Украина обратилась в Международный трибунал по морскому праву, потребовав немедленного освобождения Россией моряков, которые были задержаны в прошлом году после инцидента в Керченском проливе. Украинская сторона усматривает в удерживании моряков в следственном изоляторе в Москве грубое нарушение Конвенции ООН по морскому праву.
В Киеве настаивают, что Россия была заранее уведомлена о маневрах украинских кораблей, и называют ее действия агрессией. В МИД России охарактеризовали как недобросовестный поступок обращение Украины в суд и призывают приступить к двухсторонним консультациям. Тем временем Лефортовский суд Москвы продлил срок ареста морякам до 24 и 26 июля.
В Музее антитеррористической операции, открывшемся в Днепре (бывший Днепропетровск) в 2016 году, сейчас проходит выставка рисунков, созданных специально для находящихся в московском СИЗО 24 украинских моряков. Сюда приехала Евгения Эйдер – мачеха самого молодого из украинских военных – Андрея Эйдера, которому на момент инцидента не исполнилось и 19 лет. Контракт о службе в Военно-морском флоте Украины он подписал меньше чем за три месяца до похода через Керченский пролив. При захвате кораблей он был ранен и прооперирован, уже когда находился в заключении.
– Евгения, как вы относитесь к идее украинских властей обратиться в международный арбитраж с целью разрешить ситуацию с вашим сыном и с другими захваченными моряками?
– Я абсолютно поддерживаю не просто идею, а считаю, что это правильный поступок. Потому что Российская Федерация нарушает абсолютно все нормы и морского права, и Женевскую конвенцию, и ведет себя сейчас неподобающим образом с нашими военнопленными ребятами.
– Почему Россия отказывается их категорически признавать военнопленными и говорит о них исключительно как о рядовых нарушителях границы?
– Наверное, потому что Россия не умеет признавать своих ошибок. Потому, что они нехорошие люди. Не знаю почему, не могу вам ответить на этот вопрос, у меня только эмоции, и они негативные в этом отношении. Догнать ребят и стрелять в упор на поражение, а потом говорить, что они просто пересекли границу... Да даже если бы это были простые рыбаки, никто не открывает огонь на поражение при нарушении границы. Это во-первых. Во-вторых, их захватили, раздели, сняли знаки отличия, рассадили сейчас по отдельным камерам, они не имеют возможности ни видеться, ни общаться, ни общаться с родными, ни свиданий. Россия делает просто все что хочет, у нее абсолютно свой закон какой-то. Им чужды не только закон и нормы международного права, а вообще нормы человеческие.
– Какая у вас сейчас последняя информация о том, как чувствует себя ваш сын, чем он занимается, что с ним происходит в Москве?
– У меня сама свежая информация, буквально сегодня мне написала адвокат Маркова, потому что имела возможность с ним увидеться. Чувствует себя он хорошо, говорит, что здоров. Но что он здоров, он говорит все время. Я понимаю, что он хочет нас успокоить, а как настоящий мужчина, жаловаться не будет. Пишет стихи, учит немецкий язык. Говорит, что его уже все это достало, что он больше в СИЗО сидит, чем служит, потому что он контракт подписал буквально за полтора месяца до этого похода. Ну, бодрый.
– Рассчитываете ли вы на обмен или освобождение вашего сына и других украинских моряков после выборов президента Украины?
– Я рассчитываю, что у того человека, от которого это все зависит, появится, наконец, просто волевое желание отпустить ребят, вернуть их, как и положено. На обмен я не рассчитываю, потому что это военнопленные, и единственная наша семейная, как минимум, позиция, а я думаю, что и многих семей тоже, что они просто должны быть без всяких обменов безоговорочно возвращены домой, к себе в страну, которой они служат и где они живут.
– Формулу обмена "всех на всех" вы поддерживаете?
– Я просто не знаю, кого "всех"...
– Всех россиян, которые сейчас содержатся в украинских тюрьмах и которых в России называют политзаключенными, на всех украинцев, которые сидят в российских тюрьмах и являются политзаключенными.
– Я вообще не разбираюсь в политике. Если так решат, я, естественно, поддержу, но дело не в этом. Я не знаю, кто у нас здесь есть, я знаю, что их уже неоднократно предлагали – забирайте, это ваши люди, но Россия не признает тех, кто у нас находится, вообще своими, русскими, отказывается от них. Поэтому я не уверена, что вообще будет какой-либо даже разговор об обмене. Но я опять же говорю, что я считаю, что именно наших военнопленных ребят должны просто отпустить без всяких обменов.
– Могут ли НАТО и вообще страны Запада как-то повлиять на эту ситуацию? Постоянно идут разговоры о том, что НАТО может как-то сопровождать украинские корабли в Керченском проливе, что НАТО просто посылает в Черное море свои корабли, чтобы каким-то образом морально воздействовать на эту ситуацию. Есть в этом смысл?
– Я думаю, что, конечно, есть смысл. Это показывает России, что они продолжают совершать все ту же ошибку и никак не хотят прийти к какому-то решению. И они получают последствия, получают нагнетание ситуации по отношению к ним, и так мир следит пристально за всем происходящим, всем, что творит Российская Федерация. Страны НАТО и Евросоюз, и все наши обращения в ООН – я думаю, это усиливает давление на Россию, чтобы она приняла правильное и единственное верное решение.
Ждать их долго, но очень не хочется даже об этом думать
– Что вы чувствуете здесь, в Музее АТО, где сейчас – выставка картин, нарисованных людьми из разных украинских регионов, чтобы потом подарить их вашему сыну и другим захваченным украинским морякам, которые сейчас сидят в российской тюрьме?
– Меня трясет все время. Такая поддержка, эта акция, выставка создана для того, чтобы рассказывать о том, что есть агрессор. А то, что мы именно в Музее АТО, доказывает, что у нас единственный враг или единственная причина боли и тех последствий, которые мы здесь видим. И эта выставка в этом музее, я считаю, очень уместна. Мы просим писать письма нашим ребятам, потому что письма – это огромная поддержка.
– Пишут ли вашему сыну и другим ребятам письма граждане России?
– Там есть одна женщина, библиотекарь, она говорит, что она уже поэму целую написала, все надеется, что цензура пропустит. Там есть свои ограничения, письма задерживают иногда на два-три месяца. Пишут очень много людей.
– Я так понимаю, в Москве какую-то помощь вашим ребятам оказывают?
– Там есть волонтеры, которые помогают. У них есть средства, которые передают из Украины, и они раз в две недели закупают каждому парню 24 килограмма продуктов, вкусняшек и всего, что необходимо, в том числе одежду. То есть все, что надо, эти ребята организованно делают. Иногда переспрашивают, как бы мы думали, что бы Андрей еще хотел? Спрашивают у всех родственников.
– Но вы, наверное, больше всего мечтаете снова увидеть его в военной форме Украины?
– Я мечтаю его увидеть. Я мечтаю услышать звонок: "Я еду домой", или "Я уже дома", или "Я в Киеве". Ну, то есть эмоционально я понимаю, что даже если это все сейчас случится, в любом случае он не прямо сразу, с поезда поедет домой. Поэтому мы готовимся и где-то даже стараемся себя морально подготовить. Ждать их долго, но очень не хочется даже об этом думать. Хочется, чтобы вот уже – и все, и молча просто приехали, и все.
