Национальный экзитпол Украины уже в 20:00 по киевскому времени в воскресенье выдал предварительные результаты, а через три часа – окончательные: 30,6% опрошенных проголосовали за кандидата Зеленского, 17,8% – за Порошенко, 14,2% – за Тимошенко. Социологи прогнозировали, что собранные данные могут отличаться от реальных на 2,5% для лидеров и на 0,5-1% для остальных участников предвыборной гонки. Так и произошло (по данным на 20:11 по Киеву в понедельник обработано 92,85% бюллетеней).

Как велся подсчет? Какая методика использовалась? Как социологам удалось получить независимое ни от кого из кандидатов финансирование? Когда избиратели врут, и что на это влияет?

На вопросы Настоящего Времени ответил генеральный директор Киевского международного института социологии (КМИС) Владимир Паниотто.

— Как вы оцениваете результаты вашей работы?

— Главное – то, что данные разных экзитполов совпали. Поэтому если мы ошиблись, то ошиблась вся социологическая отрасль. Но я не думаю, что такое может быть: данные на половине подсчетов показывают, что отличия не больше, чем запланированная ошибка.

К счастью, экзитпол прошел очень спокойно, тихо. В 2014 году мы проводили два экзитпола, и участки то закрывались, то не открывались, были где-то даже запасные участки в прифронтовой полосе — короче, были всякие проблемы. На этот раз экзитпол прошел очень спокойно, и его молодой координатор Антон Грушецкий провел его очень удачно.

Удивительно и жаль, что политики пытаются подорвать доверие к социологическим исследованиям. Юлия Тимошенко, к сожалению, не приняла результаты экзитполов, и по всей видимости, также не примет результаты выборов. Конечно, это обидно. Хотелось бы, чтобы политики использовали какие-то другие способы борьбы или хотя бы боролись между собой, а не пытались опорочить вообще все социологические исследования всех компаний сразу.

— Расскажите, пожалуйста, о подготовке этого процесса. Сколько компаний участвовало в национальном экзитполе, сколько работало людей?

— После 2004 года, после всех проблем, связанных с фальсификацией и данных выборов, и данных экзитполов двумя компаниями, мы работаем так. Есть три компании: фонд "Демократические инициативы", который достает деньги для финансирования и занимается пиаром, Киевский международный институт социологии, который я возглавляю, и Центр Разумкова.

Мы проводили опрос на 400 участках, работало около тысячи интервьюеров. Они приезжали на участки с утра. Участки открывались в 8:00, а в 8:30 интервьюеры начинали задавать вопросы.

Опрашивали каждого двенадцатого. Поэтому если меняется, допустим, явка, это отражается в опросе: если она даже втрое меньше [на одном участке, чем на другом], – то втрое меньше опросят. Происходит самовзвешивание: разные регионы, отдельный город, село представлены пропорционально численности тех, кто принял участие в голосовании.

Еще одна особенность – использование так называемых secret ballots. Это специфика нашего экзитпола, другие экзитполы в Украине ее почему-то не используют. Обычно мы проводим опрос на планшетах, безбумажную технологию уже используем, но во время выборов перешли на бумажные анкеты, пытаемся имитировать голосование. Делаем имитацию бюллетеня, наши интервьюеры стоят с ящиками, респонденты сами заполняют эти бюллетени и бросают [их в ящики]. То есть обеспечивают секретность такую же, как и во время выборов, чтобы повысить искренность ответов.

— А часто респонденты обманывают социологов? Что на это влияет?

— На это влияют два фактора. Во-первых, административное давление. Когда был президентом Янукович, экзитпол проводился более жестко: было больше проблем и попыток не дать его провести, а люди чаще опасались говорить правду.

Второе – так называемый феномен Элизабет Ноэль, названный по имени немецкого социолога, которая его описала: если большинство людей в какой-то области, в каком-то регионе или вообще в стране в целом – в России, например, – симпатизирует или поддерживает какую-то одну кандидатуру, то люди не хотят говорить, что голосуют за другую. Они предполагают, что у интервьюера, скорее всего, другая точка зрения, он их вариант не одобрит, – поэтому не хотят назвать свой.

Например, у нас на востоке во времена Януковича всегда Тимошенко [по результатам подсчета голосов] получала больше, чем по данным опросов, – поскольку на востоке всегда большинство голосовало за Януковича. А на западе наоборот: большинство в Украине голосуют за Тимошенко, поэтому люди не хотят говорить, что голосуют за Януковича. Поэтому наши опросы всегда недооценивали Януковича на западе.

Вот два основных фактора, которые обычно мешают людям говорить правду.

— Сколько человек вы опросили во время этого национального экзитпола?

— Мы опросили более 19 тысяч человек. Но вообще-то численность не очень влияет на ошибку выборки. Главное – это число участков. Интервьюеры [деньги] получают просто за работу, за день она оплачивается, а не зависит от количества опрошенных. Мы могли запросто опросить и 30 тысяч, но достаточно всего двух тысяч человек, чтобы получить достаточно небольшую ошибку.

— Методику вы самостоятельно разработали или заимствовали чью-то?

— Методика основана на американских работах. В 1998 году к нам приезжали американские коллеги, консультанты, и украинские эксперты модифицировали американскую методику, разрабатывая на ее основе свою.

С 1998 года методология менялась, сейчас прошел уже 15-й экзитпол. В 2004-м Уоррен Митофски (известный американский социолог, у нас с ним есть даже совместная статья) должен был приехать [на выборы в Украине]. Но, к сожалению, в это же время были выборы в США, где он проводил экзитполы, и приехать не смог.

В отличие от Украины, где пять-семь экзитполов проводятся, потому что все друг другу не доверяют, в США основные телевизионные каналы договариваются и проводят тендер, выбирая одну из компаний [для проведения экзитпола]. К нам приезжала из США вице-президент компании Edison Нино Джапаридзе, которая проводит в США такие исследования, мы долго вели переговоры и пытались найти деньги на то, чтобы провести в этом году экзитполы по методологии Edison. Мне было бы очень интересно посмотреть, как они это делают. Но, к сожалению, не получилось найти денег, поэтому мы проводили опросы по нашей традиционной методологии.

— Как вам удалось получить независимое от бизнеса, олигархов и политических структур финансирование? Это какой-то грант?

— Этим занимаются как раз "Демократические инициативы". Традиционно это [финансируют] фонд "Возрождение" Сороса, USAID и посольства: американское, ряд европейских посольств – такой консорциум доноров.

Данные передаются в национальный банк данных. Другие экзитполы, которые финансирует какая-то из политических сил, почему-то не хотят передавать туда данные для анализа. Наши же данные предыдущих экзитполов лежат в банке данных, и мы потом получаем довольно много запросов – в основном, правда, зарубежных – на их анализ.

— Банк данных вашего института или какой-то независимый?

— В каждой стране существует национальный банк социологических данных, куда разные организации передают данные. Он был создан на базе нашего института, сначала это был наш банк данных, но потом мы получили грант, и сейчас это национальный банк данных, в котором хранятся данные шести компаний. Технически он находится при центре "Социальные индикаторы", а мы его поддерживаем и ищем финансирование.

— Существует ли между вами и российскими социологами какой-то научный обмен?

— Раньше я туда ездил, были совместные конференции. Сейчас меньше контактирую с российскими социологами и вообще не езжу, после начала войны. Но у нас есть проект с "Левада-Центром" с 2008 года, совместный проект российско-украинских отношений. Они четыре раза в год измеряют отношение россиян к Украине, а мы – отношение украинцев к России. И мы не прекратили это сотрудничество, продолжаем его.

К сожалению, такая независимая позиция и публикация данных не всегда нравятся руководству России, и "Левада-Центр" получил статус "иностранного агента". Это очень плохо, потому что часть заказчиков, понимая, что их обвинят в нелояльности, перестала с ними сотрудничать. Как клеймо поставили. Конечно, если бы "Левада-Центр" занимался только маркетингом, то он бы не получил статус "иностранного агента", это связано с политической ситуацией.