Список патриотов. Коллективный портрет сторонников войны

Российское общество в большинстве своем, по всей видимости, поддерживает войну против Украины, но как велико это большинство и кто именно эти люди, одобряющие войну против народа, который в России принято было называть братским, определить сложно: в условиях все более ужесточающегося режима социологические опросы все менее отражают реальность. В стране запрещено называть войну войной, за мнения или информацию о военных действиях, расходящиеся с официальной точкой зрения, грозит не только штраф, но и уголовное преследование, поэтому естественно, что люди остерегаются отвечать на вопросы социологов.

Попытки подсчитать уровень поддержки войны все равно предпринимаются, и крупными службами изучения общественного мнения – ВЦИОМ, ФОМ и Левада-центр, и небольшими независимыми группами исследователей. Различные опросы показывают поддержку войны в разбросе примерно от 60 до 80 процентов, и существуют оценки, что эти данные завышают поддержку примерно на 15 процентов.

Важно представление и о том, кто именно является типичным сторонником войны – от характера взглядов может зависеть прочность поддержки. Политологи Михаил Комин и Кирилл Рогов в недавнем анализе для проекта Re:Russia утверждают, например, что провоенное большинство – "рыхлое", называют ситуацию в обществе "навязанным консенсусом", который "может оказаться неустойчивым перед лицом резких изменений информационного фона или экономических условий".

Независимый проект Russian Field с начала войны провел целую серию исследований и опросов об отношении к ней. Руководитель проекта Артемий Введенский, политолог по образованию, еще студентом начал участвовать в полевых исследованиях – интервьюером, оператором фокус-групп, а затем вместе с группой молодых коллег создал Russian Field. Проект занимается как коммерческими исследованиями, так и публичной социологией – чтобы "представлять, что такое российское общество и на какие сегменты оно делится", и в последние месяцы они уделяют этому особое внимание "из-за ситуации с военной операцией", говорит Введенский. Russian Field используют терминологию "военная операция" или "военные действия", чтобы, по словам Введенского, иметь возможность продолжать исследования.

На основе опросов проект составил обобщенные портреты сторонников и противников войны. Самые явные факторы: возраст – чем старше человек, тем более вероятно, что он за войну, – и достаток, чем беднее себя человек ощущает, тем скорее он против. Введенский поясняет:

– Мы используем шкалу от "денег не хватает на продукты" до "можем позволить себе купить практически все", между ними еще "денег не хватает на одежду", "не хватает на бытовую технику без кредита" и так далее. Важно понимать, что эта шкала не говорит о каком-то фиксированном доходе. "Денег не хватает на продукты" не значит, что человек зарабатывает меньше 10 тысяч рублей. А "можем позволить себе абсолютно все" не значит, что человек зарабатывает от миллиона рублей в месяц. Эта шкала говорит об удовлетворенности своим доходом, в первую очередь. Категория "денег не хватает на продукты", безусловно, бедная, но категория "можем позволить купить себе практически все" – не всегда супербогатая. Еда может быть из "Магнита", а может из "Азбуки вкуса", квартира может быть разная, машина может быть разная, бытовая техника. Скорее, это бедные и богатые по самовосприятию. Бедные, малообеспеченные люди в меньшей степени поддерживают военную операцию – это абсолютно так. Мы вообще заметили корреляцию рейтинга Путина с рейтингом социального самочувствия и поддержкой военной операции, это практически одни и те же показатели. Малообеспеченные люди в меньшей степени довольны положением дел, что в Москве, что в регионах. Они менее позитивно оценивают действия власти, и федеральной, и региональной, и муниципальной. Малообеспеченные группы в меньшей степени поддерживают военную операцию по сравнению с обеспеченными людьми. А обеспеченные, те, кто могут позволить себе "абсолютно все" или какие-то блага, которые недоступны другим, – это скорее группа, которая просто довольна своим доходом. Это не говорит о богатстве, это говорит о том, что людям жить хорошо, комфортно. А тем, кто говорит, что у них не так много денег, жить менее комфортно. Если у человека меньше денег, он меньше доволен всем, что происходит, начиная от ситуации в его дворе и заканчивая военными действиями, которые сейчас идут.

– Мы часто сталкиваемся в интервью с не очень обеспеченными людьми с такой логикой: пенсия маленькая, картошку надо растить, жизнь не очень, но Путин зато престиж России поднял, вооруженные силы укрепил, теперь с нами опять считаются. Это в бедных слоях, но можно ли сказать, что такой человек доволен своей жизнью?

– Мы не говорим об абсолютной поддержке в той или иной финансовой группе. Среди тех, кому денег не хватает на продукты, 39 процентов являются сторонниками военной операции и 34 – противниками, практически 50 на 50, если не учитывать затруднившихся ответить (они, скорее, относятся к противникам, просто об этом не говорят). Вы упомянули пенсионеров, это хороший пример. У людей мало денег, люди чем-то недовольны, но они поддерживают государство. По моему мнению, на основе анализа данных, в том числе качественных, для людей старшего поколения важнее коллективистские установки, чем индивидуалистские. То есть, условно, люди моего возраста, или люди среднего возраста, переживают за себя, за свою семью, за то, что будет дальше, а люди старшего поколения ассоциируют себя со страной в полной мере, это люди установок еще Советского Союза. Есть такое разделение: бедные пенсионеры скорее поддерживают военную операцию, бедные жители среднего возраста и бедная молодежь скорее не поддерживают, потому что это напрямую сказалось на них, у них еще много лет впереди, есть желание расти и развиваться, а возможности нет.

– Давайте поговорим о достаточно успешных и достаточно молодых людях. Многие из них активно поддерживают войну, отрицательно относятся к украинцам, охотно верят во все, что говорит о них государственная пропаганда, верят Путину. Обычно считается, что чем более состоятелен и успешен человек, тем более он независим от государства. Но тут это не работает.

– Относительно обеспеченные люди, довольные своим доходом, которые уверены в завтрашнем дне и понимают, что будет завтра, что будет в следующем месяце, может, через полгода, – это зачастую бюджетники, поэтому здесь прямая зависимость, я думаю, тут все понятно.

– Российская экономика в огромной степени, прямо или косвенно, огосударствлена. Следует ли из этого, что люди среднего возраста, у которых все относительно неплохо, в значительной мере – бюджетники?

– Зачастую – да. Давайте по процентам: среди госслужащих, бюджетников 62 процента поддерживают военную операцию, 24 процента не поддерживают. В сфере здравоохранения, которая у нас, как правило, бюджетная (хотя не все ассоциируют себя с бюджетным учреждением), 57 процентов поддерживают, 30 не поддерживают. Пенсионеры: 63 процента поддерживают, 19 – нет. В сфере ЖКХ, тоже скорее муниципальной: 54 процента поддерживают, 19 не поддерживают. В сфере образования чуть получше: 52 поддерживают, 29 не поддерживают. Выделяется сфера науки: лишь 8 процентов поддерживают и 85 не поддерживают. Правоохранительные органы на первом месте среди сторонников военной операции: 80 процентов – за, 14 – нет. И если пытаться анализировать, почему большинство поддерживает в России в целом, нужно учесть, что практически треть населения – люди старше 60 лет, это очень много. Молодежи 18–29 лет, по-моему, 15 процентов – очень мало. Соответственно, эти пропорции по возрасту влияют в целом на картину в России. Если у нас треть жителей пенсионного возраста, среди которых 80 процентов поддерживают военную операцию, то, конечно, другой картины на федеральном уровне мы не увидим. Поэтому с конца февраля мы показываем именно разрезы в возрасте, в доходе, чтобы люди понимали, что это большинство достаточно относительно, важно понимать, что происходит, в деталях.

– Из этого следует, что пропаганде проще всего "продать" "спецоперацию" бюджетникам любых возрастов.

– В первую очередь – да. Во-вторых, это, естественно, пенсионеры.

– Пенсионеры тоже являются бюджетниками.

– В каком-то смысле да. Но под бюджетниками я подразумеваю тех, кто сейчас работает на бюджетном финансировании, то есть это больницы, школы, муниципалитеты, управляющие компании. Пенсионеры тоже в каком-то смысле бюджетники, потому что они получают доход от государства, но здесь дело не в доходе, а скорее в возрасте. Люди привыкли к стабильности, пусть для кого-то и плохой стабильности, они не хотят, чтобы было по-другому, борются за сохранение того, что есть, просто поддерживают. А "продать" военную операцию россиянам достаточно легко, учитывая аудиторию государственных СМИ, учитывая, что в 2021 году зачистили независимых политиков. Я имею в виду и Алексея Навального, и его команду, и, например, независимых кандидатов в 2021 году в Москве, где многих не допустили до участия в выборах. Это шло планомерно, людей к этому готовили, долгое время накачивали. Аудитория государственных СМИ, в основном телевидения, конечно, сразу это приняла и была очень воодушевлена.

– А коллективный портрет тех, кто против войны?

– Мы делали совместные портреты, чтобы по каждой социальной группе можно было анализировать. Единственное, при анализе портретов важно понимать – это не абсолютно, мы лишь показываем большинство и меньшинство. Не вся молодежь – против военной операции, и не все пенсионеры – за. Есть основополагающие критерии: в большей степени противники – молодые люди в возрасте от 18 до 29 лет (до 18 у нас цифр нет). Это люди скорее малообеспеченные, чем богатые. Это, скорее, образованные люди – либо с высшим профессиональным образованием, либо с ученой степенью. Это москвичи, Москва – самый пацифистский регион, показали многие исследователи. Это зачастую сотрудники либо сферы науки, либо сферы рекламы, банковской сферы, то есть тех сфер, которые сильно пострадали, студенты, раз мы говорим про молодежь. Распределение по источникам информации. Те люди, которые получают информацию из интернета, из инстаграма, телеграма, с сайтов интернет-СМИ, здесь я подразумеваю в первую очередь независимые СМИ, как ваше, как "Медуза" и так далее. Это те, кто недоволен положением дел в стране, своим доходом, работой власти. Зачем нам пытаться что-то забрать, если мы у себя порядок навести не можем, такой простой и понятный месседж у всех в головах. Также это люди, которые опасаются за свои сбережения, их задело напрямую. Люди, которые считают, что русские и украинцы – разные народы, это важный момент. Еще интересно – тут не такая большая разница, но те, кто против военной операции, путешествуют несколько чаще за пределы СНГ. То есть у людей шире кругозор, они по-другому смотрят на вещи, по-другому анализируют положение дел внутри нашей страны.

– Почему важно восприятие украинцев и русских как разных народов?

– Это очень важно. Россияне, которые поддерживают военную операцию, – это в основном люди, которые не считают украинцев другим народом, то есть фактически не считают Украину другой страной. Они считают, что там живут те же русские люди, то есть не признают обособленность, суверенитет, независимость. Те люди, которые не поддерживают военную операцию, в большей степени говорят: это разные народы, разные государства.

– Но те, кто говорит "это наши люди", готовы их бомбить, так как обижены, что те не хотят быть с ними. То есть это такое принуждение к любви?

– Про принуждение к любви мне сложно утверждать. Но интересный момент, мы в первой и в шестой волнах исследования задавали вопрос: считаете ли вы, что России нужно поддерживать дружественные отношения с Украиной? В первой волне было 88 процентов тех, кто считал необходимым поддерживать дружественные отношения, несмотря на то что 60 выступали за военную операцию, а в шестой волне было уже 64% выступавших за дружественные отношения. Но важно учесть, что большая часть россиян, которые поддерживают военную операцию, не знают, что происходит на самом деле. Они не думают, что кого-то бомбят, скорее кого-то освобождают, потому что это официальная линия государственной повестки.

– Это естественное соображение, что у людей, поддерживающих военную операцию, недостаток информации, но, может, спустя три месяца войны пора развернуть этот аргумент в обратную сторону: только те, кто не хочет разрушать свое мироощущение, не хотят получить никакой информации, избегают ее?

– Я согласен, действительно, это есть. У нас в команде молодые ребята, преимущественно от 19 до 26 лет. У нас схожее отношение к ситуации, но мы говорим со своими близкими, старшими знакомыми, пытаемся что-то объяснить, рассказать – а люди не хотят, даже не рассматривают для себя возможности получать альтернативную информацию. Потому что в целом ситуация устраивает, и проще сказать "у нас все будет хорошо". Среди людей, кто поддерживает военную операцию, кто довольны положением дел, кто поддерживает президента, я бы сказал, это очень явно. Любая инициатива на федеральном уровне априори поддерживается этими людьми, хотя они могут быть даже не в курсе сути этой инициативы. Любое действие сверху автоматически получает одобрение.

– Получается, вопрос об источниках информации – вторичный. Давайте поговорим о ценностях. Насколько влияют какие-то семейные, дружеские связи? Украинцы среди знакомых и родственников, насколько это влияет? Вы говорили о том, что более пожилые люди склонны к советскому коллективизму. Предполагается, что более молодые люди должны быть более семейно ориентированы. Но мы видим, что семьи, которые одевают своих детей в военную форму на фоне войны, хотя теоретически могли бы бояться, что дети подрастут и пойдут на войну. Есть исследования об атомизации российского общества, нехватке внутренних связей.

– Друзья, родственники в Украине, ценностные установки – это первое, что пришло нам в голову: наверняка те, у кого друзья и родственники в Украине, в меньшей степени будут поддерживать военную операцию. На самом деле это вообще не так, разница невелика: 60 процентов сторонников среди тех, у кого есть друзья и родственники в Украине, 65 – у кого нет. Я могу здесь рассказать про активную и пассивную поддержку. Скажем, 70 процентов поддерживают – но в чем эта поддержка выражается? Выражают одобрение или готовы к активным действиям? Это важный вопрос. К примеру, мы задали вопрос про гипотетический 10-процентный налог с доходов россиян для проведения военной операции в Украине. Его введение поддержали бы 28 процентов и не поддержали бы 67 процентов. Люди не готовы жертвовать частью своих средств. Задавали вопрос: готовы ли вы лично, если вам представится такая возможность, принять участие в военной операции? Готовы 37 процентов, а не готовы ни под каким предлогом – 56. И важно учесть, что среди тех, кто готов принять участие, ядерный электорат поддержки – в основном жители пенсионного возраста.

– А они чувствуют себя безопасно, их не призовут.

– Задавали вопрос женщинам: поддержите ли вы решение своего родственника принять участие в военной операции? 32 процента сказали, что поддержат, 69 процентов сказали, что нет. Это многое говорит про активную поддержку, готовность жертвовать своим доходом, своим временем, жизнью, возможно, близкими людьми.

– Как меняется процент тех, кто готов сам участвовать или отправить родственника, в зависимости от шкалы доходов?

– В первом случае вопрос задавался только мужчинам, во втором случае только женщинам, а около половины общего числа опрошенных, если еще сегментировать по финансовым группам, будет высокая погрешность для анализа. Но цифры таковы: среди тех, кому "денег не хватает даже на продукты", более 50 процентов не хотели принимать участие в военной операции, и наоборот, более 50 хотели принять – среди тех, кто "может позволить себе практически все". Похожая картина и с поддержкой женщинами отправки родственника на фронт. Вы видели, наверное, ролики, где на улице с интервью подходят: поддерживаете или не поддерживаете военную операцию? Говорят: да, конечно, поддерживаю. Тогда давайте мы внесем вас сразу в список патриотов, которые готовы отправиться на фронт. Люди сразу уходили, сообщив, что не готовы в этом принимать участие. Повальные истории, в том числе это видно по социологии. То есть примерно половина тех, кто оказывает поддержку военной операции, не готовы воевать. Среди тех, кто остается, – преимущественно жители пенсионного возраста. Они привыкли все делать для того, чтобы государству было хорошо.