Фильм открытия "Артдокфеста" называется "Сын" и посвящается биографии молодого спецназовца, погибшего в 2013 году в операции на Северном Кавказе. Режиссер, двоюродный брат военного, пытается понять, зачем Родине была нужна эта жертва и почему Россия воспроизводит ритуалы насилия и жестокости в быту и в армии.
Фильм о военно-патриотическом воспитании подростков снят в Подмосковье и поражает воображение ура-патриотическими монологами воспитателя, а также сценой ночного похода в лес, где подросткам не дают спать. С пацифистской или с милитаристской точки зрения сняты эти фильмы? – такой спор разгорелся на фестивале.
Украинские режиссеры показывают полнометражные полотна из мирной жизни: заповедник в дельте Дуная в Одесской области с его обитателями, людьми и животными, и молодая героиня женского футбола в Киеве, которая побеждает в серьезном жизненном испытании. Почему авторы, работавшие на Майдане и на войне на востоке страны, больше не хотят снимать кино на острополитические темы?
Режиссеры Александр Абатуров (Россия – Франция) и Александр Зубовленко (Россия – Белоруссия), Алиса Коваленко и Александр Течинский (Украина) на "Артдокфесте".
Ведет программу Елена Фанайлова
Диктор: Мы в Риге на фестивале документального кино "Артдокфест". Реальность разных стран и документальное кино. Милитари-патриотизм России и гражданский мир Украины.
Елена Фанайлова: Вас пытались обвинить в милитарном сознании, в пропаганде милитаризма. Почему вашими героями становятся люди, которые связаны с военной зоной? Саша, ваш герой – ваш покойный двоюродный брат, я правильно понимаю?
Александр Абатуров: Да, Дима проходил срочную службу во внутренних войсках специального назначения, потом подписал контракт. В 2013 году в ходе командировки, при выполнении задачи в режиме контртеррористической операции произошло боестолкновение, он погиб в 21 год. Об этом особо не говорили, потому что надвигалась Олимпиада, но там, на Северном Кавказе, было очень много работы. В ходе чеченской кампании все было открыто, об этом старались говорить, а сегодня все покрыто тайной, и ни на каких федеральных каналах об этом не говорится. 2013 год был довольно горячий и непростой. У меня никогда не было особого желания снимать про военных, про армию. Я понимал, что не буду снимать начальников и командиров, это не те люди, которые мне интересны. Я человек гражданский, не служил, но когда Дима погиб, я понял, что не знаю, чем он занимался, как это все работает и что произошло. Было очень много гнева по поводу этой ситуации, вначале я был зол даже на его сослуживцев: почему Дима не вернулся, а вы вернулись? Но когда я к ним пришел, я начал понимать, что это такие же парни, я увидел в них своего брата. Понятно, что армия очень многоликая, в ней тысячи людей, и они все разные, но была какая-то группа – друзья Димы, его сослуживцы.
Александр Зубовленко: У нас в России много патриотических клубов, да в любой стране есть патриотические клубы, и это совершенно замечательные ребята. Я очень уважаю их руководителя, у них трудная жизнь, трудные обстоятельства, испытания, которые они проходят. Я такие испытания не смог бы пройти. У меня есть очень хороший герой – Ваня, он увлекается информатикой, математикой и физикой, и плюс он делает битбокс. Что мне было интересно, но я не акцентировался на этом, я понимаю: он талантлив и в этом, но это немножко не сходится с этим путем. Говорят, что если у тебя длинные волосы, то они мешают тебе, когда ты надеваешь противогаз, в таком даже самом банальном, бытовом смысле. И это интересно – как человек, немного по-другому одаренный, в этом существует.
Елена Фанайлова: А что он туда пошел? Принято считать, что если ты ботаник, сиди дома и копайся в своем компьютере, а этот парень отправился на военно-патриотические игры.
Может быть, именно потому, что у меня в жизни этого не было, мне захотелось туда нырнуть
Александр Зубовленко: Во-первых, у тебя есть тело. Во-вторых, есть компания людей, которые не бухают где-то во дворе, а занимаются делом. Ты ставишь себе цель – "я сдам на голубой берет" или "я сдам на ношение формы", и для меня это ценно. Может быть, именно потому, что у меня в жизни этого не было, мне захотелось туда нырнуть и увидеть это. И это потрясающе. Язык дисциплины, конечно, накладывает отпечаток на человека, и ты либо сопротивляешься этому, либо соглашаешься подчиняться. Я с ними прожил отрезок жизни, пусть даже очень короткий, но за этот период я понял, что в них есть человеческое, и как ребята они мне очень приятны, с ними интересно, у них есть твердое нутро. И мне было интересно увидеть их в этих обстоятельствах. В принципе, можно говорить, что школа – это насилие над ребенком, постсоветская семья – это тоже насилие, когда тебе говорят: "Тебе обязательно нужно отучиться в институте, причем ты должен уже в 16–17 лет понимать, куда ты хочешь идти. А у тебя нет опыта, ты не понимаешь, у тебя нет еще осознания. Плюс армия. Плюс семья тебе говорит, что нужен ребенок. А если я не хочу ребенка? А если я хочу идти в педагогический, а не в экономический? Мне кажется, все в нашей жизни – это насилие, и нужно задаться вопросом: можем ли мы давать себе свободу во всех этих сферах жизни? Или накрываться стеклянным колпаком и говорить, что это незыблемо.
Александр Абатуров: Саша отметил очень важный, ключевой момент во всех этих историях, в которых два наших фильма соединяются. В 17 лет человек абсолютно потерянный. Я себя прекрасно помню, я не знал, чем я буду заниматься. Это ужасная подлость и низость, что государство пользуется этой слабостью и потерянностью детей, чтобы затянуть их в машину армии, которая в течение года их так или иначе форматирует. И плюс после того, как они год там оттарабанили, они делают все, чтобы они еще там остались. Никакой помощи в том, чтобы после армии найти работу, государство не оказывает, и все настроено только на то, чтобы человек остался в армии, подписал первый контракт, второй контракт, а потом дослужил до пенсии.
Елена Фанайлова: Трагические события с вашим братом – это 2013 год, дальше – Олимпиада и уже страшная военная эскалация, в которую Россия вступает в 2014 году. Саша, а у вас нет опасений, что ваши герои тоже окажутся затянутыми этой военной машиной? Или, наоборот, занятия в этом клубе формируют характер и они будут делать этот выбор уже сознательно, если пойдут в эту систему?
Александр Зубовленко: Я понимаю, что ребенок с оружием выглядит неоднозначно, но я не могу влезть в голову ребят или посмотреть в будущее. Мне кажется, у ребят все будет круто, потому что они крутые. Главное, чтобы в семьях у них все было хорошо, по жизни складывалось удачно.
Елена Фанайлова: Они идут в эти клубы, потому что им не хватает сильного отца, например, чего-то в семье?
Александр Зубовленко: С одной стороны, на момент съемки я понял, что если я был бы в таком возрасте, я тоже пошел бы в такой клуб. С другой стороны, опять же, есть дисциплина, есть рамки, в которые ты должен входить, ты должен им соответствовать, как в армии, как в любой другой институции, как в школе. В этом смысле насилие везде, и мы совершаем насилие – режиссеры-документалисты, когда мы внедряемся в жизнь другого человека. Я не то что пытаюсь обелить моих героев, сделать их безупречными, но я хочу отсечь неправильные дискуссии о том, как же так, дети с оружием, зачем они этому обучаются. Может быть, не только в этом заключается патриотизм, может быть, патриотизм – это еще знать про культуру, любить свою историю, знать литературу…
Елена Фанайлова: Важно не то, что дети с оружием, а с какими целями они это оружие берут в руки. Вот вопрос, связанный с пропагандой последнего времени, насколько легко можно будет убедить этих людей действовать ради целей, которые будут названы государством высокими, а на самом деле мы можем их ставить под сомнение. Или, как в случае с Сашиным покойным братом, явно, что это был какой-то жизненный выбор. Не идеологический, а просто выбор про жизнь. Что вы про это думаете? Или ваши герои слишком молоды, чтобы мы об этом могли рассуждать?
Александр Зубовленко: Я знаю, что в провинции или в какой-то другой части России, не в Москве и не в Петербурге, единственная возможность продвинуться по жизни в плане карьеры, где-то устроиться – это пойти в армию. Я не говорю, что это плохо или хорошо, но это такие реалии. И очень многие хотят пойти. И часто никакое насилие не совершается, а люди намеренно идут в армию. И твой брат сам захотел остаться служить, заключил контракт.
Елена Фанайлова: Потому что у него не было другого социального выхода, я полагаю, насилие заключается в этом.
Александр Зубовленко: Это все неоднозначно.
Александр Абатуров: Я очень удивлен твоим словам, Саша. Мне кажется, дети не должны играть с автоматами, надо с этим завязывать, и тогда, может быть, взрослых смертей будет меньше.
Александр Зубовленко: Тогда государству не нужно воевать.
Александр Абатуров: Это другой вопрос, но нельзя натаскивать детей. Я тоже вырос со всеми этими автоматами, но это все неправильно. Я искренне надеюсь, что мы когда-то отойдем от этого всего.
Елена Фанайлова: Мы сейчас находимся, мне кажется, на очень опасном этапе и в Европе, и в мире в этих тонких разграничениях – что позволено государству, что позволено конкретному человеку. Это все вопросы, на которые нужно каждый день давать ответы.
Я не могу быть на баррикадах, потому что тогда кино не произойдет
Александр Зубовленко: Да, нужно задавать себе эти вопросы. Сейчас я вижу много историй в Фейсбуке, что люди любят стрелять в тире, у многих есть оружие, и при этом случилась трагедия в Керчи, и это неоднозначность. Может быть, и лучше, когда человек играет в войну, играет с оружием, нежели берет ружье и идет стрелять в людей. Я снимал кино не из-за политики, я в ней не разбираюсь и не хочу лезть на баррикады. Гениальный белорусский писатель Светлана Алексиевич сказала, что автор не может быть на баррикадах, и я не могу быть на баррикадах, потому что тогда кино не произойдет. Я наблюдаю за ребятами, и это антропологическое исследование.
Елена Фанайлова: Соглашусь, но мне и Сашин фильм показался во многом антропологическим исследованием. Там столько объективных наблюдений за человеческим поведением, которые дают нам представление о нас как о роде, в частности, о мужском поведении в закрытом коллективе, о конкуренции и конкурентности, о том, как человек становится героем для себя, как он становится мужиком, как это ими говорится. И конечно, это очень важная зона человеческой жизни, потому что она очень близка к смерти, а нет ничего более важного в жизни человека, чем его смерть. И то, как человечество будет выбирать дальше, куда вступать – в зону жизни или в зону смерти, и как ему развивать свою армию, для чего нужна армия, для чего нужна милитаризация, для чего нужна военная зона и даже для чего нужна война человеку – с этим художники должны разбираться, и документальное кино тем более.
Александр Зубовленко: Саша, в твоем фильме я чувствую любовь к людям, и если в людях будет закладываться ощущение любви, то может быть, в какой-то момент ты не пойдешь на какие-то поступки. И еще очень хотелось бы, чтобы зрители избегали суждений "хорошо – плохо", потому что это прежде всего наблюдение, исследование человеческой жизни и обстоятельств этой жизни. Ты никогда не влезешь в эти обстоятельства и не сможешь сказать, как поступил бы ты. Я услышал историю про этот патриотический клуб от учительницы из города Пушкино, и мне было интересно посмотреть на это. Учительница сказала, что она пришла на урок, девчонки стоят, парень идет, и эти девчонки говорят учительнице, что он не прыгнул вчера с парашютом, испугался, и хихикают. И учительница попыталась поговорить с классом про страх, который мы все испытываем. Мне было интересно это увидеть – реальных ребят, молодое поколение. В этом смысле я снимал кино для себя, не для кого-то, а потому что интересно внедриться и это рассмотреть. Я полюбил этих ребят, это реально крутые пацаны, и у них крутой руководитель. Их не воспитывает режим, их воспитывает среда.
Елена Фанайлова: Если судить по фильмам ваших коллег, то получается то, что российское документальное кино, по крайней мере, версия "Артдокфеста" фиксирует милитаризацию в обществе, милитаризацию сознания, и даже дети являются частью этого процесса. Саша в свое время снимал фильм о Майдане, Алиса тоже снимала фильм о Майдане. Более того, "Алиса на войне" – это личное участие как режиссера, журналиста, волонтера. Сейчас вы ушли от сюжетов о политической активности граждан, от военных сюжетов, в мирные зоны – дельты Дуная или женского футбола.
Алиса Коваленко: У меня есть пример, когда мы снимали "Домашние игры", где мама героини умирает. Я глубоко вошла в историю, и мне казалось, что я не имею морального права снимать это событие. Но так получилось, что я была с ними, и мы вместе поехали в реанимацию, я им помогала, мы вернулись домой, сообщили, что она умерла. Мне кажется, тут важен момент, насколько глубоко ты в истории, насколько герой может тебе доверять.
Елена Фанайлова: Это принципиально для вас сейчас – выбор гражданских тем, которые напрямую не связаны с политикой?
Алиса Коваленко: Я не думаю, что это было как-то осознано, но думаю, что за все время, когда мы работали над фильмом "Алиса в стране войны", я для себя эмоционально исчерпала эту тему, я прошла этот путь, и нужно было идти в другое русло. Об этой теме я думала уже давно, и о женском футболе практически никто ничего не знает, это закрытая тема для телевидения, но это очень интересно, потому что это совершенно другой мир. Моя сестра была футболисткой, и у нее была очень сложная судьба. Я снимала свою сестру, это был мой первый, дипломный, фильм, когда она закончила спортивную карьеру. Мне было интересно снять девочку, которая сейчас в самом разгаре спортивной карьеры, я пришла на тренировку, в Киеве есть всего лишь один женский клуб, и тренер команды рассказала мне историю Алины. Алина выросла в очень сложных условиях, у нее дома все пили, потом мама попала в тюрьму, девочка попала в детский дом, но при всем при этом у нее получилось реализоваться в футболе, она очень талантливая футболистка. И буквально через два месяца, как я начала ее снимать, умерла ее мама. Это меняет ее жизнь, и я снимала, как она пытается бороться с обстоятельствами, бороться за свою мечту, когда все против тебя.
Елена Фанайлова: Да, на ней дети, о которых она должна заботиться, и при этом тренер ей говорит: давай уже, делай выбор. В общем, конфликт и драма есть. Саша, есть ли конфликт в вашем фильме, фильме о дельте Дуная? Это заповедник в Одесской области, не очень большое село, люди живут рыболовством, тем, что собирают камыш в промышленных масштабах. Это жизнь глубинки, по которой даже непонятно, это русская южная глубинка или украинская. Говорят по-русски с вкраплениями суржика, выпивают, Боженьке молятся. Телевизора там почему-то нет, как и украинских флагов и информационной повестки. Эти ваши рыбаки живут как будто вне времени.
Александр Течинский: Так и есть, они живут там вне времени. Безусловно, современное общество, технологии на них влияют, но, видно, не в достаточной степени, чтобы вырвать их из этой среды.
Елена Фанайлова: А почему они вам стали интересны? У вас же обычно динамичные фильмы, и я ждала, что этот где-то в середине взорвется Кустурицей. Все шло к тому, что скрытое напряжение в этих мрачных ребятах закончится каким-нибудь мордобоем, конфликтом. Самая напряженная точка – это когда один из ваших героев никак не может завести электропилу, молится и матерится, но все же побеждает все дрова и всю природу. Как вы вышли на этот сюжет?
Александр Течинский: Я вырос в Якутии, и вся эта тема была мне очень близка. Уже найдя этих героев, я вспомнил, что была такая книга, и она, видимо, отложилась у меня в голове, я ее купил, прочитал снова и понял, что нашел персонажей из книги Астафьева "Царь-рыба".
Елена Фанайлова: А для вас было важно, интересно, что это именно Дунай, большая европейская река?
Александр Течинский: Сначала мне казалось это важным, но потом я понял, что они могут находиться где угодно, в любой точке, и в любом украинском селе при желании можно снять точно такое же кино. Просто с рекой было веселее.
Елена Фанайлова: Река просто главная героиня этого всего. Главный конфликт, который там существует, пластический нерв этого фильма – отношения с рекой. А почему это все разрушено? Это было промышленно активное село?
Александр Течинский: Советским Союзом туда была привнесена искусственная промышленная активность – открыт огромный рыбзавод, тюрьма, завод прессов, в общем, индустрия, которой там не было места. Когда Советский Союз разрушился, все пришло в упадок. На 1991 год там было десять тысяч человек, сейчас там до семи тысяч человек, а тенденция такая, что будет еще меньше, поэтому за 20 с лишним лет пришла разруха.
Елена Фанайлова: Лиса в капкане – один из образов вашего фильма. Для вас эти люди – лиса в капкане, или, наоборот, природа – это лиса в капкане людей, которые там установили эти промышленные зоны, а потом не знали, что с этим делать?
Мы все в каком-то смысле в капкане своих заблуждений или тех условий, в которых живем, которые мы сами себе создаем
Александр Течинский: Это вопрос отношения зрителя, который может для себя решить, что это. Может быть, мы все в каком-то смысле в капкане своих заблуждений или тех условий, в которых живем, которые мы сами себе создаем.
Елена Фанайлова: А что вы с лисой-то сделали?
Александр Течинский: Я ее отпустил.
Елена Фанайлова: Алиса, Виталий Манский говорил о нарушении этических границ, в частности, о том, что вы в своем фильме "Алиса на войне" выступаете по отношению к себе очень жестко, обнародуете некие эпизоды, на что не каждый человек пойдет в своей откровенности. Не каждый художник, не каждый режиссер может рассказать о травматических эпизодах, которые вы испытали в плену. И вопрос к вам по части личных отношений вашей главной героини. Это поле однополой любви, при этом все решается очень тонко, никаких подробностей. Почему это не стало лейтмотивом?
Алиса Коваленко: Изначально я не задумывала эту линию, иначе это было бы другое кино, об отношениях. Мой фильм был о совершенно другом. И еще я подумала, что они не очень хотели бы афишировать свои отношения. Это все проявлялось в деталях, в нежности, и это можно было бы даже воспринять как дружбу. И у нас в Украине многие воспринимали это как то, что они подруги, а для большинства европейской аудитории было понятно, что они пара. Но они разошлись, и я подумала, что мое решение не делать эту линию основной было правильным. Иначе все было бы слишком очевидно, а это фильм все-таки о том, как человек проходит сквозь массу трудностей и побеждает.
Елена Фанайлова: Саша, у вас есть один пикантный эпизод. Парикмахер, которая стрижет героя, в какой-то момент нежно прижимает его к своей полной груди.
Александр Течинский: Да, это подружка героя.
Елена Фанайлова: А они видели, что вы это сняли?
Александр Течинский: Я думаю, что все прошло очень нежно и почти незаметно и для них, и для меня, и для зрителя, все было очень корректно.
Елена Фанайлова: Да, больший зрительский адреналин вызывает, может быть, страх мальчика перед собакой или ситуация, когда герои оказываются наедине со стихией. Река не всегда доброжелательна, в ней тонут довольно часто. И опять получается про жизнь и смерть.
Почему вы оба ушли от политизированности, от того, как выглядит сейчас Украина, если смотреть на нее глазами не художника, а стороннего наблюдателя, потребителя новостей, телеканалов? Вам это перестало быть интересным? Или вы считаете, что страна идет уже своим разумным европейским путем? Я думаю, что ваше кино абсолютно европейское.
Александр Течинский: И Алиса, и я, и многие режиссеры в Украине ушли от проектов, связанных с войной, от усталости. В нашей жизни был Майдан, я много работал на Донбассе как фоторепортер, переводчик, фиксер, и от этого можно устать.
Елена Фанайлова: А политика важна для ваших героев?
Алиса Коваленко: Они живут в своем мире. Это социальный слой населения, который не раскрыт нигде, они живут совершенно отдельно, вне политики. И мне было интересно как раз показать ту часть населения Украины, которая не участвует в активной политической жизни. Все новости вокруг сейчас – о войне, о власти, о выборах, все бурлит, а их жизнь совершенно другая, они живут в другой системе координат. У меня получилась чистая драматургическая линия – герой, который попадает в ужасные обстоятельства, как он из этого выбирается, как пытается бороться с проблемами, продолжая сохранять семью, кормить детей, зарабатывать деньги, играть в футбол. Это обычная, универсальная история, которая могла произойти где угодно.
Елена Фанайлова: Документальное кино – это отчасти способ самопомощи?
Александр Течинский: Для меня, наверное, нет. Я чувствую, что мне это нужно, что я хочу этим заниматься, и я этим занимаюсь. Я себя чувствую отлично, когда этим занимаюсь.
Елена Фанайлова: Мне ваше кино кажется совершенно европейским, оно очень далеко ушло от советских канонов, от классического представления, что такое документальное кино. Вы сами для себя как-то эту зону определяете – "я украинский режиссер", или "я восточноевропейский режиссер", или просто "я это я"?
Александр Течинский: Я скорее склонен к последнему.
Алиса Коваленко: И я тоже склонна к последнему. Но, конечно, среда все равно определяет, какой ты режиссер. Все, что с тобой происходило, находит отголосок, даже неосознанный, в том, что ты снимаешь. Футбол связан для меня с моей сестрой. А "Алиса в стране войны" – это была саморефлексия. Исследовать саму себя очень сложно, и трудно отойти от себя, чтобы была дистанция. А к герою, которого ты снимаешь, тебе нужно, наоборот, подойти. И у меня есть опыт таких совершенно разных фильмов. Режиссеру нужно разобраться в своих проблемах, чтобы дальше снимать героев с их проблемами.
Елена Фанайлова: Вы посмотрели фильмы коллег, эту милитарную часть, и что скажете? У части публики после фильма "Сын" было ощущение, что эта картина воспевает русскую военную машину. У меня такого ощущения не было.
Алиса Коваленко: Я не смотрела "Сына", но "Уроки мужества" я, конечно, уже не могу воспринимать вне контекста. У меня уже срабатывает весь бэкграунд, который произошел в Украине, и я не могу спокойно смотреть на этих детей. Я начинаю думать: а эти дети пойдут на Донбасс? И мне сложно оценивать этот фильм в чистом виде, отбросив все мои фильтры, все, что накопилось у нас.
