Геев не принимать. Россия не верит ЛГБТ беженцам

Ежегодно десятки ЛГБТ людей эмигрируют из России, спасаясь от бытовой и государственной гомофобии. Во многих странах ситуация, впрочем, гораздо хуже. Гомосексуальность там карается тюремными сроками или даже смертной казнью, границы толерантных стран часто оказываются закрыты, и некоторые ЛГБТ-беженцы вынуждены искать спасения в России. Россия им отказывает.

Опасные места для поцелуев

П. 24 года, он родом из Палестины. Он просит не писать его имени и даже названия родного города – его семья слишком известна, и публичность может стоить П. жизни. П. с детства понимал, что он гей, но искать других геев боялся: в регионах, которые контролируются ХАМАСом, за гомосексуальность карают строго: если попадёшься первый раз, дадут три дня на «раздумья» и отпустят. Во второй – сбросят с крыши самого высокого здания, что есть поблизости. По словам П., если приговорённый не умирает с первого раза, его сбрасывают второй раз, третий, если и в третий раз остаётся жив, перерезают горло. По шариату для того, чтобы осудить человека за гомосексуальность, нужно как минимум три свидетеля непосредственно сексуального акта, впрочем, по словам П., этой нормы в Палестине не придерживаются: достаточно слухов или неловкого движения. «Когда я гулял с друзьями, вот как гетеросексуальные мужчины смотрят на девушку и говорят: «О, какая жопа», я так же говорил, чтобы никто ничего не понял», – вспоминает П., который прекрасно говорит по-русски.​

П. закончил школу с отличием и получил стипендию на обучение в России, где у него живут родственники. В конце декабря 2013 года он приехал учиться в один из регионов средней полосы, название которого П. также просит не упоминать. Здесь у него завязались первые отношения (расстались через полгода), здесь он начал жить если не нормальной, то более полной жизнью, чем на родине. «Я жил в каком-то розовом цвете, всё было хорошо», – говорит П. В 2017 году П. предпринял попытку поговорить с мамой, единственной, по его словам, «любимой женщиной в жизни». Не про гомосексуальность, а про то, что решил стать атеистом – надеялся, что разговор о религии может стать первым шагом к более серьёзным откровениям. Мама отреагировала неожиданно резко: «Она дала мне три дня подумать, мы ещё раз созвонились, я сказал, что я своего решения не изменил. Она тогда сказала, что отказывается от меня». В университете П. к тому моменту проучился два года, государственная стипендия оплачивала только первый курс, родители с П. перестали с ним общаться и платить за учёбу, из института его отчислили.

На этом несчастья П. не закончились: живущие в том же городе родственники случайно встретили П. в кинотеатре, куда он пришёл с молодым человеком. П. не заметил их, а они сфотографировали, как он целуется с парнем на заднем ряду. После скандала с атеизмом они отправили фотографию родителям П., а те разослали её по родственникам. Многочисленные дядья, тётки и прочие родные стали засыпать его угрозами, один из российских родственников сказал П., что если случайно встретит его на улице, то 100% убьёт. «Он тут больше 30 лет живёт, у него большие связи в полиции и есть пистолет», – говорит П., добавляя, что старается лишний раз не выходить на улицу из шелтера ЛГБТ-инициативной группы «Стимул» в Подмосковье, где он живёт с восемью другими беженцами-геями. Среди палестинской родни П. немало членов ХАМАСа, фотография, очевидно, попала и к ним, на палестинский адрес П. пришла повестка в суд, и сегодня он находится в розыске – по подозрению в гомосексуальности.

От гомофобии не скрыться

Угроза, впрочем, исходила не только от семьи. Российские родные разослали злополучную фотографию по однокурсникам П., трое россиян пришли к нему в общежитие и сильно избили его. В полицию он заявлять не стал: «Что я им скажу? Что меня избили, потому что я гей?» После того, как его отчислили из вуза, П. пошёл работать официантом и начал снимать квартиру, но хозяин квартиры, узнав о том, что он гей, выгнал его. П. с неделю жил в парке – благо на дворе был август, и все вещи уместились в одну сумку.

Поскольку легальных оснований оставаться в России у него не было, П. чуть не сразу после разговора с мамой обратился в Управление верховного комиссара ООН по делам беженцев, где ему нашли адвоката. Миграционные службы отказали П. и в статусе беженца, и в праве на временное убежище, он проиграл и суды первой инстанции, и апелляции. Отказы МВД и решения судов – образчик кафкианства. Из одного документа в другой кочуют похожие тексты: да, войны и прямая угроза жизни являются основаниями для предоставления убежища, да, истец заявляет, что на родине у него идёт война, а его жизни угрожает опасность, потому что он атеист и гомосексуал (российские судьи и чиновники предпочитают писать «не традиционная ориентация» и даже «мужеложество»), но оснований для предоставления убежища тем не менее нет: «Доводы административного истца о том, что на территории Палестины нестабильная общественно-политическая ситуация, не свидетельствуют о том, что его опасения за свою безопасность в Палестине являются более существенными, чем у других жителей страны», – написано в одном из решений суда по иску П. «[…] в Палестине живут граждане, которые являются атеистами, доказательств того, что указанные лица подвергаются преследованиям со стороны палестинского исламистского движения ХАМАС, властных структур, местного населения, истцом не представлено. То обстоятельство, что истец сменил сексуальную ориентацию, не является основанием […] для удовлетворения […] требований истца», – значится там же.

Политическое решение

По словам Антона Рыжова, юриста ЛГБТ-инициативной группы «Стимул», Россия никому до сих пор не предоставила убежище на основании сексуальной ориентации. Подопечные «Стимула» попали в Москву из Нигерии, Камеруна, Судана, Туркмении, Узбекистана – во всех этих странах гомосексуальность уголовно наказуема, но: «Миграционная служба и суды не усматривают оснований, – говорит Антон Рыжов. – Мы на интервью зачитываем выдержки из законов, вот, у нас два суданца, пара: в Судане один однополый акт – это сто ударов плетью, второй – сто ударов плетью, а третий – смертная казнь. Но всё равно отказывают». При этом речь не идёт о массовой миграции ЛГБТ людей: за год, что «Стимул» работает с беженцами, в организацию обратился всего десяток человек, все они оказались в России скорее случайно. По словам Рыжова, на личном приёме у начальника московского УФМС Ольги Кирилловой та откровенно призналась ему, что отношение к ЛГБТ беженцам – чисто политическое решение, которое, может быть, когда-нибудь и изменится. Непонятно, впрочем, кто должен принять это политическое решение.

«Стимул» и Комитет «Гражданское содействие» тем не менее повторно обратятся за убежищем для П. – чтобы выиграть время и найти вариант переезда в третью страну – тоже нелёгкая задача. Сейчас же любой полицейский может отправить П. в Специальное учреждение для временного содержания иностранных граждан (СУВСИГ). Мгновенная депортация ему, впрочем, не грозит – между Москвой и Палестиной нет прямого авиасообщения, а правозащитники в случае чего подадут иск в Европейский суд по правам человека, который наверняка запретит депортацию, как это произошло с журналистом «Новой газеты» гражданином Узбекистана Али Ферузом. Впрочем, как отмечает Антон Рыжов, известны случаи, когда Россия просто не соблюдала решения ЕСПЧ.

На футбол по ошибке

Н. 36 лет, он родом из небольшого городка в Нигерии, впрочем, тоже из обеспеченной семьи: родители Н. помогли ему открыть магазин, который кормил его до бегства из страны. Согласно нигерийскому УК, гомосексуалы могут отправиться в тюрьму на срок до 14 лет, до 10 лет предусмотрено для тех, кто участвует в организации однополых свадеб. Ряд штатов, в том числе штат Н., и вовсе живут по шариату, гомосексуальность там карается смертной казнью. Впрочем, до суда ещё нужно дожить: заподозренным в гомосексуальности мужчинам в Нигерии нередко устраивают «свечку»: сжигают их заживо, впихнув в автомобильные покрышки. Не стоят в стороне и сотрудники правоохранительных органов, которые отлавливают жертв для шантажа через приложения для знакомств.

Так или иначе благодаря интернету у Н. появился круг общения, жизнь упрощало то, что он хоть и жил в одном блоке со своими родителями, но в отдельной квартире. Однажды в прошлом году Н. пригласил в гости друга гея, который позвал другого знакомого. Н. говорит, что не знает, что между ними произошло, он в какой-то момент уснул, а когда проснулся утром, обнаружил, что оба его гостя ушли, а на улице стояло человек 50 соседей, которые кричали, что Н. – гей и домогался молодого человека. Родители Н. вышли на улицу, отец пытался успокоить толпу, когда его мать узнала, что её сына обвиняют в гомосексуальности, у неё случился приступ, через два дня она умерла в больнице. Н. избили, вызвали полицию, но по пути в участок ему удалось сбежать.

Н. решил перекантоваться у своего двоюродного брата в Дубаи, прожил там два месяца, но за ним приехал дядя, который уговорил его вернуться домой: мол, все его ждут и опасаться нечего. Н. согласился. «Я вышел из автобуса и пошёл в сторону дома, но мой дядя обманул меня, они всех предупредили, что я вернусь, и за мной шла толпа молодых людей, наших соседей и даже родственников, – рассказывает Н. – Они собирались убить меня. Я испугался и убежал, доехал на такси до другого города и оттуда поехал в Лагос». Но даже и в большом городе не было гарантий, что родные не найдут его, некий знакомый со связями в Лагосе выправил Н. «паспорт болельщика» на чемпионат FIFA, так в июне прошлого года он оказался в Москве.

При помощи юриста «Стимула» Антона Рыжова Н. также подал запрос на предоставление убежища, ему отказали, суды подтвердили правоту МВД. «Принадлежность к определённой социальной группе (нетрадиционная сексуальная ориентация) не является достаточным основанием для признания беженцем на территории РФ», – пишет МВД в своём отказе, указывая, что заявитель не представил убедительных доказательств, что он был жертвой насилия или что жизни его угрожает опасность.

Н. признаёт, что ошибся с выбором страны, впрочем, он про Россию совершенно ничего не знал, других вариантов не было, а бежать нужно было срочно. В России Н. не может работать, тоже старается сидеть дома, чтобы не встретить на улице других нигерийцев, один из которых привёз ему с родины журнал с заметкой про Н. Родные Н. с ним не общаются, Н. уверен: если отец узнает, где он находится, у него достанет денег, чтобы убить его и за пределами Нигерии.

Помимо соотечественников опасность исходит и от российской полиции, которая то и дело задерживает Н. на улице. По-русски Н. не говорит, отпускают его только после звонков из «Стимула». «Полиция законов не знает, им вообще не понятно, что такое статус беженца, – говорит Антон Рыжов. – Приходится каждый раз звонить и объяснять». Антон рассказывает, как в прошлом году полицейские даже заявились в шелтер «Стимула» и увезли в участок четверых беженцев, которые на тот момент были дома. Отпустили только после звонков из офиса УВКБ ООН, предварительно сняв отпечатки пальцев.

Опасный поклонник

Ещё один подопечный «Стимула» К. – 28-летний уроженец Камеруна, где гомосексуальность карается 5-летним сроком, впрочем, нередки и случаи линчевания: так, одного из знакомых К. до смерти забили прямо дома, тело через несколько дней нашёл его друг. Полиция случаи гомофобных убийств расследует спустя рукава.

До 19 лет, пока К. не уехал учиться экономике и финансам в экономическую столицу Камеруна Дуале, он был уверен, что заразился каким-то «вирусом». Смартфона и компьютера у него не было, доступ к интернету был ограничен. В интернет кафе в Дуале, куда он ходил по учебным делам, он однажды наткнулся на сайт интернет-знакомств – предыдущий клиент забыл закрыть страничку. Так он узнал, что на свете есть другие геи. К. всё равно пытался бороться с собой, но безуспешно, однажды он наелся таблеток, но испугался и рассказал обо всём тёте, у которой жил, та вызвала скорую.

К. понемногу принял себя, завёл профиль не только на сайте знакомств, но и две страницы в Фейсбуке, с одной из них он общался с мужчинами в Европе. Один из его новых друзей из Франции до сих пор поддерживает его, в том числе финансово. В Дуале К. особо знакомиться не решался – слишком опасно, но на каникулы поехал в столицу страны Яунде, где встретился с неким молодым человеком. Встреча была неудачной: «Это был не тот человек, что на фото [в соцсети], но он был даже более симпатичный, – рассказывает К. – Мы гуляли, болтали, он пригласил меня в гости, сказал, что снимает квартиру вместе с друзьями». Чтобы зайти в дом нового знакомого, надо было пройти через стройку, где к К. подошли двое других парней, сильно избили его и ограбили. Кричать было нельзя: «Народ бы сбежался на крики, они могли сказать толпе что угодно, что я гей, и меня бы просто убили». Ограблением дело не закончилось: знакомый К. из интернета изнасиловал его, пока двое других мужчин держали К. «Это был мой первый сексуальный опыт», – говорит К.

После института К. удалось найти хорошее место, но работать его отправили в небольшой город в шести часах езды от столицы, куда К. приезжал на выходные, чтобы встречаться с друзьями. Скоро у него появился новый знакомый из интернета, приятный 35-летний мужчина, который при встрече продемонстрировал К. красный дипломатический паспорт (обычные паспорта камерунцев зелёные). Один из знакомых К., увидев их в кафе, предостерёг его от общения с дипломатом, сказал, что он опасен. К. испугался и постарался свести общение на нет, а потом и вовсе сказал, что «им не по пути». «Он плохо это принял и начал угрожать мне, писал, что если я не буду с ним, я вообще ни с кем не буду, что он меня убьёт, предлагал выбрать, как я хочу умереть, – рассказывает К. – Мне было очень страшно. Это единственный раз в жизни, когда я был объят таким страхом. Он говорил, что он большой начальник в спецслужбах, что он босс в Яунде и я пожалею, если не буду с ним жить». К. то заблокировал мужчину, то от страха разблокировал обратно, продолжил общаться, но старался избегать встреч и в Яунде ездить перестал. «Я понимал, что если он меня встретит на улице, это будет последний мой день на свободе», – говорит К.

Через 9 месяцев общения изворачиваться больше было невозможно, а знакомый К. становился всё более настойчив. Оказалось, что родственник К. учится в Санкт-Петербурге. К. тоже подал документы в один питерских вузов и два года назад уехал в Петербург, потратив на это почти все свои сбережения. В Питере К. принялся учить русский язык, однако через пять месяцев администрация языковой школы объявила, что из-за проблем с миграционной службой она не может продлить визы иностранным студентам, которые должны вернуться домой. В Камерун К. лететь не мог – у него не оставалось денег, чтобы вернуться в Россию, кроме того, он не был уверен, не разыскивают ли его на родине по наводке обожателя из спецслужб. Попытки найти другую школу не увенчались успехом, друзья посоветовали ему некое агентство, которое готово было за 60 тыс. рублей сделать ему приглашение на студенческую визу, но нужно было выехать в третью страну. В конце мая 2018-го К. уехал в Абхазию. Агентство К. обмануло, приглашения ему не прислали, он на всё лето застрял в Сухуми, уже и абхазская виза истекала, но снова помогло приложение для знакомств: некий житель Новороссийска прислал К. частное приглашение, по которому ему выдали трёхмесячную визу. На еду и жильё деньги всё это время присылал друг из Франции.

К. говорит, что ему нравится в России, он немного говорит по-русски, нашёл тут друзей, вот только полиция останавливает постоянно, в чём К. справедливо видит расовую дискриминацию. Вообще же говорит, что с расизмом хоть и не часто, но приходится сталкиваться: вот недавно отказал во встрече какому-то парню в приложении, а тот обругал его негром. «Он знал, что это обидное слово, и специально его использовал, – говорит К., – но многие его используют, потому что они так привыкли. Это расистское слово, но они не знают, что оно расистское. Я спорил часто, старался объяснить, что не нужно так говорить».

Можно сказать, что на фоне других ЛГБТ беженцев К. повезло: московское УФМС решило вдруг действовать по закону и выдало ему свидетельство о рассмотрении ходатайства о признании беженцем, по которому он легально может находиться в России ещё три месяца. По словам Антона Рыжова, обычно УФМС давало лишь справку с более ограниченным сроком действия, а потом отказ в предоставлении убежища. «Я жаловался в прокуратуру на преступление, потому что они делают подлог – в отказах пишут, что эти свидетельства выдавались, указывают их номера, хотя никаких свидетельств не было», – говорит Антон Рыжов. По его заявлениям проходят проверки, но результаты их неизвестны. Впрочем, синенькая корочка, которая подтверждает, что К. обратился за убежищем в Россию, тоже ничего на даёт, кроме отсрочки: шансов на то, что российское МВД или суды поверят ему, нет.