Пока все новые и новые страны мира задумываются о смягчении антинаркотической политики, Россия продолжает считать наркопотребителей преступниками, а легализацию марихуаны – "угрозой национальной безопасности", с которой следует бороться с помощью "духовно-нравственных ценностей". При этом люди, страдающие от наркотической зависимости, стали одной из самых пострадавших категорий населения в условиях пандемии коронавируса и непрекращающихся карантинов.
На этой неделе президент России Владимир Путин утвердил новую "Стратегию государственной антинаркотической политики" до 2030 года, в которой легализация марихуаны названа "угрозой национальной безопасности", а одной из целей на следующее десятилетие является "формирование в обществе негативного отношения к незаконному потреблению наркотиков" с помощью "традиционных российских духовно-нравственных и культурных ценностей".
Документ был опубликован на фоне новостей о планах сразу нескольких стран мира, таких как Израиль, Северная Македония и Украина, легализовать легкие наркотики, причем в некоторых из них не только для медицинского, но и для рекреационного использования. Кроме этого, недавно в Орегоне впервые в США были декриминализованы тяжелые наркотики.
Предыдущая "стратегия" была опубликована 10 лет назад, но достичь заложенных в ней целей удалось в очень ограниченном объеме: смертность от употребления наркотиков не снижается. В 2016 году она достигала 8000 человек в год. Несмотря на это, Путин не отступает от своей жесткой политики и называет возможность "цивилизованного" употребления наркотиков (включая замещающую терапию) "ложью" – об этом он сказал на заседании Совета Безопасности 16 ноября 2020 года во время обсуждения утвержденного им во вторник документа.
Почему Россия продолжает идти по пути репрессивной антинаркотической политики? Показывает ли эта политика себя как эффективная? И как повлияла на наркопотребителей пандемия коронавируса? Обо всем этом в разговоре с Радио Свобода рассказывает Аня Саранг, глава Фонда содействия защите здоровья и социальной справедливости имени Андрея Рылькова – российской некоммерческой организации, помогающей употребляющим наркотики людям и выступающей за гуманную наркополитику и научно обоснованные методы лечения наркотической зависимости (в 2016 году фонд был внесен Министерством юстиции России в реестр "иностранных агентов").
– Это не первая стратегия за то время, что вы руководите фондом. Он был создан в 2009 году, то есть за год до опубликования предыдущей. Насколько вообще важен этот документ?
– Он в какой-то мере определяет действия различных ведомств, которые отвечают за проблему, связанную с наркотиками: тогда это была ФСКН, сейчас – Минздрав, и так далее. Непосредственно нас как представителей НКО он мало касался, кроме общей направленности репрессивной наркополитики в России. Нам он представляется не стратегией, конечно, а в целом отражением настроя и политики правительства.
– Вы имеете дело непосредственно с наркопотребителями. Эта политика за последние 10 лет стала более репрессивной или менее?
– В принципе, как сама стратегия, так и политика не очень сильно изменились. Мне кажется, что в этой стратегии менее жестокая риторика по сравнению с прошлой. Основные моменты, которые были в прошлой стратегии, продолжаются и в новой, то есть какого-то критического переосмысления, анализа исследований, эффективности наркополитики за эти 10 лет, к сожалению, не произошло. Все идет по тем же рельсам. Видимо, этот анализ эффективности не предусмотрен и в ближайшем будущем, по крайней мере, в стратегии об этом не говорится.
– Что представляют собой эти "прежние рельсы"?
– В общих словах – это криминализация и стигматизация. Предпосылки этой идеологии строятся на том, что если все время говорить, что наркотики – плохо, и наказывать за какие-то действия, связанные с их употреблением, то можно эту проблему преодолеть. К сожалению, это не так, и новая стратегия в своей вводной части как раз говорит о многочисленных проблемах, огромном количестве смертей в связи с незаконным употреблением наркотиков, число которых в России, в отличие от большинства стран мира, продолжает увеличиваться с каждым годом. Никаких новых мер для того, чтобы снизить эти негативные последствия – смертность, инфекции и так далее, – как не предусматривалось, так и не предусматривается.
– Какой является эта смертность в России?
– К сожалению, остается высокой. В стратегии в новой вводной говорится, что, по официальным данным, в 2011-м было 3,7 тысячи человек, в 18-м – 4,4 тысячи, в 19-м – 4,6, тысячи, то есть смертность продолжает расти. И это, наверное, самый главный и самый страшный показатель. Причем эти данные очень сильно занижены, потому что еще в 2016 году главный нарколог России Евгений Брюн говорил о чуть ли не 8–9 тысячах смертей от передозировок в год, то есть, видимо, цифры в "стратегии" – это совсем минимальные данные, но тенденция к росту смертности продолжается. К сожалению, в новой стратегии опять не предусмотрено никаких фактических мер и мероприятий, направленных на снижение катастрофических последствий, связанных с незаконными наркотиками.
– Отдельная история – это по-прежнему огромное число людей, которые находятся в следственных изоляторах и в тюрьмах за обладание небольшим количеством наркотиков. Это то, с чем ваш фонд, как я понимаю, призван в числе прочего бороться – чтобы эти люди не теряли свою жизнь в тюрьме, когда есть какие-то другие возможности. Улучшается ли ситуация в этом смысле или по-прежнему главным драйвером является "палочная система" в МВД?
– К сожалению, это то, чем наиболее обеспокоено общество. За последние годы нам стало понятно, какое огромное количество людей, практически 40% заключенных, находящихся в местах лишения свободы, находятся там за незначительные преступления, связанные с наркотиками. Уже с прошлого года, с момента дела Голунова и всех этих реформистских настроений идет разговор о том, что необходимо пересмотреть законодательство, в частности, статью 228 часть 2 – "хранение без цели сбыта". Потому что сфабриковать такие дела очень легко и заполнить осужденными по ним места лишения свободы легко, а проблему наркотиков это не решает, а усугубляет. К сожалению, в новой стратегии никак не отражены эти чаяния о пересмотре и более рациональном использовании законодательства, чаяния о том, чтобы начать переносить решение проблемы с правоохранительных органов на органы медицины.
Единственное, о чем говорится в стратегии, – это появившийся у нас "правовой механизм побуждения наркопотребителей прохождения по решению суда лечения наркотической зависимости и реабилитации". Действительно, такой механизм появился, и в некоторых случаях можно пойти на лечение и реабилитацию вместо того, чтобы сесть в тюрьму. Но основная проблема, которая связана с реализацией этого механизма, – это то, что в России отсутствуют эффективные методы лечения наркозависимости. Например, научно-обоснованная заместительная терапия, которая в других странах является "золотым стандартом" помощи наркозависимым уже с 60-х годов прошлого века, до сих пор нелегальна. В новой российской стратегии говорится о том, что она является угрозой, а других методов лечения, собственно, просто нет. Поэтому даже эти более-менее прогрессивные шаги, которые были сделаны, упираются в то, что из-за общей репрессивной политики людям по-прежнему негде получать эффективное лечение и эффективную помощь. Еще меня пугает продолжающееся отчаянное противодействие применению опиоидных анальгетиков. На эту тему в России в последние 10 лет ведутся дискуссии, и, как мы видим, репрессивный уклон в этом отношении не изменился.
– Вы чаще имеете дело с потребителями тяжелых наркотиков, но в новой стратегии российской наркополитики впервые появилось прямое упоминание каннабиса. В документе сказано, что "расширение глобального рынка наркотиков вследствие легализации каннабиса в рекреационных целях является угрозой национальной безопасности России". Мы помним, что в 2012 году произошло практически историческое событие – была принята градация количества наркотического вещества, найденного у человека, и многие, кто раньше попадал под уголовную статью, стали фигурантами административных дел. Теперь идет разворот в другую сторону: в то время как даже Северная Македония, Украина или Израиль собираются легализовывать марихуану, Россия, наоборот, считает это угрозой национальной безопасности. Почему так происходит?
– Эта стратегия отражает внешнюю политику РФ, которая сложилась на протяжении документов прошлого века и последних 10 лет, которые были направлены на защиту существующего режима запрета на наркотики в мире. Этот режим определяется тремя международными наркоконвенциями, начиная с Конвенции 1961 года, которую, в принципе, пытаются как-то начать пересматривать, но благодаря усилиям таких стран, как Россия, Пакистан, Япония, ряд арабских государств, даже обсуждение этих конвенций блокируется на международном уровне. Россия в этом плане достаточно преуспела.
Мне кажется, что такая деятельность МИДа как раз отражена в новой стратегии: там несколько раз говорится, что легализация, пересмотр статуса веществ, изменение глобального наркорежима – все это рассматривается как угроза российской безопасности. В принципе, Лавров буквально год назад, еще на Комиссии по наркотическим средствам, говорил об этой наркоугрозе. Это достаточно комично, потому что люди уже вышли из этой риторики "войны с наркотиками", присущей 60-м годам ХХ века, и все эти рассуждения про угрозы звучат вне контекста. Но это принципиальная позиция, которая отличает Россию на международной сцене. Россия была первой, кто направил ноту Канаде, когда они легализовали марихуану. Причем это было через пару месяцев после истории с российским "кокаиновым самолетом" из Аргентины. Эта позиция – это такое амплуа внешней политики России.
– Как вы сами считаете, являются ли наркопотребители, в том числе потребители легких наркотиков, какой-то угрозой для чего-либо?
– Конечно же нет, хотя есть люди, употребляющие наркотики "проблемно", это те, с кем работает наша организация, кому мы оказываем услуги напрямую: употребление наркотиков влияет на их социальный статус, работу, криминализацию и так далее. Это очень большая проблема, ею нужно заниматься. Существует много и гуманных, и эффективных подходов для того, чтобы эту проблему решать. Но, к сожалению, стратегия опять не предложила использовать ни один из них. Хотя в ней уже упоминаются и инфекционные заболевания, и снижение тяжелых последствий, связанных с веществами, но тем не менее никакого нового поворота в наркополитике она не предлагает.
– Одновременно с голосованием на выборах президента США в штате Орегон избиратели высказались за легализацию тяжелых наркотиков. Как вы к этому относитесь?
– Насколько я знаю, там речь идет не о легализации так называемых "тяжелых наркотиков", а о декриминализации их употребления и хранения. Опять же: в связи с международными соглашениями и наркоконвенциями мы не можем просто взять и легализовать все наркотики. Это очень сложный дипломатический и политический процесс, который может занять в одной стране много лет, как это случилось в Канаде, в Уругвае и, собственно, в ряде штатов США. В Орегоне просто декриминализовали хранение небольшого количества веществ, то есть вывели людей, употребляющих наркотики, но не являющихся какими-то там наркобаронами, из разряда преступников. Конечно же, это то, к чему мы все хотим стремиться в первую очередь. Это шаг номер один – необходимо декриминализовать людей, затронутых проблемой наркотиков, чтобы они воспринимались и обществом, и собой, и наркологическими службами не как преступники и преступницы, а как люди, которые нуждаются в помощи. Я надеюсь, что такие шаги будут предприниматься, они, собственно, уже предпринимаются во всех более-менее прогрессивных странах мира. В России какой-то затык – мы никак не можем прийти к гуманизации наркозаконодательства. Не берусь рассуждать почему, видимо, для того, чтобы было чем кормить правоохранительные органы. Мы надеемся, что, может быть, к следующей стратегии что-то изменится.
– Реабилитация наркопотребителей – о ней много говорится и в прошлой стратегии, и в нынешней. Как она осуществляется в России на практике?
– К сожалению, со времен прошлой стратегии особенно ничего не изменилось. Насколько я помню, основной стратегической задачей было найти какие-то точки соприкосновения, взаимодействия между государством и реабилитационными центрами. Вы знаете, что у нас лечение наркозависимости проводится государственными наркологическими диспансерами, а реабилитацией может заниматься кто угодно. И определение качества реабилитационных услуг, определение какой-то системы льгот, возможного перенаправления из государственных центров в эти реабилитационные центры – это и было основной задачей еще 10 лет назад. Эта задача до сих пор не решена. Мало того, за эти 10 лет появилась куча центров, которые пользуются преступными практиками типа ройзмановского "Города без наркотиков", который сейчас уже не существует. Тем не менее появилась куча его поклонников, которые используют те же методы – похищение людей, насильное удержание, избиения, пыточные методы реабилитации. Людей приходится потом спасать из этих реабилитационных центров. К сожалению, эта проблема не была решена, а только усугубилась. Новая стратегия государственной наркополитики опять же не говорит явно о том, как в дальнейшем эта ситуация будет решаться. Конечно, хотелось бы, чтобы появлялось больше реабилитационных центров, но чтобы эти реабилитационные центры были эффективными и гуманными, основанными на передовых практиках лечения, а не были альтернативной тюрьмой, только без суда.
– В предыдущей стратегии говорилось, что Россия должна перенимать "передовой международный опыт" в борьбе с наркоманией. Этот опыт как-то просочился в Россию?
– Я бы не сказала. В прошлый раз это все не удалось из-за того, что власти никак не могли решить, кто этим будет заниматься – то ли ФСКН, то ли Минздрав. По идее, этим должен был заниматься Минздрав, но в результате все эти функции взяла на себя ФСКН. Они начали какие-то процессы выработки критериев качества реабилитационных центров, но потом, как вы знаете, ФСКН не стало, и вся эта работа была похоронена. Видимо, в связи с этим возник такой провал, что просто не осталось какого-то государственного органа, на котором бы лежала ответственность за какой-то прогресс в этом направлении. Где мы были 10 лет назад, там и остались, кроме появления большого числа криминальных реабилитационных центров.
– Среди целей, поставленных в новой стратегии, – "создание с учетом традиционных российских духовно-нравственных и культурных ценностей условий для формирования в обществе осознанного негативного отношения к незаконному употреблению наркотиков". Можно и нужно ли, по вашему мнению, добиваться этого негативного отношения и таким образом?
– Я думаю, вы сами понимаете, что это просто набор слов, который проводит общую консервативную идеологическую и патриотическую идеологию России и как-то замешивает ее в один коктейль с риторикой войны с наркотиками. Как это будет делаться – не очень понятно. Наверное, опять будут поддерживать какие-то НКО – как раньше в рамках президентских грантов поддерживались "барабаны против наркотиков", "казаки против наркотиков", "христианские следопыты против наркотиков" и так далее. Видимо, вся эта патриотически-антинаркотическая тематика в какой-то мере будет поддерживаться и далее, но, будем надеяться, уже не в таком объеме, как 10 лет назад.
– Какие изменения привнесла пандемия коронавируса как в жизнь наркопотребителей, так и в работу вашего фонда? Сейчас много пишут о том, что потребление наркотиков во всем мире из-за пандемии выросло.
– Тенденции разные, очень много противоречивой информации. Вроде бы стало сложнее купить наркотики, но где-то стало легче, какие-то наркотики растут, какие-то падают. Сложнее стало ввозить наркотики, особенно сильно упал межконтинентальный наркотрафик. Что касается нас и нашей работы, важно, насколько сильно пандемия экономически ударила по людям. Раньше у многих людей, которые употребляли наркотики, была возможность работать. Теперь очень многие потеряли работу или возможность приработка. Очень большая проблема – это то, что произошло с психическим здоровьем людей. К сожалению, пандемия выявила еще один пробел во всей этой государственной антинаркотической работе: у нас совершенно нет служб, направленных на поддержку ментального здоровья людей, в частности, в связи с наркозависимостью и наркотиками. Наш фонд за это время попытался немножко "подкачать" нашу психологическую службу: у нас работают психологи, мы собираем различные группы, проводим поддерживающие встречи онлайн, но наших сил недостаточно для того, чтобы эту огромную проблему решать. Что еще? Наверное, важно то, что люди, действительно, почувствовали себя брошенными. Когда началась пандемия, когда начался карантин, в частности в Москве, никто не думал о том, что будет с людьми с наркозависимостью. В других странах мира люди, страдающие опиатной зависимостью, могли обратиться в метадоновые программы, получать лечение. В России люди просто остались на кумарах, в очень болезненном состоянии. Никакой помощи никому не предоставлялось, зато начали переоборудовать наркологические клиники под больницы для лечения ковида, в частности, женское отделение в одной московской клинике было практически сразу же переоборудовано, то есть это люди, о которых думали в последнюю очередь. И, наверное, они еще раз почувствовали, что в нашей стране никакой помощи они получить не могут. К сожалению, пандемия еще раз показала, что на этих людей всем наплевать.
