраться в них очень сложно. Совершенно непонятно, какие из них будут наиболее эффективные для повышения потенциала экономики. Проблема, как мне кажется, ещё и в том, что слишком на большие объёмы замахнулись. Масштабные проекты могут реализовать только отлаженные команды с хорошим менеджментом и грамотными исполнителями. Это явно не про госструктуры. На мой взгляд, в проектах подобного масштаба (на триллионы рублей) инициатива должна отдаваться частному бизнесу. Государство вряд ли могло бы построить Ямал-СПГ своими силами. А частный "Новатэк" смог. Государство же помогло с финансированием, с привлечением иностранных акционеров. Вот именно по такой схеме и должны реализовываться триллионные проекты. А когда государство само хочет освоить триллионы инвестиций, причем по самым разным направлениям, то возникают большие сомнения по поводу имеющихся ресурсов для таких задач.

Одной из проблем госаппарата является ещё и ужасная межведомственная координация. Я сам работал в министерстве и могу со знанием вопроса сказать, что "ужасная" – это ещё мягкий эпитет. Чиновники боятся ответственности. Поэтому многие вопросы проходят безумное количество согласований. Я сталкивался с документами, на которых стояли под сотню подписей согласующих сторон. Мне и самому приходили на подпись документы с абсолютно далекими от меня темами (я возглавлял департамента макроэкономического прогнозирования), к которым я вообще не имел и не мог иметь никакого отношения. Но вот кто-то решил, что надо это послать на согласование ещё и в мой департамент. А представьте нынешнюю ситуацию, когда на кону стоят триллионы. Сроки согласования подобных проектов могут стремиться к бесконечности. Поэтому процессы идут очень медленно, и в нынешней системе государственного управления не могут идти быстрее.

– Есть Москва, есть излюбленная многими тема – благоустройство города, на которое уходит гигантская сумма, особенно в сравнении с остальными регионами страны. Я не хочу обсуждать, насколько осмысленно там эти деньги тратятся, в том смысле что плитка кладется, потом перекладывается. Ясно, эти деньги все равно как-то уходят в экономику. Тут же нет никакой особенной сложности?

– Всю страну заложить плиткой, как Москву? Московская история уникальная. Вы правильно сказали, что смысл этих расходов не очень понятен. Мотивы тоже не до конца понятны.

– Это дает занятость довольно значительному количеству людей, они получают зарплату, тратят ее в магазинах, ресторанах или на поездки.

– Идея национальных проектов в том, что мы должны создать инфраструктуру, которая увеличит наш потенциальный рост. То есть сделать инвестиции, которые обеспечат более высокие темпы роста ВВП в долгосрочной перспективе. Когда Москва кладет плитку, текущие показатели выше, но когда вся плитка будет положена, по три раза переложена, деньги закончатся в какой-то момент, – [выяснится, что] эта плитка не ускорила экономический рост, не повысила потенциал роста экономики. Идея национальных проектов в повышении потенциала. Поэтому Москва – абсолютно уникальный, редчайший, не до конца понятный случай. Очень хорошо, что он не экстраполируется на всю страну.