В украинских тюрьмах находятся 23 гражданина России, осужденных или ждущих суда по преступлениям, связанным с вооруженным конфликтом в Донбассе или аннексией Крыма. Среди них есть и несколько российских военнослужащих, которых Москва таковыми не признает. В российских тюрьмах находится намного больше украинцев, на родине считающихся политзаключенными: 66 человек. 40 из них – в Крыму и 24 – на территории России. В начале апреля при украинском Министерстве по делам оккупированных территорий был создан "отдел по вопросам лиц, лишенных личной свободы". Его возглавил Игорь Гриб – отец 19-летнего Павла Гриба, выманенного под предлогом встречи со знакомой в Белоруссию, похищенного сотрудниками ФСБ и обвиненного в подготовке теракта в одной из школ города Сочи.
Во время последнего крупного обмена военнопленными между Украиной и самопровозглашенными республиками Донбасса в конце прошлого года президент Украины Петр Порошенко заявил, что граждане России в подобных обменах фигурировать не будут. Вместо этого их планируют обменять на украинцев, находящихся в тюрьмах в России и в аннексированном Крыму. По словам Порошенко, в первую очередь украинские власти будут добиваться возвращения обвиненного в шпионаже журналиста информагентства "Укринформ" Романа Сущенко, режиссера Олега Сенцова и осужденного с ним в рамках одного дела Александра Кольченко, а также осужденных за участие в боевых действиях во время первой чеченской войны Станислава Клыха и Николая Карпюка (четверо из них, кроме Романа Сущенко, есть в списке политзаключенных "Мемориала").
4 апреля представитель Украины в гуманитарной подгруппе Трехсторонней контактной группы Ирина Геращенко рассказала, что 23 гражданина России, в основном осужденные за преступления против суверенитета и территориальной целостности Украины, могут быть предложены для обмена. "Теперь мы ожидаем реакции и ответа российской стороны на эти инициативы", – заявила Геращенко.
Значительная диспропорция в количестве узников, чье заключение связано с протестами во время Евромайдана, событиями в Крыму и Донбассе, заметна невооруженным взглядом: у России их больше, у Украины – меньше. Представители Объединения родственников политзаключенных Кремля, сначала возникшего как неформальное объединение, а в конце минувшего года получившего официальную регистрацию, не раз призывали власти создать механизм для переговоров между двумя странами. Один из участников объединения, Игорь Котелянец, чей брат, ветеран боевых действий на востоке Украины Евгений Панов ожидает в Крыму суда по обвинению в подготовке диверсий и незаконном хранении и перевозке боеприпасов, считает, что Украине придется задействовать для обмена другие страны:
– Наша главная проблема заключается в том, что нет специального полномочного, который был бы ответственен за работу по освобождению наших родных. У нас есть переговоры с Россией и с террористами с востока в рамках минского формата. Но там они ведутся по заложникам, которых содержат террористы на востоке страны, в захваченных районах Донецкой и Луганской областях. А наши родные – это заложники из другой категории. Это заложники, которых удерживает непосредственно Российская Федерация либо на территории Крыма, либо на российской территории. Часть из них была задержана на территории Крыма, часть – на территории РФ, кого-то туда вывезли, то есть истории у всех разные. Но никаких переговоров на официальном уровне, к сожалению, пока еще нет. Этот вопрос очень политизирован.
В России эта тема умалчивается, она непопулярна, она никому не нужна
Наша цель – уменьшить политическую составляющую и перевести этот вопрос в плоскость гуманитарную, потому что мы говорим об освобождении людей. А когда мы говорим об освобождении людей, мы в том числе вспоминаем, что есть граждане России, которые были задержаны на территории Украины, кадровые военные или просто наемники, которые приехали воевать к нам на восток, и в освобождении своих граждан Россия могла бы быть заинтересована. Такой формат обмена сейчас очень актуален. Просто у нас на межгосударственном уровне нет достаточной поддержки, чтобы этот вопрос кто-то как-то формализовал, инициировал официальные переговоры, создал какую-то площадку для переговоров. Пока этого нет – это наша главная проблема. Поэтому мы о ней везде говорим, чтобы найти переговорщика. В то же время мы понимаем, что если за год нашей деятельности нам не удалось внутри страны найти такого человека, нам совершенно точно нужна поддержка европейских политиков или государственных лидеров, которые могли бы быть заинтересованы в том, чтобы взять на себя работу по освобождению людей. Прецедент уже есть: политзаключенных Ильми Умерова и Ахтема Чийгоза освободили в конце октября прошлого года благодаря президенту Турции, который договорился с Путиным об обмене. Эрдоган отдал двух российских шпионов, взамен Путин отдал двух крымских политзаключенных. Такой формат сработал. Возможно, лидеры других европейских государств тоже могли бы быть заинтересованы в таких переговорах и в том, чтобы их страна взяла на себя гуманитарную миссию по освобождению украинских заложников.
– Тем не менее, существует официальная позиция России, по крайней мере она была озвучена со слов матери российского военнослужащего Виктора Агеева, который был задержан украинскими силовиками под Луганском. Она написала обращение в МИД России с просьбой содействовать обмену сына и получила ответ, что Россия "не является стороной конфликта и не может никого обменять". Как можно преодолеть такую позицию?
– Эта проблема существует везде. России кто-то должен предложить некий формат переговоров, в котором она должна быть заинтересована. Главная наша проблема в контексте переговоров заключается в том, что Украина заинтересована в своих людях, Украина хочет вернуть своих граждан. И украинское общество очень чувствительно к этой проблеме. В информационном пространстве одна из топовых тем – украинские заложники. В России, напротив, эта тема замалчивается, она непопулярна, она никому не нужна. Российские власти, в принципе, заинтересованы в том, чтобы ее замалчивать. Моя оценка и оценка нашего объединения такова: в России воспринимают людей как материал, как ресурс, схватили одних – пошлют других. Там никто за людей не борется, никто в них не заинтересован. Заинтересованность может быть, если России предложить на обмен ее людей. Такие люди могут содержаться не только в Украине. Как показывает турецкий опыт, они могут содержаться в любых странах мира. Например, в США. Мы точно знаем, что там такие люди есть. Если бы мы смогли найти человека, возможно, лидера какого-то европейского государства, из уст которого прозвучат конкретные предложения Путину, тогда эта проблема может получить шанс на решение.
– Помимо решения главной проблемы, освобождения родных, члены Объединения родственников политзаключенных Кремля сталкиваются и с практическими сложностями: необходимостью ездить в другую страну, чтобы участвовать в судебных заседаниях, оплачивать адвоката. Пытается ли ваше объединение решать и эти проблемы, помогать родственникам?
– Главнейшая проблема – это оплата адвоката, поездки, передачи. Заключенные находятся в ужасных условиях. То, что им предлагается в качестве еды, едой не является. Если не делать передачи узнику, по сути, это медленная смерть. Он там не получает ничего съедобного. Эти вопросы мы тоже пытаемся решать. Нам очень сильно помогают правозащитные организации. У нас по многим узникам есть адвокаты, которых помогают оплачивать международные фонды, направляющие средства на программы по поддержке демократии, поддержке прав человека. Но эти деньги не вечные.
Если взять историю моего брата, Евгения Панова, у нас была такая поддержка, но она закончилась в конце 2017 года. Сейчас у нас средств нет, мы сейчас их ищем. Вместе с тем в прошлом году мы говорили об этой проблеме с властями, говорили, что государство должно помогать в обеспечении потребностей политзаключенных. На данный момент родственники тех узников, которые содержатся на территории России, имеют возможность обратиться в Министерство иностранных дел для получения финансовой поддержки – чтобы сделать передачу или оплатить адвоката. Те политические заключенные, которые содержатся на территории Крыма, находятся в зоне ответственности Министерства по делам оккупированных территорий. Там сейчас разрабатывается порядок использования средств.
Оплата адвоката – это очень дорого, от 1 до 5 тысяч долларов в месяц. Нам нужны адвокаты, которые могут работать в российском правовом поле и которые готовы очень многим рисковать, соглашаясь на работу по защите украинских политических узников. Они вынуждены сталкиваться с определенными сложностями. Например, адвокаты, занимающиеся делом моего брата, сейчас работают в долг, пока я ищу необходимые средства.
– Ваш брат, Евгений Панов, сейчас находится в заключении в Крыму. В каких условиях содержится Евгений? Были сообщения, что он подвергался пыткам.
– Я, к сожалению, не могу с ним видеться. Адвокаты запрещают ездить родственникам мужского пола на территорию Крыма и в Россию, потому что они знают, что группа риска – это те, кого могут взять и сказать: "Вот, приехал еще один террорист, шпион..." Женщин, особенно матерей, они не трогают. В основном, ездят матери и жены. Раз в два-три месяца к брату ездит наша мама, но это разрешили только осенью прошлого года. У нее уже было три свидания: понятное дело, через стекло, очень непродолжительных. Брат в ужасном состоянии, ему не оказывается медицинская помощь. После пыток он хромает, у него очень болят колени и спина, зубы вываливаются. В этом плане ситуация ужасная. Но он стойкий, держится. Пытки были. Самые ужасные пытки были в самом начале, когда только разыгрывалась эта история. Все дело в том, что накануне переговоров в "нормандском формате" России нужны были какие-то причины не участвовать в этих переговорах. Поэтому там придумали, что Украина "послала в Крым своих террористов". История была разыграна на внешнюю аудиторию, на европейскую. Вышел тогда Путин и дал комментарий, что Украина вообще не может быть субъектом переговоров, мол, что с ней разговаривать, если там только террористические методы. Вот такая история была отыграна. Они четыре дня его мучили: содержали в подвале, пытали электрическим током. У него даже кожа полопалась. Все это видно на видео.
После этого его от нас долгое время прятали. Его держали в информационном вакууме, убеждали в том, что он никому не нужен, что о нем никто не знает, что единственный выход остаться в живых – это подписать сделку со следствием и согласиться с позицией России, что он диверсант-террорист и на заказ Украины что-то хотел там подорвать, какие-то заводы, пароходы. Было много психологических пыток. Они, как правило, помещают в какие-то камеры с крысами, с клопами, с невыносимыми условиями. Когда-то подсаживали к нему больного туберкулезом, чтобы он быстрее пошел на все это. Если посмотреть российское законодательство, под арестом человек может содержаться только один год, а они его содержат уже полтора года в нарушение собственных законов. Его предупреждали: "Если пойдешь на сделку со следствием, то дадим 5 лет и где-то недалеко от Украины будешь отбывать так называемое наказание. А если – нет, то 20 лет тебе светит. На север отправим, как Сенцова, и ничего тебя уже не спасет". Но мы верим, что добьемся своего, обменяем и освободим его. Поэтому ни на какой шантаж он не поддается и на их условия не соглашается. Он ждет, надеется, а мы все делаем для того, чтобы освобождение состоялось. На заседаниях суда нам присутствовать не разрешают, только свидания. Мама во время свиданий передает ему хоть какую-то информацию, чтобы он понимал, что о нем знают, за него борются и мы никогда в жизни его не бросим. Человека, который находится в информационном вакууме, очень легко обработать, у него могут опуститься руки, он может начать верить тому, что говорит ФСБ. Но он молодец. Он держится. Он очень сильный человек, поэтому я уверен, что мы это все до конца пройдем, освободим и все будет хорошо.
