10 декабря в мире отмечают день защиты прав человека. В Приднестровье наблюдается ухудшение ситуации. Но может быть, это так кажется извне? Своими мнениями с кишиневским бюро Свободной Европы поделились правозащитник, руководитель общественной организации «Содействие эффективному правосудию» Степан Поповский и руководитель приднестровского информационно-правового центра «Априори» Евгений Дунаев.
Свободная Европа: Как изменилась ситуация с правами человека в Приднестровье в 2020 году?
Степан Поповский: Тенденция резкого наступления на права человека — я бы это даже так назвал — не просто ухудшения, а топтания началась до ковида, накануне. Это мы видим, исходя из дел, связанных с экстремизмом. Это дело Ларисы Калик (за книгу «Год молодости» о том, как проходит служба в приднестровской армии — ред.), стэндапера Ямбогло (шутил о руководстве Приднестровья), правда, дело о нем не получило огласки.
Сначала мы почувствовали это, когда появилось достаточно агрессивное, скажем так, применение закона об НПО к центру «Априори». Наверное, это был первый звонок о том, что идет сильное давление при отсутствие на то каких-либо оснований. Но окончательно стало понятно, когда возникла ситуация с Ларисой Калик. И Самоний, и Чорба, и коммунистка Бондаренко, и Василакий — в отношении последней было уже четыре процесса, продолжается уголовное преследование за свободу выражения мнения.
Мы видим в этом году резкое ухудшение ситуации с правами на свободу выражения мнений и свободу собраний. Эти два права Европейский суд охарактеризовал как лежащих в фундаменте демократического общества. То есть, мы сегодня можем говорить о том, что этот фундамент рухнул.
Свободная Европа: На ваш взгляд, что стало триггером для ухудшения ситуации? Ведь мы прекрасно помним визиты старшего эксперта по правам человека ООН Томаса Хаммарберга на левый берег, его доклады, желание властей следовать его рекомендациям, и даже первые шаги в этом направлении. Что случилось?
Степан Поповский: Визиты и миссия Хаммарберга закончились. Рекомендации, которые я контролировал, — они касаются земельных прав, Красносельский тут же закрыл, прекратил разговор, хотя Томас Хаммарберг сказал, что должно быть найдено непосредственное решение с земельными пайщиками.
С чем это связать? Мне трудно сказать, наверное, это следствие полной монополизации политической жизни. Я по-другому не могу объяснить, потому что настолько задавлены свобода слова и свобода собраний, причем элементарные вещи! Одиночный пикет — он вообще никак не попадает законодательные ограничения, — и его не дают провести. То есть, идет полная зачистка, скажем так, политического поля.
Свободная Европа: Ковид-пандемия — она как-то усугубила ситуацию, или давление на свободы не связано с распространением нового вируса?
Степан Поповский: Венецианская комиссия — это комиссия при Совете Европы — в период ковида сказала: да, ковид требует особых мер, но при этом права человека должны соблюдаться. То есть, их ограничение не должно быть произвольным. Вот я бы сказал, как правильно.
И что наша власть? Она использовала ковид для еще большего ужесточения прав. Если вначале мы почувствовали, что был взят курс на ущемление права на свободу объединений, права на свободу собраний, права на свободу слова, то с ковидом ограничили право на свободу собраний окончательно.
И дело, например, по Гиске (когда на заброшенную ферму в селе Гиска приехали «маски-шоу» и уложили молодежь лицом в пол, грубо обращались, избивали, в итоге предъявив нарушение масочного режима — ред.) — это яркий пример, как ограничение реализуется в жесткой, даже брутальной форме. Более того, власть воспользовалась ковидом, чтобы ограничить право на свободу передвижения, право свободно покидать свою страну и возвращаться в нее. Потому что давайте говорить честно — наше население очень завязано на правый берег: и родственные отношения, и медицина — зачастую мы ездим туда, чтобы получить более качественный уровень медуслуг. Поэтому в данном случае произошло жесткое ограничение прав. Причем эти права ограничены даже в нарушение собственной конституции. Это верх наглости.
Свободная Европа: Что делать людям в такой ситуации? Если ли варианты смягчения давления?
Степан Поповский: Первое: надо, чтобы нарушение этих прав было признано. В данном случае оно может быть признано хотя бы странами-участницами переговорного процесса, ОБСЕ и ООН — так или иначе, эти международные организации вовлечены в этот процесс.
Какая-то рабочая группа была создана главой Приднестровья для выработки какой-то стратегии по правам человека — это звучит кощунственно в условиях, когда идет тотальное топтание и ущемление этих прав. Они говорят о какой-то комиссии по стратегии по правам человека!..
Поэтому ООН и участники переговорного процесса должны признать: да, в Приднестровье — катастрофа с правами человека. Когда это будет проговорено и признано, тогда можно будет говорить, какие могут быть решения в условиях случившейся катастрофы. Вот тогда мы можем обсудить различные варианты.
Надо не просто это признать, а внести это в повестку дня под вопросом номер один. Всякие дальнейшие действия должны завязываться на одном: на неукоснительном соблюдении прав человека. Вы понимаете, получается так: все страны Европы — кроме Белоруссии, мы ее пока не берем во внимание — все страны несут ответственность за соблюдение прав человека. А у нас получается так: ответственность за соблюдение прав человека в Приднестровье несет Молдова, поскольку Приднестровье — международно признанная часть Молдовы, и Российская Федерация, поскольку Европейский суд признал ее ответственной за права человека в Приднестровье. А нарушает эти права Приднестровье, понимаете? Ответственность лежит на одних, а нарушает другой. И это почему-то как норма воспринимается.
В данном случае надо все расставить по своим местам. Надо ответить на вопрос: может ли Приднестровье бесконтрольно нарушать права человека, правильнее скажем, не нарушать, а вмешиваться.
Допустим, насильника может преследовать? Да, может преследовать. Но любое вмешательство в права человека должно быть подконтрольно. Не бесконтрольно — вот что значит первая статья Европейской конвенции по правам человека.
***
Евгений Дунаев: Не то, чтобы это есть приоритет нашей деятельности — вот, мы такая организация, которая занимается защитой прав человека... У нас много направлений, больше культурного характера, чем про права человека. Другое дело, что наша культура — гуманизм, который сейчас является доминирующей, если это можно назвать, идеологией, он основан на правах человека. И поэтому это везде вплетено, и в целом воспринимается как некая достаточно интересная актуальная матрица, сквозь призму которой можно рассматривать все современные культурные явления и общественные события.
Вот именно последние общественные события стали очень резко контактировать с вопросами прав человека. Может быть, это больше связано с выборами, может быть, это общий тренд развития нашего социума. Потому что мы как организация все больше сталкивается и фокусируемся на свободе слова и свободе собраний — именно с этими свободами в последние годы как раз основные проблемы в Приднестровье. Мы — единственная, по большому счету, организация, которая всерьез этими вопросами занимается, поэтому логично, что мы связаны с этими кейсами — я говорю сейчас о преследованиях по поводу свободы слова: какие-то выступления происходили непосредственно на площадке Клуба 19 (проекта Центра «Априори» — ред.), какие-то вообще не связаны никак с нами, но, тем не менее, мы оказались единственной организацией, к которой можно обратиться, и мы с этим работали.
В целом этот год в этом смысле был очень насыщенным, трудно судить о причинах. Я думаю, логичнее о причинах спрашивать людей, которые непосредственно инициируют все эти процессы.
Свободная Европа: С какими ситуациями и проблемами люди стали чаще к вам обращаться в надежде получить совет или юридическую консультационную помощь при защите их прав?
Евгений Дунаев: Тут нужно обозначить, что логика, похоже, была вот какая: когда был кейс, связанный с попыткой надавить на нашу организацию в связи с тем, что у нас была выявлена составляющая политической деятельности, на тот момент запрещенная, и мы, как и всё, что делаем, сделали и этот кейс публичным. Может быть, это и помогло людям увидеть, что есть такая организация, которая несмотря на то, что на нее идет давление, публично отстаивает то, что считает правильным.
После этого случился кейс (дело стендапера Ямбогло — ред.) выступления парня на вечере комедии, после которого ему вменили угрозу убийством министра внутренних дел и его оскорбление. Были и другие кейсы. Тут происходит двояко, мы обычно, осознавая, что люди, оказавшись в подобной ситуации, не знают, что дальше делать, сами предлагаем им юридическую помощь. Иногда мы предлагали, люди отказывались и говорили, что самостоятельно справятся, как было с делом Геннадия Чорбы — мы ж не можем помогать против воли.
И с Романом Ямбогло произошло так, что он отказался от помощи, соглашается с предъявленными обвинениями, я был на одном из судов как свидетель. Иногда люди сами к нам обращались и приходили за помощью. Бывает по-разному. Как я уже упомянул, все эти кейсы объединены тем, что это в той или иной форме преследование за слова. За исключением кейса, связанного с собранием и выступлением в Рыбнице, по поводу которого мы сделали открытое заявление, подготовили письмо-обращение. После этого — что не значит в связи, мы подозреваем, что в связи — выступил глава миссии ОБСЕ в Молдове, высказав озабоченность по поводу ограничения передвижения людей.
Если мы видим нарушения — и неважно, к нам обращались, или мы предлагали поддержку — в этом смысле мы должны солидаризироваться, и используя свою публичность привлечь в проблеме внимание, насколько это возможно — поспособствовать разрешению ситуации. Ну, и как мы знаем, после этого несколько были пересмотрены нашим правительством ограничения, связанные с выездом.
Свободная Европа: 2020 год для многих людей, организаций и предприятий стал годом испытаний. Сейчас в Клубе №19 — детищи центра «Априори» — проходит традиционная Неделя прав человека. Деятельность «Априори» изменилась за время карантинных ограничений, связанных с ковидом?
Евгений Дунаев: Для нас как организации все эти меры были не очень актуальны, потому что мы примерно за полгода-год до карантина благополучно уходили от просиживания штанов, если так можно выразиться, в офисе. У нас офис был всегда для встреч, и всегда возникала проблема, что невозможно сконцентрироваться и поработать в офисе, потому что постоянно кто-то заходит, люди воспринимали наш офис точно так же, как открытое пространство клуба. С этой привычкой мы ничего не могли сделать, что в целом несколько мешало работе, но соответствовала философии организации.
Поэтому для нас было нормальным, если человеку нужно было сконцентрироваться, он говорил, что пойдет дома поработает, чтоб процесс был более эффективным. В том числе, какие-то встречи мы уже делали онлайн. Поэтому когда появились ковид-ограничения, мы были в к этому абсолютно подготовлены. Единственное — программа Клуба №19 очень связана с публичными собраниями, и те ограничения, которые вводились, они влияли, — где-то на несколько месяцев мы даже закрывали клуб. Потом эти ограничения смягчились, и с сентября Клуб открылся, но уже в новом формате — соблюдением всех необходимых мер предосторожности: маски, санитайзеры, дистанция...
К счастью, у нас редко когда не хватало места в Клубе, всегда было достаточно пространства для того, чтобы не было столпотворения. Большая проблема — мы видим это по запросам молодежи — не хватает концертов. Это мы не можем позволить, а летом мы это делали во дворе. И это сегодня единственный формат, в котором мы ограничены.
Есть другая проблема — она практически не связана с нашими ограничениями — она специфическая, мало для кого актуальна, но она есть. В случае преследования человека, он вынужденно покидает пределы Приднестровья. Мы видели в 2020-м такой кейс Александра Самония. В ситуации закрытых границ, понимая, что и в Молдове тем людям, которых в Приднестровье пытаются преследовать, небезопасно. Это показал кейс Геннадия Кузьмичева, которого задержали в Молдове, или тот же кейс Ларисы Калик, за которой следили, когда она была в Кишиневе, уже выехав из Приднестровья. То есть, даже находясь в Молдове, люди не чувствуют себя в безопасности.
А получить какую-нибудь визу, чтобы уехать дальше, сейчас, мягко говоря, довольно сложно. То есть, если раньше человек мог приехать в любую, плюс-минус, страну, сказать, что, друзья, меня преследуют на моей родине, я хочу попросить убежища, то сейчас это невозможно, потому что ты просто не можешь поехать в другую страну, тебе нужна виза, а туристическую или иную визу сейчас невозможно получить, если мы говорим о странах Европы — они закрыты.
В этом смысле есть определенные сложности, но, к счастью, с ними сталкиваются единицы, и это еще один нюанс, который стал новым вызовом, связанным с ковидом.
Свободная Европа: Будущий год объявлен Годом молодежи в Приднестровье. Что ждет молодых людей в 2021-м?
Евгений Дунаев: В этом контексте было бы интересно вспомнить, что говорили бизнесмены по итогам Года предпринимателя в Приднестровье. Если говорить о молодежи, я думаю, что нужно отказаться от этих полумер. И просто уже, наконец, объявить у нас Год демократии, чтоб Приднестровье стало демократичным государством. И тогда всем сразу станет хорошо! Не знаю, зачем мы так мелочимся?!
...А если серьезно, то я поднимал вопросы о том, что молодежь уезжает из Приднестровья даже на пресс-встрече с Вадимом Красносельским около года назад. И все, что смог ответить глава, что-то вроде «ну, что, мы границы закроем».
К сожалению, это предел того, как можно остановить уезжающую молодежь, хотя я говорил о проблемах, которые как раз и подталкивают ее к этому. Так или иначе, я не думаю, что в целом год принесет нам что-то позитивное. Если мы посмотрим на то, что делается, то в молодежи Приднестровье, по большому счету, никогда и не было заинтересовано, никогда это не было приоритетом.
Вот недавняя новость о том, что студентов согнали для того, чтобы они как бы волонтерили на горячей линии МВД, — ну, это тот уровень заботы о молодежи, который у нас есть. Ее просто используют. И все, что будет связано с Годом молодежи — возьмут какую-то молодежь, часть из них будет даже чуть-чуть искренне пытаться что-то сделать красивое, как их воспитывали и учили, а какая будет попросту принуждена к волонтерству, чтобы обеспечить какие-то картинки — какая у нас классная, активная молодежь.
Но ничего реального, по большому счету, думаю, сделано не будет. В этом смысле я недавно наткнулся на видео парня — это единственное его видео на YouTube, крик души, он как раз там рассказывал о поддержке и предпринимательства, и молодежи. Видео минут на сорок, там он делится личным опытом и опытом его друзей — прохождения обучения в бизнес-инкубаторе Торгово-промышленной палаты, рассказывал о своем опыте трудовой миграции в Польшу, очень искреннее и классное, на мой взгляд, видео.
Наверное, логичнее спрашивать у молодежи — я, все-таки, уже не ощущаю себя особо привязанным к молодежи и хорошо ее чувствующим, способным говорить от ее имени. Но с точки зрения управленческих решений... Мы всю свою историю существования Приднестровья показываем свою абсолютную некомпетентность в деле мотивации молодежи оставаться в Приднестровье.
