Пять лет назад в Москве был убит Борис Немцов. Одного из самых значимых оппозиционных политиков России застрелили 27 февраля 2015 года на Большом Москворецком мосту, у самого Кремля. Через два дня после убийства в Москве впервые прошел Марш Немцова – оппозиционное шествие с требованием найти виновных в гибели политика, которое с тех пор стало ежегодным.
Спустя пять лет ни организатора, ни заказчика преступления не нашли. Более того, несмотря на старания сторонников, единственной успешной попыткой увековечить память Немцова – политика первой величины, который в 1990-х занимал посты губернатора и вице-премьера, – остается мемориальная табличка на доме в Нижнем Новгороде, в котором он был прописан.
Настоящее Время поговорило о Борисе Немцове и о попытках увековечить его память с Александром Котюсовым – учеником Немцова, который был его помощником и пресс-секретарем, а затем в статусе депутата городской думы Нижнего Новгорода добивался того, чтобы именем политика там назвали улицу.
"Привет, Немцова убили"
– Вы помните, как узнали, что Борис Немцов убит?
– Да. Мне пришла эсэмэска от моего товарища, одноклассника, старого знакомого – Саши Табачникова, заместителя председателя законодательного собрания [Нижегородской области]. Я утром просыпаюсь – не помню, в шесть или семь часов, – подхожу к телефону, беру его, и там написано: "Привет, Немцова убили". Вот это был первый человек, от кого я узнал. Дальше я включил уже интернет – и уже там все битком.
– Что вы тогда подумали, что почувствовали?
– Боря всегда, несмотря на сложности в наших отношениях в последние годы, для меня был очень близким человеком. Он остается для меня таким, я ему очень многим обязан. Он [научный] руководитель моей диссертации, я его ученик. Я кандидат физико-математических наук, он был моим шефом. Он долгие годы был моим начальником, причем я бы так сказал – начальником-другом. Бывают разные начальники, мы с Немцовым были всегда на "ты", мы всегда могли совершенно откровенно говорить на любые темы. Я жил целое лето у него на даче, когда он был губернатором. То есть он для меня был не начальником в стандартном плане. Поэтому для меня это была, конечно, утрата, потеря, и ничего, кроме горечи, я не испытывал.
– Когда это случилось, вы пытались найти ответ, кто это сделал?
– Да. Неблагодарное это дело абсолютно. Понятно, что он очень многим не нравился и очень многих восстановил против себя. И людей, которые, к сожалению, были бы, наверное, заинтересованы в его смерти, – таких людей было много. А называть конкретные фамилии, тыкать пальцем и говорить, что это сделал вот этот, а заказчиком был вот этот, – дело бессмысленное и неблагодарное. Угадать нельзя.
"Раз ты не хочешь меня слушать – иди к черту"
– Можете рассказать про вашу работу с Немцовым? В какие годы вы работали вместе, что делали?
– У меня был достаточно длинный и многоступенчатый период работы с ним. Я называю это как минимум двумя жизнями, потому что самая первая жизнь была научная, познакомился я с ним, когда учился на четвертом курсе, а он был тем самым кудрявым [молодым ученым] в желтых вельветовых штанах. Он был научным сотрудником Научно-исследовательского радиофизического института. Впервые меня к нему привели, когда я изъявил желание заниматься научной деятельностью. Это было первое знакомство. Я у него защитил курсовую, диплом, кандидатскую диссертацию.
Потом начался такой достаточно длинный период административной работы. Первое большое пятилетнее путешествие – это была администрация Нижегородской области. Я был у него вначале помощником, могу с гордостью сказать: единственным. Были времена, когда у губернатора был только один помощник, – это был я. И потом я был еще одновременно пресс-секретарем. Такой помощник-пресс-секретарь – это было в 1992-1998 годах. Работа в администрации, по районам ездили – везде были, занимались всем. Рабочий день с 10 [утра] – Боря раньше не приходил. Но зато до 11 [вечера] в субботу. Звонил по ночам, какие-то задания давал.
Потом был период работы уже в Москве, когда Немцов стал вице-премьером, я был у него руководителем аппарата. Мы вместе создавали партию "Россия молодая", которая потом вошла в "Союз правых сил". Такое активное общение с ним закончилось после нашего поражения в 2003 году – не прошли в Государственную Думу. И потом еще через четыре года – года, наверное, с 2007-го по 2008-й – мы перестали общаться, во всяком случае, близко.
– Это произошло из-за того, что у вас были разные взгляды на оппозиционность? Или это просто такая история, когда людям больше не интересно?
– Я жил в Нижнем Новгороде – Боря жил в Москве. Это были очередные выборы, по-моему, это был 2007 год, и "Союз правых сил" – тогда он, наверное, назывался "Правое дело" – бесславно проиграл. Если в 2003 году мы набрали четыре с небольшим процента и [для прохождения в Думу] не хватило чуть-чуть, то в 2007-м все покатилось в тартарары – набрали один процент или что-то около этого.
Я баллотировался (шел по партийным спискам), возглавлял группу по Нижегородской области. Я прекрасно помню, как это выглядело, когда мне Немцов звонит и говорит: "А ты ходишь на эфиры бесплатные?" Время же бесплатно раздавали для участников выборов. Я говорю: "Борь, нет". Он говорит: "А почему?" Я говорю: "А я не знаю, что говорить, потому что эти идиотские ролики, которые вы показываете по телевизору, они вообще бессмысленны. Никто мне из партии не дает даже какую-то [программу]. О чем разговаривать? С чем идет наша партия на выборы? Я просто даже реально не понимаю, поэтому я не хожу".
Он говорит: "Не знаю, выйди, расскажи, что у нас плохой губернатор, у нас плохой мэр, у нас плохой президент, у нас плохое правительство – просто ругай всех". Я говорю: "Ну, это, во-первых, голословно. Во-вторых, та риторика, с которой ты выступаешь, я ее не приемлю. В-третьих, я какие-то вещи не считаю плохими: например, что у нас плохой губернатор". Он говорит: "Ну раз ты не хочешь меня слушать – иди к черту". На этом, собственно говоря, как-то у нас все разорвалось. Хотя я сколько-то раз ему звонил: привет, как дела и так далее. Но уже вот этой теплоты не было.
– То есть Немцов, по-вашему, стал радикальнее?
– Да, на мой взгляд. Я не сужу его – это его личное дело, но мне кажется, этот радикализм стал зашкаливать после того, как в Государственную Думу он не прошел.
"Он хотел быть самим собой"
– После первого поражения какие у него были варианты?
– С его слов – надеюсь, все, что он говорил, было правдой, потому что Борис честным человеком был всегда, – обсуждался вариант его работы в качестве посла в Германии, обсуждались варианты работы в новом правительстве, которое на тот момент создавалось, обсуждались варианты возвращения в Нижегородскую область в качестве губернатора и даже мэра. Во всяком случае, могу точно сказать, что если бы Борис принял решение вписаться в эту вертикаль власти – он бы смог это сделать легко и спокойно. Но он не захотел.
– Кто ему делал эти предложения?
– Это все с его слов. Он мог назвать самого главного в стране человека – президента, – но это совершенно не означало, что это так и было. Это мог сделать какой-то помощник или кто-то еще. Но он всегда говорил: руководство, какие-то значимые люди. Кто конкретно – фамилий он не называл.
– Почему он не хотел соглашаться?
– Хотел быть самим собой, хотел ни от кого не зависеть, хотел иметь собственное мнение. Мы же понимаем, что любая работа в вертикали, независимо от того, на каком уровне ты находишься – на федеральном или на муниципальном, – обязывает к определенной риторике. Не все можно говорить. Даже если ты думаешь как-то по-другому, все равно ты должен придерживаться некой общей линии. Я так понимаю, что для Бориса это было неприемлемо.
– Почему вы уверены, Немцову обязательно надо было встраиваться и подгонять свои взгляды под какую-то задачу партии? К примеру, в конце 1990-х во власти бывали конфликты, считалось нормальным, если губернатор и мэр не ладили.
– Он вообще не хотел ни от кого зависеть, ему хотелось иметь свое собственное мнение по любому поводу и выступать с ним. Ему, я почти в этом убежден, независимо от того, кем бы он там был – губернатором, например, и у него был бы там мэр, с которым он не ладил, – ему просто хотелось не зависеть ни от кого, ему не хотелось, чтобы он кому-то был обязан. Он хотел добиться своего.
Есть амбиции у человека: он хочет быть публичным, или хочет зарабатывать деньги, или хочет быть и тем, и тем. Можно было себя повести как [лидер партии "Яблоко" Григорий] Явлинский. В моем понимании Явлинский исчез из политической жизни страны, но тем не менее человек прекрасно живет, зарабатывает деньги на чтениях лекций. Ира Хакамада – то же самое. Ира объявила какое-то количество лет назад: все, я политикой не занимаюсь. Недавно приезжала в Нижний Новгород. Я ради интереса спросил, какой гонорар. Все хорошо, гонорар сравним с приличными музыкальными группами, звездами и так далее. То же самое с Горбачевым.
Боря мог пойти по такому же пути: мог читать спокойно лекции, мог ездить выступать по различным странам – но тогда бы он исчез из политической картинки страны. Он хотел остаться в ней. А для того чтобы в ней остаться, надо иметь возможность говорить все, что ты хочешь.
– Давайте предположим, что он стал бы нижегородским мэром. Он не смог бы здесь с позиции мэра критиковать, например, какие-то федеральные решения?
– В наше время – нет. Вы знаете хоть одного мэра, который сейчас критикует?
– Нет.
– Ну вот. Таких уж нет давно.
– Про Владимира Путина часто говорят, что он не идет войной против тех людей, которые когда-то были с ним в одной команде – вместе работали у Ельцина.
– Я не знаю, в каких они отношениях были раньше. Я просто считаю, что сейчас вертикаль власти жесткая. Во времена Ельцина она была мягкая – сейчас она жесткая.
Если честно, это, кстати, не всегда может относиться только к государственной власти. Тебя назначили соответствующим сотрудником, ты – подчиненный. Вы работаете на телевизионном канале, у вас есть руководитель. Наверное, если вы не согласны с его какими-то действиями, то вы либо это можете ему лично напрямую сказать – потом написать заявление на увольнение; либо сказать, не написать – но вас уволят.
В принципе, такая общепринятая практика везде, что ты либо работаешь и выполняешь поручения, даже если они тебе не нравятся, либо, если ты не хочешь их выполнять, ты должен уволиться. Просто в частных корпорациях это, может быть, помягче выглядит, а на уровне государственной власти все по-другому.
– Вероятно, это связано с тем, что выборность пропала.
– Это безусловно, конечно. Все правильно вы говорите. Опять же, какие выборы сейчас и какие выборы раньше – это тоже разные вещи.
"Край непуганых журналистов"
– Вы были пресс-секретарем. Нижегородскую область во времена, когда Борис Немцов был губернатором, называли "краем непуганых журналистов". Почему?
– Было такое изумительное время, когда с журналистами…Сейчас же как: есть государственный официальный заказ на освещение деятельности администрации. Этого никто не стесняется. Это когда мэрия или администрация губернатора заключают с теми или иными средствами массовой информации договора – и [в этих СМИ] публикуются законы, [освещаются] программы. В те времена этого не было, журналисты не получали денег в принципе.
Я имею в виду не джинсу, а совершенно официальные государственные заказы. Их не было, поэтому журналисты имели моральное право говорить все, что они хотят. И вся работа с журналистами заключалась в том, что если ты в чем-то не согласен – ты с ними просто разговариваешь. Это и была моя работа в том числе. Я мог звонить журналисту и говорить: "Вась, ты такую фигню вчера выдал в эфире – это же неправда". Или: "Почему ты не позвонил нам и не попросил другое мнение? Вы, журналисты, как должны быть устроены: есть мнение одно, есть второе – вы должны их скрестить в программе. Вас же так учили. А ты выдал только одно. Почему?" Он говорит: "Я не смог достучаться до губернатора, не дозвонился". Я говорю: "Неправда, он был в этот момент занят, приходи завтра – сделаем тебе интервью". Вот эти вещи – раз.
Во-вторых, "край непуганых журналистов" еще отчасти назывался так потому, что был практически свободный допуск журналистов в кабинет. То есть не было понятия "подхода", не было понятия закрытых встреч. Они были, но это когда совсем закрытые: встреча с руководством УВД или встреча с какими-то коммерсантами и предпринимателями, которым не нужно было, чтобы камеры стояли.
А в основном утром ко мне приходили журналисты и спрашивали: "Саш, а есть что-нибудь сегодня, что поснимать?" Я говорил: "Вот вам расписание губернатора на сегодняшний день". "О, а это что за встреча?" Говорю: "Это встреча с нашим областным министром сельского хозяйства, обсуждается выдача кредитов". "А можно мы придем?" Я говорю: "Можно". И очень часто – процентов 70 встреч, которые проходили в кабинете, – они были с присутствием прессы.
Когда заканчивалась встреча, любой журналист мог сказать: "Борис Ефимович, а можно еще вопрос?" И он отвечал. Поэтому Немцова в эфире было безумно много – не потому что он так хотел и платил за это, а потому что они все время были в кабинете, рядом на всех поездках. Понятия пула [тогда] не было. "Поехали в такую-то деревню смотреть, как там урожай собирают. Кто хочет?" – "Мы, мы". "Давайте, ребят, залезайте в микроавтобус – завтра поедем". Все. Через неделю этот пул мог поменяться – другие люди. Какая-то такая была история, что журналисты были везде, где только могли.
– Когда Бориса Немцова убили, я работал на государственной областной телекомпании ННТВ. Ни в день убийства, ни в день похорон, ни в последующие на ННТВ не сказали об этом ни слова. Руководство говорило: федеральные каналы же расскажут. Как вы думаете, как такое возможно?
– Так это все к вертикали власти. Есть государственная телевизионная компания – она же тоже встроена в эту систему. [Руководство телекомпании знало], что Немцов являлся человеком, закрытым для показа, последние годы на центральных каналах его увидеть было нельзя. И, видимо, это как вирус передалось на региональный [канал]. Зачем сейчас мы что-то будем о нем говорить, если его не показывают на центральных телеканалах? Если мы его сейчас вдруг покажем, то нам за это что-то будет. Это самоцензура. Тебе ничего за это не будет, но ты на всякий случай думаешь, что тебе какой-то прилетит нагоняй, тебя лишат премии и выгонят с работы. Только так можно объяснить.
"Чем Немцов отличается от любых других?"
– Как вообще Немцова помнят в Нижнем Новгороде? Вы добивались, насколько я понимаю, установки мемориальной таблички?
– Давайте честно скажем, было много народу – его друзья, его коллеги, – которые принимали участие в том, чтобы эта табличка появилась. Это Иван Карнилин, Нина Зверева – я точно не шел с флагом впереди. Я хочу сейчас это сказать, чтобы кто-то потом не заявил, что Котюсов себе все лавры присвоил. Я был один из десятка людей, которые говорили, что это нужно. Будучи в это время депутатом городской Думы, я был членом комиссии по присвоению имен улицам – "Об увековечивании памяти" она называлась. И на этой комиссии я поднимал вопрос, что табличку надо вешать и одной из улиц Нижнего Новгорода еще желательно присвоить имя Немцова. Что-то получалось, что-то не получалось, подписывал обращения к мэру или губернатору – не помню. В общем, в итоге это все случилось, но я был один из.
– Случилось – в смысле появилась табличка?
– Да, вопрос про улицу сейчас уже не поднимается.
– Расскажите, как табличка появилась?
– Было несколько вариантов: университет, где он учился; НИРФИ – научно-исследовательский радиофизический институт, где он работал; [нижегородский] Кремль – где он стал известен на всю страну; дом – где он типа жил. В итоге повесили на доме, где он типа жил, хотя с моей точки зрения, это последнее место, где следовало вешать эту табличку, потому что в этом доме Немцов и не жил. Он там жил формально. На самом деле он все время проводил на даче, в этом доме жила его мама. Возможно, он в этом доме был даже прописан, но его пребывание было краткосрочным.
Я встречался с директором НИРФИ и обсуждал с ним вопрос о возможности размещения таблички на здании НИРФИ. Получил отказ, потому что "мы – институт, который под Министерством науки, надо еще спрашивать министра". Директор НИРФИ мне говорил, что "принято решение, что на здании никаких табличек быть не должно". Мы с ним мило попили чай и разошлись.
– А в ННГУ?
– Депутат законодательного собрания, Саша Шаронов, обращался к ректору – получил отказ. Причем Саша даже сказал, что он полностью оплатит табличку.
– Чем мотивировали?
– Да это всегда так: придумают какие-то формальные ответы. В Кремле был формальный ответ, просто я не знаю, от кого, наверное, от [губернатора Нижегородской области Валерия] Шанцева: "Зачем вешать, у нас было много замечательных людей, которые были губернаторами, председателями исполкомов, известные на всю страну. Чем Немцов отличается от любых других?" Наверное, то же самое было в университете, что была масса хороших выпускников – ну Немцов, ну стал вице-премьером, губернатором. Что-то в этом роде.
– Почему так?
– Это самоцензура: принять решение, чтобы потом за него тебя какой-то мифический человек не мог поругать. И ты не знаешь, будет ли это на самом деле, но ты боишься. Так нас воспитали: делать что-то нельзя, потому что воспитательница в детском саду будет тебя ругать.
