«Социально опасная психопатия». История советского хиппаря

Полвека назад идеи движения хиппи проникли в СССР, где реализовались по-своему, не так, как на Западе. Сначала советские власти приветствовали поддержку американских бунтарей: молодцы, они же против капитализма! – но потом не знали, что делать со своими. Им могли грозить аресты, избиения, помещение в психбольницу. Каково это – быть хиппи в СССР?

Пришедшее в СССР в конце 60-х движение хиппи сначала распространилось в Прибалтике, Москве, Ленинграде и Украине. Советские хиппи, о которых написаны диссертации и сняты фильмы, тоже были против власти (хотя социалистические идеи равенства были им близки), но имели особенности: при тотальном контроле вынуждены были образовать тайную "Систему", в которой общались только свои, не могли, как на Западе, открыто выходить на демонстрации. Стремясь к духовной общности, они построили, как тогда шутили, лучший в мире коммунизм. Для своего круга.

И хотя считается, что быть хиппи в Советском Союзе физически было относительно нетрудно – дешевые продукты, не было особой заботы о завтрашнем дне, о крыше над головой, всегда можно было подработать в очередной котельной, – решались на это смельчаки: им грозили репрессии, проработки в КГБ и аресты за организацию лагерей, помещение в психушку, особенно за отказ идти в армию. На улице могли не только волосы обрезать, а избить, и еще как. Не говоря уже о нередком разрыве с близкими.

Через этот отчаянный опыт поиска смыслов прошло тогда немало людей. Одни из этого опыта вынесли лишь верность музыке Боба Дилана, другие творческий кураж и экологическое мышление. Другие забыли про него вовсе. Немало хиппарей умерли от наркотиков. В СССР таких смертей было много в 90-е годы.

О своей непростой судьбе рассказывает музыкант Анатолий Ломоносов. Давно живущий в Вильнюсе, он приехал в Литву с Украины. Жизнь его в итоге вышла на круги своя: родословный круг замкнулся (Анатолий оказался там, где в старину обитали предки), и духовный тоже (от хиппи в молодости – к индийской музыке сейчас).

Анатолий Ломоносов в программе "Культурный дневник"

– С 1975 года начал ездить автостопом во Львов, в Литву. За пластинками на толчок мы отправлялись в Одессу. Мне был тогда 21 год, учился в Технологическом университете в Херсоне. Там жил и мой дед, который был из литовских староверов. В Литву они приехали в ХIХ веке, а раньше он был бурлаком и вечно от армии косил, от царской. По натуре был бродягой высочайшего уровня! От него, видать, эта хромосома у меня…

В советские годы хиппи организовали целую систему. Например, во Львове достойный человек говорит тебе: "В Москве у меня есть свой". Приезжаешь по адресу с паролем: "Я от такого-то из Львова". В Москве могли дать другие адреса, и можно было поехать в Таллин, в Вильнюс или Питер. Братство это основывалось на интересе к западной музыке, литературе, восточной философии, относительно антисоветской настроенности. Иногда собирались в лагеря.

В 1978 году я был участником летнего лагеря хиппи, который считается самым многочисленным в СССР. Мы с Мишей Бомбиным его организовали. (Михаил Бомбин позже стал корреспондентом Радио Свобода в Риге.)

Анатолий Ломоносов в семье индийского учителя

Его хиппи "отцом" называли, авторитетный был, глубокий. К нему люди из разных мест приезжали. Миша удивительный был человек, часто у меня бывал – окружающие думали, что в гостях монах, потому что у него были очень длинные волосы.

– Где были самые активные группы хиппи сначала?

– В Эстонии, Москве. Люди, которые мыслили иначе, чем тогдашнее большинство, обсуждали индийскую философию, йогу, слушали джаз, битлов. Не говоря уже о том, что выглядели необычно. Вот сейчас снова в моде (из 40-х годов в США) слово "хипстер". Если такой модник – который, как хиппи в свое время, выделяется внешним видом – выйдет на улицу, то в кармане его рваных джинсов обязательно будет кредитная карточка.

Хиппи же были бродягами настоящими, убежденными. В те годы с такой внешностью тебя запросто могли остановить, арестовать. Обрезать волосы силой. Попадешь на три дня в милицию, появишься – окружающие расспрашивают: где был? Или хуже того – как в Таллине. Там в 70-е годы была группировка "урла", как правило, русскоязычная молодежь. Они отлавливали хиппарей и били. В Эстонии частенько случались на этой почве драки, довольно жестокие. Урла считала хиппарей чуждыми.

Эстонцы в Системе были самыми интересными, "голубая кровь" советских хиппи. Они начинали, потом им подражали остальные. В Эстонии был тогда особенный человек – Рам Тамм, известный философ, практикующий йогу, к которому люди ездили как паломники.

1978-й, лето, лагерь. Не в Эстонии, так в Латвии.

Михаил Бомбин

– Ночью всех нас – приехавших из разных мест СССР в лагерь хиппи – арестовала эстонская милиция, отвезли в тюрьму Кохтла-Ярве. Помурыжили и выкинули в пять утра на шоссе: "Сейчас приедет за вами милиция РСФСР". Те приехали и говорят: "У нас таких своих до фига! Вы нам не нужны". Вывезли опять в Эстонию на железнодорожную станцию и рукой махнули: "Поезжайте куда-нибудь туда, южнее, в Латвию, но только не к нам". При этом у всех документы переписали. И до свидания!

Миша Бомбин говорит: "Я знаю одно подходящее место в Латвии, Витрупе (Лимбажский район), там есть кемпинг, если даже с вертолетов будут искать, мы с палатками там затеряемся среди деревьев". Поехали туда на электричках (в которых местные контролеры уже знали про нас, но не тронули), потом – автостопом. В Витрупе разбили лагерь, огромное количество людей приехало тогда со всего СССР. Удивительным образом все как-то узнавали, куда ехать, когда – своя была связь. Из уст в уста. Все всё знали в отсутствие интернета и мобильных телефонов!

Что представлял собой такой лагерь? Просто наслаждались жизнью. Свободой. Знакомились, общались, спорили, много с тех времен друзей осталось. С ними было интересно. Как ни странно – не пили. Я на Украине вырос на вине, на хересах, портвейнах. И не помню, чтобы мы пили. Вот то, что в таких лагерях люди баловались наркотиками – это да. Но! Мы с Бомбиным предложили и на совете лагеря постановили: кто "торчит", ворует у местных крестьян мак – пусть переселяется на другую сторону речки Витрупе. В результате было два лагеря. Для нас наркотики – по той терминологии – это было стрёмно. В результате милиция арестовала всех, по обе стороны реки.

Когда я вернулся в Херсон после этого лагеря, после арестов – всем пошли дела. Моих родителей пригласили в КГБ на разговор. Я устроился на работу, зная, что это просто передышка, для спокойствия родителей. Советская жизнь в виде той рутины меня лично не интересовала. В КГБ со мной тогда беседовал такой Николай Трофимович. Как ни странно, сейчас я с ним переписываюсь по скайпу… А после тогдашних бесед с ним я, молодой парень, выходил на улицу с мучившим вопросом: так люблю ли я свою родину? Когда мои дети были в таком же возрасте, я смотрел на них и думал: счастливые, что у них нет такой проблемы! Могут просто жить, развивать себя, а не мучиться поиском ответа на этот вопрос, не сомневаться, что родину они любят. У меня в молодости такая проблема была.

Анатолий Ломоносов, 70-e годы

Для хиппи в СССР попадание в психушку было нередким явлением, по своей или не по своей воле.

– Оказался в больнице, потому что по убеждениям не хотел в армию идти. Один знакомый психиатр мне советовал: будет медкомиссия, тебе ничего особого выдумывать не надо, и так странно выглядишь. Будь собой, только немного глубже. Пришел на обследование длинноволосый, в соответствующем прикиде и немного пофорсировал свой образ, в итоге приклеили статью "Социально опасная психопатия", 7Б. И – в больницу. Повезло, что никаких инсулинов там не было, а таблетки я правдами и неправдами выкидывал. Психушка – вообще неплохое тогда было (по крайней мере в моем случае) место для обдумывания жизни".

– Что по большому счету вас толкало на эти эксперименты, что хотели познать?

– Мой отец в Херсоне был ответственным партийным работником, курировал большое хозяйство. И меня с пеленок кормили советскими идеями, уже было плохо от них. Я чувствовал, что в жизни есть что-то другое, и не обязательно это политика. Искал новые идеи. Узнал о практике голоданий, через которые можно постичь то, что обычному человеку закрыто. Но я благодарен при этом родителям, что потом уже они меня поняли. Когда отец ушел на пенсию, я привозил ему книги, выходившие в Литве. Например, дипломатическую переписку Молотова – Риббентропа о том, как Вторая мировая начиналась. Отец со слезами на глазах тогда говорил: Толя, в 70-е годы мы про это и думать не могли, не смели сомневаться в линии партии. Анекдоты, свои умозаключения, любое отклонение от этой линии считалось плохим делом.

– Со временем вы переехали в Вильнюс. Быть хиппи в Литве тогда было не то, что в Херсоне?

– Совсем не то, свободнее. Особенно если в политику не лезешь. И здесь были единомышленники. Некоторые хиппари, правда, в ту же политику шли осознанно, была такая форма антисоветского протеста. Как ни грустно, многих людей, с которыми был тогда знаком и дружен, я сейчас вычеркиваю из своего фейсбука. Когда чувствую имперское мышление – сразу! Не интересно уже, для меня все дискуссии 20 лет назад прошли.

– Сейчас вы один из лучших в странах Балтии исполнителей на индийском ситаре.

– Когда впервые взял в руки этот музыкальный инструмент, понял, что это знак изменить жизнь. Тем более устал тогда от того, что не было своего угла. Занимаюсь все эти годы индийской классической традиционной музыкой, и мне 24 часов в сутки не хватает. В свое время в СССР вышла пластинка под рубрикой "Музыка Азии и Африки" с такой музыкой, она очень меня захватила, поразила – была настолько сильная, насколько и непонятная. Я сразу почувствовал – это мое. На инструмент нужно было собрать полторы тысячи (при зарплате тогда в 90 рублей в месяц). И я собрал эту сумму! Настолько хотелось все поменять с помощью этого, потому что понял: вот этим могу всю жизнь заниматься.

В 1985 году в Москве познакомился с человеком, который стал моим первым настоящим учителем игры на ситаре. Вернее, стала. Это индийская исполнительница Карни из Бомбея, которая убежала оттуда от родителей, которые хотели против воли ее там выдать замуж. Она была ученицей Картикумара, известнейшего индийского ситариста. Желание совершенствоваться дальше было у меня огромное. В этом деле главное – кто твой учитель. Я выбрал в качестве наставника Имратхана и его сыновей. С ними даже ездил на гастроли, потом в Индии эта семья приняла меня для дальнейшей учебы".

Анатолий Ломоносов с ситаром

– Лично для вас этот инструмент что дает?

– Всё. Во время игры время останавливается.

– В советские годы ваш протест против той системы был в виде обращения к хиппи, сейчас – ситар: индийская музыка, не протестная, но все же альтернативная по своему ладу той музыке, среди которой вы живете, европейской.

– Индийской музыке несколько тысяч лет, а европейской классической – лишь пятьсот. К хиппи я пришел в молодости, когда все было интересно, но позже, когда взял в руки ситар, понял: это серьезно, на всю жизнь.

– Нашли свою струну в прямом смысле...

– Конечно! Особенно, когда есть учитель. Это дает в музыке ощущение уверенности, связи с конкретной исполнительской школой. Особенность индийской классической музыки в том, что она наполовину связана с глубокими знаниями, наполовину – с импровизациями. Играя, ты видишь те же самые вещи по-новому каждый раз. Каноны, правила тут невероятно глубокие, но – свобода. Свобода в дисциплине! И в этом жить.

– Эта музыка, инструмент, игра на нем – изменили ваш взгляд на мир, на себя?

– Да. Благодаря этому я нашел и жену. Она приходила на концерты, так познакомились. С тех времен аккомпанирует на тампуре.

– Если бы в молодости попали бы на ситар с его свободой в дисциплине – как вам кажется, это помогло бы тогда найти ответы на вопросы бытия?

– Как всё в жизни произошло – так и хорошо! Я прошёл свой путь. А ответы эти я и сейчас не знаю.