Любовь в бойцовском клубе. Невероятная история нациста, ставшего либералом

7 февраля 2017 года люди в масках разгромили выставку Давида Чичкана "Утраченная возможность" в киевском Центре визуальной культуры. Они разорвали работы левого художника, поставившего под сомнение достижения Майдана, и написали на стенах проклятия.

Это печальное событие стало прологом невероятной любовной истории. Ее герои – Дмитрий Ризниченко, активист крайне правой группировки, вдохновившей нападение на выставку Давида Чичкана, и Татьяна Павленко – анархистка и феминистка.

Дмитрий Ризниченко учился в Днепропетровском университете на факультете журналистики, был участником Майдана, пошел добровольцем на фронт, получил ранение под Иловайском. Вернувшись в Киев после двух лет АТО, организовал движение "Новый огонь". Известность ему принесли радикальные поступки: в частности, столкновение с генерал-полковником Виктором Палием на совещании общественного совета при Министерстве обороны Украины.

В России включен в "список карателей", его имя есть и в списке 47 "приговоренных" журналистов и блогеров, который был изъят у Бориса Германа, подозреваемого в организации покушения на жизнь Аркадия Бабченко.

Знакомство с Татьяной Павленко в 2017 году привело к тому, что Дмитрий изменил свои прежние взгляды и вступил в открытый конфликт со старыми друзьями. А многие товарищи Татьяны из левых кругов отвернулись от нее, когда она решила связать свою жизнь с правым радикалом.

Татьяна Павленко рассказывает: "Мы с Димой общались почти каждый день. Мы сидели вместе до утра и говорили о жизни. Мы боялись прикоснуться друг к другу, потому что казалось, что наша дружба – такая хрупкая, как цветок, – разрушится. Мы засыпали в разных комнатах и приходили на акции отдельно. Я понимала, что мне нравится этот человек. Даже больше, чем нравится. Но могу ли я полюбить мужчину из другого мира? Могу ли я окончательно разорвать все дружеские связи, потерять честное имя? Я поняла: это всё – ничто. Я сказала себе: я хоть раз в жизни предамся страсти, и никто не будет мне указывать, кого мне любить и с кем дружить. Из всей вселенной я выбрала тебя.

Мы живем вместе с мая, и страшно представить, через что мы прошли с тех пор. Мы видели, как друзья становятся врагами, как люди откровенно врут, пытаясь убедить всех, что мы просто сошли с ума. Как люди, которые прекрасно знают правду, утверждают, что я разрушила семью Димы. Как те, кому я помогала, спасая в самых сложных ситуациях, проходят мимо меня на улице, как чужие. Как те, с кем Дима дружил много лет, нападают на него стаей, заливают глаза жгучей мерзостью и угрожают. Не каждая семья выдержит такое, а мы выдержали. Люди говорят, что Дмитрий полевел, а я поправела. Но это неправда. Мы повзрослели".

В 2017 году Дмитрий Ризниченко выступил в защиту геев и лесбиянок, которых преследовали нацисты. Он обвинил Евгена Карася, лидера группы C14, в которой много лет состоял, в работе на СБУ во времена Януковича. Он стал открыто осуждать нацистов. В ответ на офис его организации "Новый огонь" было совершено нападение, Дмитрия избили.

"Метаморфоза Ризниченко доказывает, что фашист – это недолюбленный человек. И что именно любовь, а не та или иная политическая идеология служит ключом от гуманизма. Самым обнадеживающим свойством человека является его способность меняться под воздействием нового опыта, информации, самой жизни. Не меняются только мёртвые", – говорит художник Анатолий Ульянов, который эмигрировал в США после того, как его начали преследовать члены организации "Братство", в которой прежде состоял Дмитрий Ризниченко.

В интервью Радио Свобода Дмитрий Ризниченко рассказывает, что перемены в его мировоззрении начались задолго до знакомства с Татьяной.

– Как вы стали националистом?

– Все началось с боевых искусств. Я захотел стать сильнее, начал усиленно тренироваться, постигать чарующий мир агрессии и насилия, который манит любого человека, недаром все смотрят боевики. Поскольку боевые искусства не давали высшего смысла всему происходящему, постепенно начал доходить до патриотических идей. Агрессия невозможна без врага, а националистические идеи дают четкий образ врага, ясный и конкретный. Ну и плюс украинский национализм до революции имел особые черты. Украинская нация действительно была унижена, у нас были президенты, которые откровенно плевали на Украину и назначали министров, говоривших, что никаких украинцев нет. Из чувства справедливости хотелось выступить на стороне униженных и угнетенных, на стороне украинской нации. До революции это был вопрос совести. Это было в 2006–2007 годах, очень давно. 10 лет я отдал националистическим движениям.

– Переходили из одной организации в другую?

– Я сразу вступил в партию "Братство" Дмитрия Корчинского, потом оказалось, что это рейдерско-титушечная псевдопатриотическая, псевдорелигиозная организация. Суть в том, что есть авантюрист Дмитрий Корчинский, который ни в бога, ни в черта не верит и очень любит деньги. К этому и сводилась вся деятельность "Братства". Потом вступил в С14, когда это еще была маленькая хулиганская тусовка в Киеве…

​– Можно ли вас тогдашнего назвать неонацистом?

– В С14 все неонацисты, вполне подходящее определение.

– И в революции вы участвовали как член С14?

– Да. Потом, когда лидер этой группы проявил беспримерную трусость, всю сотню по приказу СБУ, работавшей на Януковича, увел с Майдана в самый ответственный момент, стало ясно, что с этим движением что-то не так.

– Сейчас отмечается пятая годовщина Майдана. Как вы из 2018 года смотрите на те события: что для вас осталось важным, а что, может быть, кажется ошибочным?

​– Я ни в чем не ошибался. Слава богу, что был в моей жизни Майдан. Слава богу, что был он в жизни моей любимой страны. Потому что другим способом сковырнуть власть бандита Януковича было невозможно, любые попытки действовать конституционно, с помощью выборов – были глупыми, поскольку все конституционные механизмы принадлежали Януковичу и его банде. Попытка переиграть их на поле, где они устанавливают правила, была обречена на неудачу. Поэтому то, что произошло, произошло правильно. Майдан изменил лицо страны в лучшую сторону. До революции среди националистов, конечно, было много откровенной дряни, но и много искренних бессребреников, людей, готовых бороться за эту несчастную страну, за идею, потому что национализм был маргинальной силой, которая провозглашала революционный путь. Исторически украинский национализм был революционен, народен, он был даже не политическим движением, а чем-то намного большим, тем, что объединяло украинцев. Человек, который искренне любил страну и не особо любил деньги, шел в подобные движения, которые не обещали денег, но зато обещали огромное количество поводов пожертвовать жизнью и здоровьем ради этой страны. Мы провозглашали революционный путь. Нельзя сказать, что наша молодость сгорела бессмысленно, потому что у нас была наша революция. Мы не просто готовили революцию, мы ее осуществили, еще и победили – это было прекрасно, и жалеть тут совершенно не о чем.

– В России, благодаря пропаганде, все знают "Правый сектор", и украинские националисты ассоциируются в глазах российского обывателя со страшным "Правым сектором". Что вы скажете об этой группе?

​– Это давно уже одно название. Я видел, как "Правый сектор" появился. У правых активистов на Майдане был опыт столкновений с милицией Януковича, они знали, что делать, когда идут гражданские конфликты. Когда там начала собираться огромная толпа после избиения несчастных студентов, все правые активисты собрались в одну сторону. Я помню парня, который орал: "Правый сектор тут". Постепенно "Правый сектор" и образовался, как конгломерат нескольких националистических организаций. На данный момент он представляет собой тусовочку нескольких непристроенных людей, которые пользуются благодаря усилиям российской пропаганды незаслуженной славой.

– Каждый вечер российским телезрителям рассказывают о фашистах, о Яроше, о том, что в Украине у власти "бандеровцы". Нет сомнений, что в организациях украинских националистов немало агентов, которые поднимают это движение в интересах Москвы…

– В том, что там есть российская агентура, я не сомневаюсь. Мой опыт пребывания в националистических кругах говорит о том, что если человек самый-самый патриот, самый главный националист, то в такую одежонку любит рядиться российская агентура. И чем патриотичнее, тем более скользкий персонаж. Но не надо объяснять злым умыслом и тайными договорами то, что можно объяснить элементарной человеческой глупостью. Там хватает вполне искренних идиотов, которые готовы вести себя как агрессивные бабуины, и их действительно не волнует, как эта картинка потом выглядит.

– С Майдана вы ушли на фронт, в батальон "Донбасс". Главное ваше ощущение от войны?

​– Война – вершина, где агрессия проявляется в абсолютной полноте. Я читал романтические книжки о войне, абсолютно не представляя, что в нашей спокойной, мирной стране, которая ни на кого не нападает, будет война. Потом, когда наступила настоящая война со всей ее грязью, когда в эту грязь лицом ляпнулся от души, посмотрел, как выглядит вблизи все то, о чем читали в книжках и слушали в песнях, пришлось переосмыслить очень много.

– И к какому выводу вы пришли?

– Я ненавижу войну. Я бы жизнь посвятил теперь тому, чтобы войн было в мире как можно меньше.

– Вы вернулись с фронта и прославились рядом ярких акций, основали движение "Новый огонь". Чем оно занималось?

​– Мой политический опыт до революции ограничивался уличными движениями. Как показал Майдан, уличные движения смогли сбросить власть. На войне мне стало ясно, что только уличное движение – та сфера, где вся эта мразь, которая на волне Майдана пролезла во власть, не очень сильна, все остальное у них уже схвачено. Пока мы воевали, в тылу шел интенсивный дележ влияния, власти, ресурсов. Всё поделили. Тут никакой правды было не добиться, кроме как кулаком и улицей. Так я, по крайней мере, думал. Но движение "Новый огонь" просуществовало примерно два года, пришлось его закрыть. Михаил Саакашвили тоже рассчитывал на уличное движение, его ставка была на то, что народ выйдет на площадь, поскольку вся вертикаль власти, включая президента, захвачена бывшими регионалами. Саакашвили тоже пытался рассчитывать на майдановские силы. Но его абсолютно беззаконно, нагло скрутили представители СБУ и выдворили из страны. С Медведчуком они так сделать не могут, а с Саакашвили сделали. После его депортации стало ясно, что если даже у человека с мировым именем, как у Саакашвили, не получилось ничего на площади, то у нас не получится тем более. Надо менять тактику. Сейчас пытаемся разобраться, как бороться дальше, но пока умных мыслей не так много.

– Вы боролись не только с номенклатурой, но и с политическими оппонентами с левого фланга. Вы вдохновили разгром выставки Давида Чичкана. И именно с этого началось ваше преображение и появление либерала Дмитрия Ризниченко.

– Теперь с Давидом я дружу, оказался золотой парень. Он и сам признал, что на выставке понарисовал неосторожных вещей, но это сделал не со зла, а в силу того, что плохо понимал специфику нашей войны, смотрел на нее субкультурно, со своей колокольни. Оказалось, что он парень патриотичный, за хорошее, а значит за Украину. Я в результате этого инцидента познакомился с Таней. Наш союз с ней как у Монтекки с Капулетти: анархисты и нацисты не сходятся меж собой, а тут сошлись. Мы скрывали наши отношения, потому что общество точно не поняло бы. Деваться нам друг от друга было некуда, поскольку ни с той, ни с другой стороны нам не рады. Поэтому все наше свободное время мы проводили в дискуссиях о политике. И ей, и мне пришлось свои взгляды подкорректировать. Она слева направо пошла идейно, а я справа налево, и встретились где-то посерединке – на либеральных ценностях и правах человека.

– Вы знаете, что в России точно такая же история: Мария Алехина из группы Pussy Riot и православный активист Дмитрий Энтео...

– Пользуясь случаем, передаю им пламенный привет. Внимательно слежу за ними и считаю, что они молодцы.

– А как вы познакомились с Татьяной после разгрома выставки Чичкана?

– Она решила с нацистами переговорить и понять, из-за чего вдруг такая дичайшая агрессия на вполне, на ее взгляд, невинную выставку. Проявила храбрость, готова была пойти на контакт. Ее за это товарищи осудили. Мы с ней увиделись, с этого все и началось.

– Для ваших товарищей эта метаморфоза была шоком, они возмутились?

– Да, это для них обидно. Я им сказал: "Ребята, вы все занимаетесь чепухой. Все ваши идеи не стоят ничего. То, чему вы посвящаете жизнь, – идиотская маргинальщина, о которой вы потом, если поумнеете, будете жалеть". Конечно, неприятно осознать, что я настолько обесценил дело их жизни.

– Вы же не полностью сменили свои взгляды, а только сдвинулись в левую сторону...

– Нет, не полностью. Но я нарушил главное, самую жуткую заповедь – стал уважать ЛГБТ. Украинский национализм позволяет любить евреев (хочешь люби, хочешь не люби – дело твое), любить или не любить кавказцев. Многие националисты даже ватников и российских оккупантов толерируют, потому что те против либеральных ценностей, и мы против либеральных ценностей. Но если ты выступаешь за права ЛГБТ – всё. Весь этот сраный фашизм – он об этом, о том, что надо нести насилие и унижать тех, кого можно унизить. И если ты ставишь под сомнение их святое право издеваться над слабыми, вот тогда ты действительно становишься врагом номер один.

– Как вы пришли к выводу, что ЛГБТ – не злодеи, с которыми нужно воевать?

​– Это произошло постепенно. На войне я понял, что мои представления о том, кто будет в первых рядах, не соответствуют действительности. У нас в батальоне я встретил левых и анархистов. Я думал, что там будут только правые националисты, а оказалось, что там и либералы, в том числе и ЛГБТ. Тогда я понял, что борьба за независимость нашей любимой страны важнее, чем вся прочая чепуха. Осенью прошлого года наши националисты, собравшись в сотню рыл, напали на двух девчонок-лесбиянок, которые шли на какой-то закрытый ивент в Запорожье. Толпа агрессивных придурков напала на девочек, разбили им лица. Тогда я уже публично сказал: ребята, вы, может быть, забыли, что у нас война в стране. Если вы такие герои сраные, давайте, есть куда применить ваш героизм, что вы на девчат нападаете?! После этого мои бывшие товарищи прямо взбеленились, для них это было оскорбительно, они считают свое право нападать на девчат святым.​

– На гей-прайд нападают в Киеве каждый год...

​– В этом году им, конечно, по головам понадавали, но вообще да, стараются. У меня начался настоящий конфликт с этими мелкими нациками. По сути ничтожная тусовочка, десяток человек, но шум они создали такой, что их начало бояться очень много людей. Когда у меня возник с ними конфликт, то много людей, которых я считал своими друзьями, вильнули в стороны, сделали вид, что их это не касается, повели себя абсолютно ничтожно. Зато несколько моих боевых побратимов были со мной в этот непростой период. Один из них, это хороший мой друг теперь, признался, что вообще-то он гей. Войну он прошел, никому не признаваясь, только потом сделал каминг-аут. Когда человек тебя поддержал в тяжелейший момент и оказалось, что он гей, как можно после этого относиться всерьез к этой идиотской критике ЛГБТ?

– И феминисток вы тоже поддержали?

​– Да, и феминисток. Таня же феминистка была. Поддержал, потому что я потом понял – это в комплексе идет. Когда ты принадлежишь к какому-то угнетаемому меньшинству, трудно докричаться до большинства, у которого все в порядке, и объяснить, в чем твоя проблема, твоих проблем просто никто не видит. Я понял, что и женщин надо защищать, и слабых надо защищать, и ЛГБТ надо защищать, и трансгендеров надо защищать – самые несчастные, мне кажется, люди. Да, вот такой был переход.

– И права животных, и веганство, и многие другие вещи, о которых думают левые…

– У меня сейчас подломилось здоровье, мне рекомендуют быть вегетарианцем. Я думаю, что идеологически оно ложится. Может быть, тоже перейду окончательно на вегетарианство.

– Перелом в вашем мировоззрении произошел достаточно быстро. Выставку Чичкана разгромили в феврале 2017 года...

– Началось все-таки с войны, пять лет назад.

– Но именно Татьяна объяснила вам, что к чему?

​– Все вместе. Я уже был готов все это признать и принять, поскольку мой жизненный опыт явно об этом говорил. Оказалось, просто интуитивно почувствовать мало, надо, чтобы кто-то тебе на пальцах объяснил, что происходит с тобой и с обществом. Я ей объяснил много интересного, и она мне много интересного объяснила, показала, какие бывают альтернативные мысли, альтернативные книги, в которые я, естественно, никогда до этого не заглядывал.

– А что вы читаете?

– Сейчас перечитываю, поскольку надо некоторые вещи освежить, "Человек в поисках смысла" Виктора Франкла. Я читаю психологические книжки, потому что теперь понимаю, что неонацистские и прочие агрессивные движения имеют не идеологические, а психологические корни, которые из психологии индивида с его потребностями в агрессии перерастают в агрессивность и психологию масс.

– Какая книга на вас произвела наибольшее впечатление?

– "Агрессия" Конрада Лоренца – это, безусловно, книга книг, в ней ключик к пониманию того, что вело меня когда-то в боевые искусства. Жалко, что мне "Бойцовский клуб" попался, а не Лоренц в свое время. "Бойцовский клуб" – это книга, которая сделала меня тем, кем я стал. Мой позывной и в движении, и на войне был Тайлер в честь Тайлера Дёрдена. Теперь ключиком к "Бойцовскому клубу" стал Конрад Лоренц.​

– Бывшие знакомые не просто вас осуждали, но и нападали?

– Да, но и я не оставался в долгу. Это был интересный период.

– А сейчас успокоились?

– Они сейчас пузырятся, очередное мое интервью обсуждают, булькают. Честно говоря, мне на этих ничтожеств плевать. Я не очень понимаю, почему их так боятся. Пытаюсь объяснить либералам: вы хоть понимаете, с кем вы дело имеете, чего вы так сливаетесь? Боятся, тем не менее.

– Ваши взгляды изменились, но в отношении к России и к путинскому режиму, наверное, перемен не произошло?

– О, нет, никаких. По-моему, Россия и путинский режим демонстрируют каждой своей новой выходкой, что менять к ним отношение не просто бессмысленно, но и опасно.

– Для всех гомофобов Россия – образец, и многие правые организации как раз именно поэтому поддерживают Путина.

– Европейские правые очень ценят Путина именно за то, что он мракобес, поэтому находят близкую душу.

– Сейчас важный период, скоро будут выборы. Что-то изменится в Украине?

– Изменится, конечно, но в худшую сторону. Произойдет реванш пророссийских сил. Проукраинские общественные движения будут раздавлены. Националисты за последние годы привыкли, что их крышуют и покрывают спецслужбы и милиция. Раньше для нас главный ужас был – это контакт с милицией. Милиция была врагом; от человека, заподозренного в работе на спецслужбы, отшатывались. Теперь националистов прикрывают, покрывают их преступления, они творят что хотят. Когда реванш возьмут пророссийские уроды, они начнут давить всех промайдановских, в том числе, я думаю, вскроют папки на наших националистов: кто кому стучал, на кого работал, кто заказные преступления по заказу СБУ совершал. Все это будет вскрыто, и для наших – и хороших, и плохих – начнутся плохие времена.

– Неужели пророссийские силы сейчас могут прийти к власти без всякого сопротивления?

– Нет, они будут не откровенно пророссийскими. Майдан провернул общественное сознание Украины буквально на одно деление в сторону чего-то лучшего. Поэтому полного отката, как при Януковиче, когда Табачник прямо издевался над Украиной и украинцами, никто не допустит. Но то, что будет реванш, – безусловно. Под той или иной маской, под теми или иными знаменами, перемазанными разной символикой, но если после Майдана на первых выборах какая-то идеалистическая, пропущенная через три сита, конъюнктурная, но, тем не менее, искренняя часть прошла во власть, то теперь случаем воспользуются откровенные мрази. Вот такая будет ситуация.

– Печально слышать такой прогноз. Мне казалось, что выросло новое поколение, в том числе и люди, прошедшие войну, которые не допустят этого.

– Новое поколение продалось с потрохами. Всех можно купить. Лучшие активисты, молодые политики, теряют мотивацию и просто отходят. Потому что бороться с тем, что происходит, на улице нет смысла, а других рычагов нет. Попытка лоббировать есть, но у гражданского общества все меньше возможностей влиять на государство, а связи, которые были разрушены Майданом, опять крепнут. Поэтому ничего хорошего не будет.

– Как вы видите свою роль в этой новой депрессивной Украине? Или вы хотите уехать?

– Нет, уезжать я пока не хочу. Сейчас я, честно говоря, хочу получить образование. Я понял, что уровень задач, который ставится перед нами, требует совсем другого подхода. То, что мы умели и любили раньше, сейчас просто не действует. Если мы будем продолжать в том же духе, мы превратимся в смешных маргиналов, которые по любому поводу бегают по улице с флагами и ни на что не влияют. Поэтому я сейчас собираюсь учиться. Пока у меня такие личные планы, а об общественных даже не знаю.

– Что бы вы сказали своим бывшим товарищам – не агентам ФСБ, не бабуинам, а просто людям, которые искренне заблуждаются и считают своим главным врагом ЛГБТ?

– Я бы им сказал, что по мере взросления и усваивания нового опыта и новой информации все, что они сейчас считают непреложными истинами, потеряет и ценность, и блеск, и смысл. Я бы им сказал, чтобы они больше прислушивались к своему человеческому. В каждом из этих неплохих на самом деле ребят есть очень много любви, которую они реализуют, как могут. Агрессия – это нормально, насилие вполне в природе и человека, и прочих животных, но человеческое в человеке побеждает, и в этом его главная эволюционная ценность.

– Очень хорошо, что вы произнесли слово "любовь", потому что ваша история тоже о преображении благодаря любви. Верно?

– Как показала практика, любовь сама по себе важная штука, но хорошо бы еще и мозги включать.