"Если мы научимся смотреть на свою жизнь с космической перспективы, то получим уникальную возможность при помощи самых актуальных методов вычислить до тысячных степень собственной неуместности и ничтожности. Это позволит нам намного лучше находить ответы на вопросы, над которыми мы до сих пор ломали голову: Встать или еще немного полежать в постели? Предать или остаться лояльным? Уступить или устоять? Оскорбить или быть оскорбленным? К морю или в спа на выходные? С молоком или без?"
Это цитата из книги "Малая энциклопедия неуместного" художника, критика и куратора Вацлава Магида, родившегося в России и давно живущего в Чехии. Книга поделена на несколько разделов, в которых Магид говорит об искусстве, будущем, счастье, речи, душе, работе, истории, иллюстрируя свои размышления бытовыми историями. Эти рассказы сопровождаются его рисунками.
– Ваша книга о жизни, об искусстве или об искусстве жизни?
– Моя книга скорее о неумении жить. Это попытка превратить жизнь в искусство, но понятно, что ничего не получится, потому что жизнь и искусство – разные вещи.
– Часть текстов, которые вошли в книгу, были написаны для вашей выставки Anti-Nature vs Anti-Culture vs Anti-Future. Выставка – это уже об искусстве, а не о жизни. Но когда читаешь книгу, этого не ощущаешь, она, как мне кажется, о вашей жизни и отчасти о том, как вы воспринимаете общество и анализируете свое место в нем.
Когда меня спрашивают – чувствую ли я себя чехом или русским, я отвечаю: "Я себя чувствую неловко за вас"
– Какие-то тексты, вошедшие в книгу, я раньше использовал как титры к видео, которые показывал на выставках. Место, где я работаю, – это галерейное пространство. По образованию я художник, хотя, кроме того, окончил кафедру философии. У меня не было до этого опыта работы с форматом книги, и я попытался перенаправить тексты, которые обычно возникают в другом пространстве, в книгу. Думаю, что для читателя тот факт, что когда-то были какие-то выставки, или то, что я обычно делаю видео или делаю рисунки, – не так важен, это не играет роли при восприятии текстов. Структура книги такова, что я начинаю с общих понятий или с абстрактных представлений о будущем, об искусстве, и постепенно возникает личное. Это собрание фрагментов, которые возникали независимо друг от друга. Вместе с редактором книги и графиком мы придумали структуру своего рода энциклопедии. То, что меня вдохновляло, – детская энциклопедия, где много картинок. Это упрощенный способ ориентироваться в мире.
– Так как была упомянута выставка Anti-Nature vs Anti-Culture vs Anti-Future, не могу о ней не спросить. Речь идет о трех абстрактных понятиях, к которым вы еще присовокупляете приставку "анти-".
что означают большие проекты, если их поставить рядом с банальными микроскопическими явлениями повседневной жизни?
– Основной замысел заключался в полемике с модным тогда теоретическим направлением, которым все в то время интересовались, а сейчас оно уже забыто, – акселерационизмом. Оно предлагало – чтобы выйти за границы современного порядка и справиться со всеми кризисами, в которых мы очутились, экологическим, политическим, экономическим, – заниматься не критикой общества позднего капитализма, а, наоборот, акселерацией его проявлений, чтобы очутиться в будущем. Это была попытка заменить критику утопией, момент, когда все заговорили о том, что хватит критики, это всем надоело, что мы критикуем и не придумываем ничего нового, давайте придумаем что-то новое, давайте будем заниматься представлениями о будущем и придумывать альтернативные модели. Такой фальшивый оптимизм, как мне показалось. Я решил немножко, признаюсь, с симпатией, но, тем не менее, посмеяться над этой тенденцией. Я сделал несколько работ в жанре утопии, рассказа о будущем – что будет в будущем, как мы будем жить. Но то, что там реально описывалось, – это было на самом деле настоящее. Как мы будем жить в будущем? В будущем я утром встану, позавтракаю, и мне будет неуютно, потому что человек, который со мной живет, будем мешать мне завтракать, например. В будущем я поеду куда-то на метро, и люди будут на меня смотреть неприятными взглядами. Меня всегда интересует, что означают большие проекты, большие нарративы, которые мы когда-то потеряли, а сейчас хотим опять придумать, если их поставить рядом с банальными микроскопическими явлениями повседневной жизни.
– Ваша книга называется "Малая энциклопедия неуместного". Вы объясняете эту метафору взглядом человека извне, как бы из космоса. И этот угол зрения меняет оценку любого человека и низводит ее до незначительности. Почему вы эту метафору выбрали?
– По-моему, это очень упрощенная смешная поп-культурная метафора, выражающая позицию некой дистанции, которая, собственно, и специфична для искусства. Что значит перевести какой-то опыт нашей жизни в сферу искусства? Это значит посмотреть извне на себя, на то, что с нами происходит. И вместо того, чтобы переживать или страдать от того, что с нами происходит, начать получать от этого эстетическое удовольствие, посмеяться над собственными ужасными проблемами. Это, конечно, один из вариантов дистанции. Об этой дистанции можно говорить и с помощью образа чужестранца, другого. Это может быть человек из будущего, это может быть человек из космоса. Но позиция иностранца, чужого, в этой книжке разработана в разных планах – в более буквальном, более обобщенном и постоянно возвращающемся в разных формах.
– Вы задаете вопрос, который часто задают себе иностранцы или же который им задают: чувствуете себя больше чехом или русским? Наряду с этим в вашей книге есть, конечно, игра с восприятием вас или персонажа, которого вы выдумали для этой книги, людьми, живущими в Чехии. Почему вы этот вопрос задаете? Почему задумываетесь над этим, хотя давно живете в Праге и интегрированы в это общество?
– Я, честно говоря, не уверен, что человек может быть интегрирован в общество, любой человек, независимо от того, приехал ли он или родился в этом обществе. Да, персонажу этой книги часто задают такие вопросы. Этот вопрос можно формулировать по-разному. Можно формулировать в более традиционной форме – кто ты есть? Ты кто на самом деле – русский или чех? А более современная, скажем, либеральная форма предполагает, что это то, как ты сам себя определяешь, кем ты себя чувствуешь. Я так никогда и не понял, что значит – чувствовать себя через эти общие понятия. Кто-то придумал какое-то слово, которое обозначает некий коллектив, и ты как отдельный человек должен себя чувствовать представителем этого общего. Почему кто-то себя должен как-то так чувствовать? Мне это непонятно.
– Если это отбросить, что же тогда остается? Как себя чувствовать?
– Я отвечу не из книжки, а из личного опыта. Когда меня спрашивают – чувствую ли я себя чехом или русским, я отвечаю: "Я себя чувствую неловко за вас, что вы задаете такие вопросы". Конечно, это очень серьезный вопрос. Ведь что останется, если отбросить все эти идентичности, сказав, что это просто социальные конструкции? Кем мы являемся на самом деле? Что кроется под этим? Как выглядит этот пустой субъект, который никак не определен? Это тоже абстракция. Мы всегда являемся кем-то другим, мы всегда себя ощущаем через то, как нас определили.
– Частью вашей книги являются и рассказы о том, как вы жили в Петербурге. Наверняка рассказ о переломе позвоночника на даче – невыдуманный. Вы пишете об этой истории для того, чтобы привести пример перелома, позволяющего понять время, в котором мы живем...
Что значит быть современником? Что значит ощущать свою современность?
– Этот отдельный текст в книжке построен на образе из стихотворения Мандельштама, который в наше время интерпретирует философ Джорджо Агамбен как образ современника. Что значит быть современником? Что значит ощущать свою современность, чувствовать на собственном теле то, что произошел какой-то перелом, что-то радикально изменилось? Мы живем в другом мире. Наша собственная жизнь распалась на две несопоставимые части. Таким образом, можно ощущать какие-то большие символические события – 1789 год, 1989 год, можно использовать разные даты. Мне интересно было связать эти большие философские конструкции с микроскопическим личным опытом. Потому что со мной тоже что-то произошло в 1988 году, но это совсем не такой интересный год, не такая интересная дата. И по какой-то иронии событий это действительно был в буквальном смысле слова перелом позвоночника. Мне интересно, какой это произведет эффект, когда, с одной стороны, мы говорим о поэтической метафоре, о ее философском осмыслении, а с другой стороны – это банальная ситуация, которая с кем-то где-то произошла. Мне кажется, что с помощью этого эффекта я хотел материализовать все эти мысли, понять, что означает на уровне собственного опыта, на уровне твоего тела, что мы оказались в другой эпохе.
– А как вы определяете эту новую эпоху и этот перелом, который привел к ощущению иной эпохи?
– Когда я начал учиться в университете, было модно говорить о 1989 годе как о конце истории, упоминать Фрэнсиса Фукуяму. Тогда еще говорили о смене эпохи модерна или новой эпохи постмодернизма и так далее. В моей личной жизни произошло что-то совсем другое. Мне до сих пор непонятно, как это вместить в рамку общих конструкций. В Чехии обычно говорят о том, что тут 40 лет был тоталитарный режим, а потом пришла свобода. Для меня обе эти фразы абсолютно непонятны – ни тоталитаризм, ни то, в каком смысле мы живем в эпоху свободы.
– Еще одна тема – это перемены. Мне показалось, что вы этих перемен не требуете, что вы сомневаетесь, что новое общество вообще способно возникнуть, что перемены вообще возможны.
– Я думаю, что, наоборот, мы очень хотим перемен. И в настоящее время мы очень сильно ощущаем, что нужны какие-то кардинальные перемены в связи с совсем другими вещами, чем с теми, какие волновали человечество в конце ХХ века, в связи с климатическим кризисом и кучей других вещей. Но ощущение или, может быть, то, что отличает сегодняшний момент от того, что было в конце ХХ века, – это отсутствие надежды или отсутствие веры в то, что перемены возможны. Потому что когда мир был разделен на две половины – условно, на мир равных и мир свободных, можно было верить в такой вариант перемен: мы живем в этом неправильном мире, сейчас тут все рухнет, и мы окажемся в том, свободном мире. И все будет замечательно. Сейчас, по-моему, такой альтернативы не видно.
– "Будущее" – один из разделов вашей книги. Зачем нужно представлять будущее?
– Кроме выставок и кроме художественных текстов, конечно, я пытался задавать себе эти вопросы в теоретическом плане. Примерно два года назад я в роли куратора сделал выставку "Потеря времени", где выставлялись молодые художники. И к этой выставке я написал небольшую книжку "Потеря времени". Там я попытался дать свое определение современности, то есть той эпохи, в которой мы сейчас живем. Эта эпоха характерна тем, что мы потеряли связь со временем. Когда я думаю о том, кто я есть, что я делаю, зачем я здесь, какие у меня цели, то я уже не в состоянии ощущать прочную связь с прошлым, с традицией. У меня нет никаких утопических или конкретных представлений о будущем, к чему я стремлюсь, нет никакой идеи, которую я собираюсь реализовать. Таким образом, мы все время в настоящем, в конкретном моменте. Когда он кончится, у меня будет другая конкретная задача – куда-то доехать, что-то сделать, кому-то ответить на письмо, включиться, выключиться. Вечером я отключусь, включу какой-нибудь сериал и так далее. И так шаг за шагом наша жизнь распадается на короткие сгустки настоящего. Субъект не в состоянии ощущать себя как проект, как кто-то, кто выходит из каких-то историй прошлого, с которым нужно было себя как-то соотнести, к которому нужно было занять критическую позицию. Я уже не ощущаю себя как кто-то, кто конструирует новое общество или будущее. Просто я отвечаю на конкретные задачи, которыми я завален.
– Тем не менее все-таки в вашей книге глава "Будущее" очутилась.
– Да, так же, как и много вещей о прошлом. Я пытаюсь выйти из тюрьмы настоящего.
