"Заниматься ржакой уже сложно"

Шоумен, продюсер, член Академии Российского телевидения, муж телеведущей Татьяны Лазаревой Михаил Шац в большом интервью Радио Свобода рассказывает о том, как складывается его жизнь после участия в протестном движении и ухода из большого федерального эфира.

– Мы все прекрасно знаем, кто такой Михаил Шац. Но тебя очень давно не видно в телевизоре и не слышно по радио. Думаю, многим интересно, чем ты сейчас занимаешься.

– У меня очень интересные занятия сейчас. Во-первых, я занимаюсь благотворительным фондом "Созидание", с которым я лет пятнадцать уже сотрудничаю. Началось все с обычной корпоративной вечеринки, а закончилось все тем, что я, Таня (Лазарева) и Саша Пушной вошли в попечительский совет. А я, более того, с апреля возглавляю его. И занимаюсь этим довольно активно. Это интересная и очень предметная задача, что мне нравится.

– Во-вторых?

– Второй предмет моей деятельности – это ТСЖ. Это тоже очень интересно.

– Как Лолита? Вы воюете с коммунальными службами?

– Нет, я не воюю.

– Ты сам стал коммунальной службой?

– Мы пытаемся реорганизовать все коммунальные службы у нас в доме. Началось это все с января месяца, когда здесь разом по каким-то причинам вдруг стали лопаться трубы. Мы все были залиты. Мы заливали соседей, соседи заливали нас. Всех вместе заливала какая-то труба в подъезде. После этого мы стали думать, что нам делать. Это оказалось такой интересной задачей! Система ЖКХ – это отдельная вселенная, в которой можно утонуть и больше ничем не заниматься. На примере ЖКХ можно увидеть, какие сложные связи существуют у людей, которые живут здесь. У нас большой дом, очень старый и красивый, но в очень плохом состоянии. У нас есть такой ГБУ "Жилищник", известный всем в ЦАО точно. И вот этот ГБУ – это зеркало происходящего с коммунальной системой в России: ребята давно и прочно положили на все, что происходит в районе. Мелочами типа лопнувших труб они не занимаются, ремонт в подъезде мы делаем сами, а они записывают это на свой счет. И вот мы пытаемся наладить связи с соседями, агитируем за ТСЖ, разрабатываем альтернативы. Это занимает много времени.

– В-третьих?

– В-третьих, из телевизионных остатков у меня есть спортивный канал в YouTube. После ухода из большого телевидения состоялся переход в YouTube. Мы сделали спортивно-развлекательный канал, который сейчас занимает первое место в Рунете. У этого канала через месяц будет точно 500 000 подписчиков. Это интересная штука, не очень прибыльная пока. Это игра в канал: ты сетку разрабатываешь, продюсируешь программы, занимаешься монетизацией.

– Миша, а как так получилось, что человек, который был рожден для большого телевизионного эфира (что вы много лет и демонстрировали), вдруг начал профессионально заниматься лопающимися трубами, YouTube​-каналом и благотворительностью? Объясни как есть, почему в твоей жизни не стало телевизора?

– Как есть я не могу объяснить, потому что я до сих пор не знаю, как есть. Это история, которая всегда рассказывается какими-то полунамеками людьми, отводящими в сторону взгляды. В этих глазах иногда читается чувство вины. Я говорю о своих ощущениях, когда встречаю бывших коллег. Я думаю, что у тебя такие же приблизительно ощущения есть. Уход наш был очевидным, но официальной причины никто не назовет. Так же как и я. Закончен трудовой контракт, вот и все. Дальше – без объяснений. А потом история как маховик раскручивается. Ты сам знаешь, что мир телевидения довольно непрост, циничен, прагматичен. Если у тебя есть проблемы, то с тобой лучше не связываться. Это понятная логика для многих людей. У нас были проблемы. И с нами предпочли не связываться. Хотя телевидение не то чтобы совсем ушло из нашей семейной жизни. Таня до недавнего времени вела программу "Это мой ребенок" на канале Disney, все-таки это большой эфирный канал. Ее, правда, прикрыли в начале этого года по сугубо экономическим причинам, но появились слухи, что с сентября она снова появится в эфире. У меня тоже были появления на экране после ухода с СТС. Большей частью они были связаны с НТВ-Плюс. Спорт – это моя страсть давнишняя, особенно футбол.

– Ты произнес фразу "у нас были проблемы"…

– У нас у всех были проблемы. У всех и есть проблемы…

– Какие могут быть проблемы у ведущего развлекательного эфира? Проблема может быть только в том, что вы цифры перестали приносить. Это же не политический эфир, это развлекательный эфир.

– Ну да…

– Вы перестали приносить цифры?

– Сложный вопрос. Во-первых, я мало следил за цифрами. Искренне говорю. Я правда не знаю точные цифры, которые были. И сейчас я вне этого рейтингового поля нахожусь. Дело не в этом. Наше увольнение с СТС было внезапным и стремительным. Увольнение было неприятным моментом, потому что я был не готов к этому внутренне. Просто звонок, ты поднимаешься в отдел кадров, а тебе говорят: "Подпишите, пожалуйста". Я подписываю и понимаю, что в общем вот оно и все. Но меня не увольняли за то, что у меня были плохие цифры, или за то, что у меня был какой-то большой факап, в котором бы я был виновен. В общем, у всех у нас были проблемы… Последний год работы шел как раз на фоне всех бурных политических событий, которые происходили в нашей жизни. Я думаю, что психология и логика людей, которые увольняли меня, была продиктована тем, что они не хотели видеть политически активных людей, связанных с абсолютно неполитическим развлекательным телевидением. Что, в общем, тоже можно понять. В конце концов, это частная компания. Они сами диктуют свою внутреннюю политику. Так и есть.

– Всему виной наклейка "Навальный" на вашем автомобиле.

– Кстати, наклейка "Навальный" на моем автомобиле появилась позже увольнения. Это уже было через год, когда Навального выбирали в мэры. Мы действительно поддерживали Навального, чем могли помогали, снимались в каких-то роликах, давали какие-то интервью. И кстати, Навальный неплохо тогда выступил.

– Все благодаря вам.

– Нет, не все.

– 30 процентов он получил на тех выборах.

– Да.

– Ты продолжаешь общаться с людьми, которые тебя увольняли и делали невозможным присутствие в эфире? Служба службой, а дружба дружбой?

– Так или иначе, мы всегда встречаемся с этими людьми. Я имею в виду не конкретных персон. А вообще. Все очень перемешано в этом мире.

– Им неловко? Они прячут глаза?

– С конкретным руководителем я не встречаюсь уже очень давно. Жизнь развела нас по вполне понятным причинам. Иногда я встречаюсь с ребятами, с которыми я работал. Мы стараемся избегать тем, которые явно не будут способствовать нашему диалогу. Мы не обсуждаем перипетии тех событий. Недавно совсем встречался с одним из таких людей.

– Миша, объясни, зачем вы с Таней все-таки поддержали протест? Вы понимали тогда о последствиях и жалеете ли теперь? Ведь в итоге нет ни результата протеста, ни карьерного роста.

– Мы много раз возвращались к этим событиям. Вспоминали их. Анализировали, что было не так. Я не отвечу тебе на этот вопрос честно. Просто потому, что обсуждать прошлое в сослагательном наклонении – довольно глупое занятие. Все произошло так, как произошло. Я не уверен, что любой из участников тех событий представлял себе последствия. Есть такое ощущение. Все это было эмоционально и очень искренне. И не ставило перед собой никаких других целей, кроме заявленных. Напомню, там был только один более-менее внятно сформулированный лозунг – за честные выборы. Никто себе не представлял, к чему это может привести. Участвовали бы мы сейчас в этом? Это очень коварный и провокационный вопрос. Не знаю.

– Притом что задал я другой. Жалеете ли вы?

– Мы точно не жалеем. Ну чего жалеть о том, что произошло? Жалеть можно детей. Жалеть можно собак. А вот жалеть прошлое…

– А почему, кстати, у того протеста не случилось никакого результата, вы поняли? Кто в этом виноват?

– Виноваты, я думаю, мы сами. Абсолютно. Не склонен никого другого винить в этом. Я прекрасно помню тот декабрь. Эмоционально это было фантастическое время. Эпоха! Я помню, как люди общались друг с другом, как все бурлило вокруг, как было интересно, как хотелось в этом участвовать. Но, на мой взгляд, главное поражение произошло в последнюю неделю 2011 года. После замечательного митинга на академика Сахарова 24 декабря на следующий день половина участников села на самолеты и на поезда и поехала отдыхать, развлекаться, праздновать Новый год, устраивать шопинг и так далее. Наивность, которая тогда царила, сыграла злую шутку со всеми нами.

– А что нужно было делать, если билеты на шопинг уже куплены?

– Надо было просто продолжать. Никуда не уезжать во всяком случае. Новые митинги. Новые требования. Никакой организации ведь не существовало по сути. Первые попытки создать какую-то структуру, которая бы выражала мнение людей, произошли, по-моему, только в феврале, когда все вернулись. Тогда была образована так называемая Лига избирателей, куда Таня вошла. Это было сделано постфактум. То есть по большому счету вышли люди, высказались и посчитали, что это должно сработать. И это, конечно, наивность, отсутствие опыта. Не думаю, что в этом был злой умысел, желание слить протест – никто об этом не думал. Но вот сложились так обстоятельства.

– Расскажи, пожалуйста, как обстоятельства сложились для участников проекта, с которого начиналась твоя большая телевизионная карьера. Я имею в виду проект "О.С.П.-студия". Что стало с этими смешными людьми?

– Они выросли. Если говорить как Владимир Владимирович. Они выросли.

– И утонули?

– Но не утонули. Совсем нет. Я, кстати, недавно думал об этом. Мне вообще не стыдно ни за одного человека, который был моим коллегой в этом проекте.

– Что они делают?

– Андрей Николаевич Бочаров, например, кроме того, что вволю язвит в фейсбуке, делает проект с талантливым автором Евгением Шестаковым. Они играют в депутата и помощника депутата. Они высказываются в этих ролях обо всех актуальных событиях.

– Это интернет?

– Интернет. Кроме того, Бочарик очень серьезный переводчик. Он переводит фильмы. В фейсбуке больше всего популярны его переводы больших американских вечерних шоу. Третья его ипостась – это бег. Он стал марафонцем и бегает по всем крупным марафонам мира. А сейчас организовал даже беговой лагерь где-то в Сочи и, как Форрест Гамп, начал собирать учеников, которые за ним бегают по всей стране. Вот такой неожиданный поворот в его судьбе.

– Сергей Белоголовцев.

– Сережа Белоголовцев после существенного перерыва на телевидении, в котором он занимался театральной антрепризой, вернулся в эфир сразу в нескольких программах. На НТВ он есть в сатирическом "Салтыков-Щедрин шоу". О ЖКХ, кстати, в основном высказываются они. И еще он ведет викторину про кино на телеканале "Че". Есть еще загадочный Паша Кабанов, она же Клара Захаровна. Вот чем занимается Паша, я не знаю. Но он жив. Жив и самодостаточен. Он много путешествовал. Но чем конкретно он занимается, чем зарабатывает, я не знаю.

– Что происходит с юмористическим развлекательным телевидением в России? Следишь за этим?

– Я не то чтобы большой и пристальный телезритель. Если что-то попадает в поле зрения, то я смотрю. Я не Арина Бородина в этом смысле точно. Не отслеживаю. Но вообще, на мой взгляд, развлекательное телевидение процветает в разных формах. Есть, понятно, безусловные лидеры – Ваня Ургант. Ваня осуществил свою мечту. Он делает то самое late night show, о котором всегда мечтал. Делает профессионально, солидно.

– Вопрос про чувство юмора. За годы работы с этим самым чувством ты понял, что такое русское чувство юмора? Оно какое-то особенное? Оно отличается чем-то от английского, немецкого, американского?

– На мой взгляд, чувство юмора – это вещь безграничная. Можно посмеяться в любой компании, не важно, кто в ней: англичане, немцы, евреи или русские. Удачная фраза вызовет смех в любой компании. Главное в чувстве юмора, чтобы тебя поняли. Но я не вижу никаких национальных особенностей в этом смысле. Смешная и понятная для всех вещь вызовет смех. Юмор настолько разнообразен, в нем столько граней… Вот зачем нам говорить о радуге? Она просто есть и удовольствие доставляет. Я помню, как в "О.С.П.-студии" мы зачитывались учебниками Евгения Вагановича Петросяна: он раскладывал на графиках, как правильно подать шутку, когда надо добить ее на второй волне, третьей и, наконец, на четвертой уничтожить зал окончательно. Это все довольно забавно.

– Есть такие учебники? Азбука Петросяна?

– Были! Точно! Теория юмора. Если хочешь, почитай. Доставит тебе удовольствие, я уверен.

– Не хочу.

– Не читай.

– Ты все еще являешься членом Академии российского телевидения?

– Формально, видимо. Но я абсолютно сознательно не участвую ни в каких мероприятиях.

– Почему?

– Потому что я не вижу в этом никакого смысла. Звание это? Должность? Не знаю, как назвать. Звание это обязывает людей, достигших определенных успехов в телевидении, нести какую-то общественную нагрузку, распространяя свет от себя на всю страну. Но так как свет от меня давно уже не исходит – мне нечего распространять, мне нечем делиться с молодыми телевизионщиками. К тому же реформа, которая произошла в Академии пару лет назад, отрезала кластер академиков от принятия конкретных решений. Я года три не получаю никаких приглашений ни на какие церемонии. Я не получаю приглашения на участие в комитетах, которые определяют номинантов. Формально меня никто не исключал, но фактически я не являюсь академиком.

– Все-таки суть членства в Академии заключается не в том, чтобы распространять свой свет, а в том, чтобы собирать кусочки света и выбирать, какой из этого света светлее.

– Это вообще довольно сложная система. Будучи активным членом этого сообщества, я плохо понимал, как это все функционирует. Были огромные проблемы, какие-то постоянные корпоративные обиды друг на друга. И вся деятельность Академии в последние годы была направлена на то, чтобы принять обратно в свое лоно ВГТРК, примириться с НТВ, дать возможность ТНТ выставить кого-то. Все это какими-то жесткими хирургическими методами произошло, но в результате этих хирургических мер мы были отрезаны и перестали являться частью того света.

– Как аппендицит.

– Или еще что похуже. Киста какая-нибудь.

– Ты хотел бы вернуться в большой телевизионный эфир? И если да, то что это был бы за эфир? Что это за программа была бы? Есть такие фантазии?

– Последние годы в связи со всем происходящим я четко понимаю, что заниматься развлекательным телевидением – простой ржакой – уже сложно. Когда мы делали такое телевидение, у нас был внутренний пофигизм, драйв. Это такая штука, когда тебя просто прет, и ты это делаешь, потому что тебе этого хочется. Это желание угасает. Если сейчас что-то и может произойти, то скорее в спорте. В общем-то, спорт – это нейтральная территория… хотя уже не совсем нейтральная. Последний год ее сильно трясет.

– Спорт в политическом авангарде находится сейчас.

– Да, но найти в спорте небольшой участочек, огороженный забором, можно. Футбол больше подходит для этого. Олимпийское движение очень сильно будоражит, туда лучше не соваться. А вот в футболе что-то сделать хотелось бы.

– Заниматься ржакой на злобу дня интересно было бы?

– Это очень крутой жанр. Года три назад я просто горел этим. Но сейчас это смех в заполненной молчащими людьми комнате. Довольно странное ощущение: ты один смеешься, а все сидят и просто смотрят на тебя. Это не очень приятно. Нет никакого смысла сейчас этим заниматься.

– Ты имеешь в виду, что сейчас нет запроса на политическую сатиру?

– Запрос, может быть, и есть. Но фидбека при этом у тебя не будет. Мы позанимались "Телевидением на коленке"…

– И почему перестали?

– Началось все с того, что был драйв после моего увольнения. Хотелось показать: подождите, мы еще ого-го! Собралась удивительная команда. В тот период как раз без работы гуляли талантливые люди, не понимая, что им делать. Мы вместе собрались на кухне, сидели и что-то обсуждали. Я никогда не мог подумать, что смогу делать передачу с Филиппом Бахтиным, например. Или с Андреем Лошаком. Почему я вдруг с Андреем Лошаком?.. Не понятно совершенно, но интересно дико. Были молодые ребята Арсений и Катя, известные по проекту "Перзидент Роиссии". Катька Гордеева какое-то время к нам ходила. Демьян Кудрявцев нас консультировал. В середине десятых никто бы никогда не поверил, что все эти люди могут вместе что-то делать. Коллектив мечты! И вот мы сляпали такую программку, которую выкинули в интернет. После выхода первого ролика я ехал в машине и слушал "Коммерсант FM": Михаил Шац с Татьяной Лазаревой выпустили новую программу, по оценкам экспертного сообщества это что-то вообще невообразимое, и мы просто не знаем, что с этим сделать. Я был в шоке, потому что просто не ожидал такой реакции.

– Вы-то просто на кухне выпивали.

– По сути – да. Это снималось на фотоаппарат. Мы платили за студию пять-шесть тысяч рублей. Еще тысячу платили монтажеру. Бюджет каждого выпуска был точно меньше десяти тысяч рублей. Потом совершенно случайно так совпало, что Путин развелся со своей женой Людмилой, а мы в эту минуту сидели и что-то пытались сочинять. Через два часа после этой новости мы сляпали выпуск и собрали порядка 800 000 просмотров. И мы поняли, что дело это серьезное. Это аудитория, сравнимая с федеральными каналами. И последствия были такие же, кстати.

– Какие?

– Многие стали отказываться от этого проекта. Отказался Филипп Бахтин, который сказал, что у него другие планы. Он хочет растить детей, воспитывать их, собирать их в лагеря. Рядом оставалось мало людей, а мы понимали, что это не какая-то залипуха, которая просто доставляет драйв и кайф.

– А это уже ответственность, которую с вами никто не разделил.

– Это ответственность. Надо нанимать людей, искать деньги, авторов, все это ставить на поток… и выльется это все опять в какую-то скучную рутинную телевизионную картину, только другого масштаба. И все в итоге потихонечку сошло на нет. Такая история у "Телевидения на коленке". Но вообще проект приятный. Очень много хороших воспоминаний о нем.

– Как ты думаешь, случится ли в России глобальный реюнион всех этих прекрасных людей, о которых ты сказал выше, но не в масштабе твоей кухни, а в масштабе большого телеэфира?

– Я уверен, что это произойдет. У меня нет ни малейших сомнений в этом.

– Когда?

– Когда эти люди соединятся. Не спрашивай меня, пожалуйста, год и число – не надо.

– Не год и не число. Я спрашиваю про событие. Что должно произойти, чтобы случился реюнион?

– Я верю в то, что талантливые люди востребованы все равно. И когда-то это станет понятно на каком-то другом уровне. Будет другая комбинация чувств, эмоций и обстоятельств, которая позволит этим людям собраться. Я в этом не сомневаюсь. Для всех этих людей Россия, все происходящее в России – это важно. Это осталось важным. Не имеет значения, где они сейчас находятся. Все равно они мысленно здесь. И стремление попасть сюда и работать здесь останется. Для этого должно произойти что-то. Или даже что-то не одно.

– Расскажи чуть подробнее о благотворительности, которой вы с женой занимаетесь. У этого какие-то личные мотивы? Вы таким образом заполняли образовавшуюся пустоту, образовавшееся свободное время? Что вас к этому толкнуло?

– Что касается Тани, то она этому уделяла всегда много внимания. Мы с Пушным были вагончиками у этого локомотива, а Таня всегда очень много времени давала фонду и стремлению сделать что-то хорошее. Обстоятельства, изменившиеся в последнее время, таковы, что времени свободного действительно стало много. Обстоятельства эти таковы, что ты можешь вообще делать все что угодно. Благотворительность – это то, чем сейчас точно стоит заниматься. Это очень хорошее оправдание своей жизни. Я действительно могу что-то изменить: не в больших масштабах, но в масштабах конкретной жизни. Не воспользоваться такой возможностью, наверное, глупо. Если не преступно. Это очень очищает, дает смысл жизни, я всем рекомендую.

– Ты все еще интересуешься политикой? Следишь за ней?

– Я слежу. Политика бегает по стене, как слайды. Я читаю, краем глаза вижу что-то. Но политика для меня никогда не была амбицией. Я не хотел быть политиком. Вакцинация, которая у меня произошла, окончательно отбила желание туда попасть. Вообще не мое.

– А на выборы осенью пойдешь?

– Нет, на выборы я не пойду. Хотя я и был членом участковой избирательной комиссии. Съездил два года назад на выборы в Питер. Это был простой участок в средней школе в центре города. Председателем комиссии был директор школы. Это была физически тяжелая работа. Ты заходишь в семь утра и до трех часов ночи сидишь. Все, о чем пишут в СМИ, происходит на твоих глазах…

– Карусели?

– Не карусели даже. Технологии все время меняются. В тот год, когда я был, происходили фантастические вещи. Приносили пачки уже подписанных бюллетеней с внесенными данными. Это было существенное количество голосов, которое меняло результат. За саму идею справедливых выборов я начинал бороться, кричать, грозить (хотя как я могу испортить жизнь члену избирательной комиссии?). И вот сейчас выборы в сентябре… Я не понимаю, ради кого я поеду на выборы? Ради того, чтобы три справоросса вошли в следующую Госдуму? Или коммунисты какие-то? Все это настолько скучно, что сейчас вообще не имеет никакого смысла. Я понимаю, что вызову какую-то негативную реакцию, но это мое мнение. Не хочу участвовать в этом.

– Перемены в России возможны не благодаря выборам?

– Ну не благодаря этим точно. Сто процентов.

– Росстат опубликовал свежую статистику, согласно которой Россия переживает существенную волну эмиграции за последние двадцать лет. Только в прошлом году из России эмигрировали 350 000 человек. Как ты считаешь, это тревожный сигнал для страны и для государства? Или не стоит эту ситуацию драматизировать: как уехали, так и обратно вернутся?

– Любой уезжающий человек из страны по каким-то причинам – это всегда тревожный сигнал. Я знаю довольно большое количество людей из моего окружения, которые уехали, я понимаю их мотивы. Это очень тревожно. Потому что уезжают ребята, которые могут изменить мир и хотят это сделать.

– Они и будут это делать. Просто в другой стране.

– Наверное. Да. Но нам-то важно, чтобы они это здесь делали. Это было бы гораздо эффективнее для нас. Эти люди меняют вокруг себя очень многое. Я не буду называть фамилии ребят, которые сейчас в Силиконовой долине творят совершенно фантастические вещи. Катя Романовская приехала в США и поучаствовала в стартапе про тревожную кнопку: как красиво и точно она это сделала! Тот же Филипп Бахтин делает свои детские лагеря не здесь, а в соседней стране: это обидно, потому что это очень важные вещи, которые закладывают характер человека, формируют взгляды на мир.

– А вот скажи, ты, как отец своих многочисленных детей, хотел бы растить их в России или за ее пределами? Как отец. Не как гражданин.

– Как отец. Я вообще поступаю чаще как отец, а не как гражданин России, если честно. Мы с Татьяной приняли достаточно простой постулат: дети должны делать то, что им хочется. Дети должны взрослеть, учиться, получать то, что они хотят – там, где они хотят. Что принципиально изменилось за последние 30 лет, так это представление о прозрачности мира, о его глобальности. Наши дети абсолютно свободные в передвижениях. Степан (старший), Софья (средняя) уже поучились и в Москве, и в Англии. И будут еще учиться. Степан уже определился, он занимается CG, это компьютерная графика. К миру телевидения и кино он будет иметь отношение. Я надеюсь. Софья пока еще не определилась. Мы пока можем обеспечить их, поэтому они учатся там, где хотят. Если они захотят вернуться в Россию, они вернутся в Россию и будут использовать свои знания здесь. Мне кажется, все отцы и матери так думают.

– Как с годами у тебя меняется ощущение времени? Оно стало пробегать быстрее? Ты чувствуешь, что оно бежит быстрее тебя, что не успеваешь сделать что-то ужасно важное под давлением самых разных обстоятельств?

– Скорость времени – штука не постоянная. Она меняется. На скорость времени влияет твое ощущение счастья. Обычно, когда ты счастлив, время очень быстро бежит. Ты не успеваешь его заметить: бац, и пять лет прошло, господи, а вот уже и десять.

– Бац! И дом престарелых.

– К тому идет, это правда. Я был в разных ситуациях: и когда время ужасно долго тянулось, и когда время бежало. Я уверен, что это зависит от того, какой кайф ты получаешь от жизни.

– Как у тебя сейчас со временем? Бежит оно? Или затормозилось?

– Честно говоря, сейчас оно притормозилось. Хотелось бы разогнать скорость.

– Ты планируешь свою жизнь? Представляешь, что будет с тобой через пять лет?

– Раньше я занимался такой фигней. А сейчас точно понимаю, что наибольший промежуток времени, в который я могу заглядывать, – это максимум год. Я бы даже сказал, что еще меньше. Месяцев девять-десять. Потому что много всего меняется: быстро и непредсказуемо. Дальние горизонты для меня недоступны.

– А вообще, жизнь в России предполагает планирование?

– А почему нет? Я вообще не склонен жизни в России придавать этот уникальный оттенок. Меня сразу настораживает, когда люди говорят о каком-то русском духе, русском сознании, русском менталитете. Все это, конечно, есть. Но все мы люди с приблизительно одинаковыми достоинствами и приблизительно одинаковыми недостатками. Мы можем жить в России приблизительно точно так, как и в остальном мире. Во всяком случае в той России, которая кажется нам лучше.

– Почему нельзя планировать в России? Отвечу тебе мыслью Сергея Шнурова. Он как-то сказал, что в России все очень стремительно и кардинально меняется каждые 10 лет. Но за 200 лет в России не меняется при этом ничего.

– Ну я, кстати, со Шнуровым в этом не очень согласен. За 200 лет в России меняется многое на самом деле. Тут и за 60 лет изменилось многое. Уже людей не убивают пачками. Пандусы строят. Больше доброты стало. Больше сострадания. Больше толерантности. Об этом говорят. Это шаги, которые мы не видим, потому что находимся в течении. Но если выйти на берег и посмотреть со стороны, мы многое заметим. Многое изменилось. Еще больше изменится в ближайшие годы. Я в этом нисколько не сомневаюсь. Все это произойдет. Мы просто внутри потока, нам кажется, что ничего не движется. Но это ощущение – иллюзия. Все движется. Просто надо, как говорится, сесть на берегу, и обязательно мимо тебя проплывет тело врага. Со стороны виднее будет, но об этом нам дети расскажут.

– Какую перемену ты ждешь больше всего?

– Хороший вопрос…

– Что должно измениться, чтобы ты на своем берегу сбросил с себя одежду, прыгнул в эту реку и поплыл дальше с совершенно другим настроением?

– Мне нужна востребованность. Я должен понимать, что я нужен людям, что я могу принести им в ответ что-то. Мне бы хотелось, чтобы это соотношение как-то изменилось в моей жизни. А в остальном – пусть все будут здоровы, не более того.

– И тогда ты ко всему прочему еще и ласты наденешь.

– Ласты, костюм, возьму с собой запас кислорода и вперед.