Марьяна Торочешникова: В эти дни историки вспоминают о Большом терроре сталинских времен, начало которому положил секретный приказ НКВД № 00447. Политбюро СССР утвердило его 31 июля 1937 года. Документ лично подписали семь человек: Иосиф Сталин, Вячеслав Молотов, Климент Ворошилов, Лазарь Каганович, Николай Ежов, Влас Чубарь и Анастас Микоян. Из-за этой бумаги впоследствии сотни тысяч человек были убиты, еще сотни тысяч прошли через лагеря ГУЛАГа.
Периоду Большого террора в СССР предшествовали многочисленные репрессии, которые особенно активизировались в 1936 году и в первой половине 1937-го. В июне были массовые репрессии против высшего командного начальства Красной армии, массовые репрессии против "оппозиционеров", то есть людей, которые не состояли в большевистской партии. Но слово "массовые", употребленное тут, не идет ни в какое сравнение с тем, что началось после того, как в силу вступил приказ №00447 - совершенно секретный приказ НКВД.
Видеоверсия программы
О том, что именно произошло летом 1937 года, и о последствиях Большого террора для всей страны рассказывает историк, заместитель председателя Совета научно-информационного и просветительского центра общества "Мемориал" Никита Петров.
Никита Петров: Конечной целью Сталина было создание занавеса и четкого барьера, этой теории "осажденной крепости" - СССР и весь остальной мир. А с другой стороны, это внутренняя социальная чистка, согласно директивным и доктринальным основам советской системы.
Марьяна Торочешникова: То есть это какое-то собственное представление о "прекрасном советском человеке"?
Это спланированное, подготовленное и проведенное властью преступление против собственного народа
Никита Петров: Не только. Нужно было оставить того, кто вписывается в социализм, а того, кто не вписывается... Те, кто раньше были лишены прав, но Конституция 1936 года давала им право голосовать, те, кто раньше принадлежали к враждебным классам, те, о ком Сталин сформулировал тезисы об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму, - все эти наработки теоретически работают в сторону создания глобальной чистки, чтобы наконец поставить точку в так называемом "сопротивлении советской власти".
Приказ, о котором мы говорим, это только часть Большого террора. Большой террор состоит еще из национальных операций, из преследований тех, кто подозрителен "по шпионажу", имеет связи с заграницей. Это другая категория людей, и борьба с ними - тоже очень мощный поток Большого террора. И еще это чистка сталинской управленческой верхушки, аресты бывших "оппозиционеров", когда-то проявлявших несогласие со Сталиным. Все это в совокупности мы называем Большим террором. Это спланированное, подготовленное и проведенное властью преступление против собственного народа.
Марьяна Торочешникова: Когда оно началось?
Никита Петров: Первой была операция по кулакам, антисоветским элементам и так называемым уголовникам. Она началась 5 августа 1937 года. Это, собственно, и есть начало массовых операций и того, что мы называем Большим террором. Но вообще все это началось в 1917 году, когда к власти пришли те, кто полагал, что в политических интересах можно нарушать закон или придумывать такие правила, которые никак не соответствуют нормам и идее права.
Марьяна Торочешникова: Вот эта операция, которая началась 5 августа 1937 года, она так же в одночасье и закончилась спустя какое-то время?
Никита Петров: Да. Считалось, что вся операция должна закончиться в четыре месяца, то есть аккурат к выборам Верховного совета. Но не успели, и операции продолжались, пока, наконец, 1 августа не сказали: "Больше не надо". Но так как было уже много арестованных, то эти дела передали уже на вновь образованные "тройки", потому что порядок не позволял быстро рассмотреть все это в Москве. И 15 сентября 1938 года сказали: на два месяца. И вот здесь все было четко соблюдено, и ровно через два месяца, 15 ноября 1938 года, было дано указание: прекратить все эти дела и даже не расстреливать тех, кто уже был приговорен на "тройках".
Марьяна Торочешникова: Почему это произошло?
Никита Петров: Начнем с того, что Сталин просто потерял к этому интерес с точки зрения уже недоверия к НКВД. В этот момент он уже собирался смещать Ежова со своей должности, и кто-то должен был отвечать за все то, что сделали до этого. Хотя Ежов всегда выполнял только директивы Политбюро и лично Сталина, он не придумывал ничего сверх. Мы видим в архивах огромное число документов, где есть собственноручная роспись Сталина: дать еще дополнительный лимит, кого-то расстрелять... Таких его резолюций достаточно, то есть его персональная вина в этом беззаконии и вакханалии убийств не подвергается сомнению. Тем не менее, ответственным за то, что посчитали перегибами, он назначил Ежова, и Ежов, в конце концов, был арестован и расстрелян.
Марьяна Торочешникова: А как после этого относились к Сталину обычные люди?
1937 год дал то, что называется открытой картой: никто не мог быть гарантирован от ареста
Никита Петров: Обычные люди имеют склонность боготворить начальника. Были люди, критически оценивающие Сталина, которые пережили даже Большой террор и все прекрасно понимали, но после этого они уже не смели вообще что-либо публично сказать. 1937 год дал то, что называется открытой картой. Никто не мог быть гарантирован от ареста. При обыске изымалась записная книжка, и дальше начиналось то, что называется "обзвон": что вы о нем знаете, что вы о нем слышали, а не говорил ли он вам того-то и того-то? 1937 год внес новацию - человека на допросах били, пытали. Люди понимали, что на следствии тот, кто арестован, может называть их, сочинять обстоятельства, которые может подсказать следователь, и никто не гарантирован от ареста.
Марьяна Торочешникова: То есть нельзя было просто так избавиться от человека, расстрелятьего, нужно было все-таки соблюсти какую-то формальность, добиться от него признания вины?
Никита Петров: Если речь идет о массовых операциях, то все-таки сохранялся порядок действий: завести на человека дело, подшить туда его показания, каким-то образом изобразить его врагом. Формальная сторона соблюдалась. Другое дело, что это признание часто добывалось с помощью пыток, но нужно было показать и самому человеку, и системе, что он действительно враг.
Марьяна Торочешникова: О каком количестве людей все-таки идет речь, скольких перемолол Большой террор?
Никита Петров: Это абсолютно точные цифры из архивов нынешнего ФСБ, а тогда из архивов НКВД. С августа 1937-го по ноябрь 1938 года было арестовано порядка полутора миллионов человек, из них 700 с небольшим тысяч, то есть половина, были расстреляны. Вот это и есть, собственно, "главный итог" советской власти: никогда, ни до, и после, репрессии и расстрелы не приобретали такого размаха и масштаба. Да, потом, и во время войны, в послевоенные годы было много арестов, это видно из всей статистики, которая сейчас доступна и опубликована. Но и на фоне этой статистики 1937-38 годы выглядят чем-то абсолютно аномальным.
Нынешние защитники Сталина говорят о том, что были же и какие-то рациональные мотивы. Да, безусловно, были рациональные мотивы, но они изначально могут быть названы преступными, потому что этого абсолютно можно было избежать. Здесь важна еще и персональная роль Сталина, я бы сказал, его больной ум.
Марьяна Торочешникова: Каковы последствия этой аномалии для страны, для людей?
Никита Петров: Этот террор как раз и послужил залогом того, что советская власть рано или поздно кончится, потому что результаты Большого террора она сама не смогла переварить. Прежде всего, это огромное число тайных захоронений, которые постепенно становились известны: то река размоет, то немцы раскопают. В каких-то случаях все это еще можно было свалить на немцев. А в Сибири, скажем, в 1955 году, когда река Урал изменила течение в городе Чкалове (ныне Оренбурге), там тоже произошел подмыв, и нужно было как-то объясняться с народом. С другой стороны, власть ведь не объявляла, что человек расстрелян, она говорила: "десять лет без права переписки" - такой эвфемизм заменял слово "расстрел". Но прошло десять лет, в 1947 году люди писали письма, и Сталин до самой своей смерти не мог решить, как с этим быть, отвечать им, что их близкие расстреляны, или нет. После смерти Сталина придумали: можно отвечать, что в течение этих десяти лет человек умер где-то в лагере. И только при Хрущеве, в 1962 году, стали отвечать правду: да, расстрелян. Но это не про иностранцев, про них правду стали говорить только в 1990 году. Власть никак не могла объяснить ни исчезновение этих людей, ни места их захоронения, и этот груз шел до самых времен перестройки, пока под этим грузом и не рухнула советская власть, потому что люди говорили: если можно так обращаться со своим народом, то такая власть не имеет морального права существовать дальше.
Марьяна Торочешникова: Насколько корректны сравнения с 1937 годом нынешних времен и нынешней политической ситуации, истории, связанной с подавлением оппозиции, в том числе?
Именно потому, что мы в полном объеме не осудили 1937 год как преступление против народа, мы имеем сегодня и пытки в МВД и ФСБ, и расправы по надуманным обвинениям
Никита Петров: Конечно, это фигура речи, когда мы говорим "на дворе 1937 год", и, слава богу, не 1937 год, но нужно понимать, что весь сегодняшний инструментарий власти, ее замашки и привычки идут оттуда. Именно потому, что мы в полном объеме не осудили 1937 год как преступление против народа, мы имеем сегодня и пытки в МВД и ФСБ, и расправы по надуманным обвинениям, и попытки заткнуть рот при любой уличной активности. Да, конечно, невозможно было представить себе "марш несогласных" в 1937 году, но сегодняшняя болезненная реакция власти на подобные вещи - это реакция из 1937 года.
Марьяна Торочешникова: Самые общие представления о том, через что прошли люди, подхваченные волной Большого террора и пережившие ГУЛАГ, можно получить, читая Александра Солженицына или Варлама Шаламова. А можно поговорить с очевидцами, с теми, кто выжил в ГУЛАГе. Именно этим на протяжении уже нескольких лет занимается команда Музея истории ГУЛАГа.
Наташа Джанполадова встретилась с авторами документального проекта Музея.
Наталья Джанполадова: Музей истории ГУЛАГа делает этот проект уже шесть лет, с 2013 года, и за это время снято более 200 фильмов. Люди записывают интервью с теми, кто был арестован, кто пережил советские лагеря, с детьми арестованных родителей, с теми, кто родился в лагерях. Это огромный исторический архив, и сами авторы проекта говорят, что записывают не короткие интервью, а глубинные беседы, которые длятся от 3 до 25 часов. Некоторые люди сами приходят и говорят: "Мы хотим рассказать"… Кого-то находят через знакомых, через какие-то архивы. У музея существует волонтерский центр, который помогает искать респондентов, и после того, как с ними записывают интервью, волонтеры продолжают встречаться с ними, поддерживать их. Участником этого проекта может стать любой человек, чьи родственники прошли через этот страшный опыт. Для этого не обязательно вызывать съемочную бригаду из Музея истории ГУЛАГа, можно сделать все самостоятельно, и для этих целей на сайте музея авторы проекта разработали достаточно объемную методичку, где есть инструкция, как записывать такое интервью.
Марьяна Торочешникова: Мы договорились с Музеем истории ГУЛАГа о том, чтобы сделать совместный проект, и поэтому Наталья Джанполадова отсматривает фильмы и делает на их основе маленькие тизеры, из которых можно получить общее представление о фильме, а потом целиком посмотреть его на сайте Музея. Уже готов первый такой тизер.
Наталья Джанполадова: Первую героиню зовут Людмила Хачатрян. Это вообще первый фильм, который сняли сотрудники Музея ГУЛАГа. Людмила сама к ним пришла, сама захотела рассказать, для нее было важно донести людям свою историю. Эта история - потрясающая в своей трагичности. В 1948 году ее арестовали, по сути, за то, что она влюбилась "не в того человека" - в черногорца, который оказался в Советском Союзе, учился, был военным. Она вышла за него замуж, а потом его выслали из страны, а ее в 1948 году арестовали за то, что она "собиралась изменить родине".
