Вышел в свет доклад фонда "Либеральная миссия" "Новая реальность: Кремль и Голем". Авторы исследования, в частности, делают вывод, что очищенный от аномальных голосов (фальсификаций) результат "Единой России" не превышает 32% при крайне низкой явке; в то же время реальный результат КПРФ составил 25%; она на самом деле уже обгоняет "Единую Россию" не менее чем в четверти регионов.
Почему замеры демонстрируют рост спроса на нового лидера – фигуру "народного заступника", своего рода "народного Навального"? Что принципиально меняется в российской политике?
Обсуждаем с соавторами исследования политологами Кириллом Роговым и Александром Кыневым.
Ведет передачу Михаил Соколов.
Видеоверсия программы
Михаил Соколов: Мы сегодня поговорим о том, что я бы назвал третьей эпохой путинизма, как и авторы доклада, о котором мы сегодня тоже поговорим, доклад Фонда "Либеральная миссия", называется "Новая реальность: Кремль и Голем". В студии его создатели политолог Кирилл Рогов и Александр Кынев. Там большой творческий коллектив, естественно, мы тоже процитируем участников этого проекта.
Прежде чем мы займемся этим докладом, я хотел бы начать все-таки с яркой новости дня: президент России Владимир Путин сообщил о том, что он прошел ревакцинацию. Фото и видео процедуры не предоставлены, но зато президент взял интервью у замдиректора Института Гамалеи Дениса Логунова.
Михаил Соколов: Так что, позитивная новость? Президент России, не демонстрируя укола, демонстрирует свое позитивное отношение к вакцинации. Люди теперь пойдут и будут делать эти прививки?
Кирилл Рогов: Люди и так потихоньку идут, куда деваться-то? Так что это нормальный процесс. Мы понимаем, что была пропущена на прошлом этапе кампания по вакцинации, но сейчас она пройдет. Это костяк антиваксерский потихонечку будет размываться так и так. Так что я не вижу больших политических перспектив у этой истории.
Михаил Соколов: А как же QR-коды, которые вот-вот узаконят? В Казани нынче из автобусов 500 человек высадили. Они дадут эффект или же, наоборот, поднимут градус недовольства, еще один шаг к цифровой диктатуре?
Александр Кынев: Мне кажется, что это пока запугивание. Я думаю, это тот самый случай, когда угроза применения силы эффективнее, чем само применение. Я думаю, что сознательно нагнетается некоторая паника и истерия с тем, чтобы заставить людей максимально ускорить процесс вакцинации. Именно поэтому такая пауза сделана, чтобы эта пугалка длилась два-три месяца, а потом, когда дело дойдет, скажут: а мы добрые. Немножко перегнули палочку, что-то смягчим.
Я убежден, что это будет принято либо в более либеральном виде, все равно регионы решают в конечном счете, где вводить, где не вводить, либо будет такая же судьба, как была у летних QR-кодов в ресторанах, когда они продержались месяц, потом их отменили. Никакой, на мой взгляд, возможности продержать эти меры в жестком формате хотя бы полгода не существует, просто система не в состоянии это выдержать, она слишком озабочена своими рейтингами, тема слишком непопулярная. Поэтому сейчас это просто запугивание, чтобы скорее шли вакцинироваться.
Михаил Соколов: Но, с другой стороны, некоторые герои вашего доклада явно получают какие-то бонусы, пытаются этой кампанией воспользоваться. Давайте послушаем видного коммунистического деятеля Валерия Рашкина.
Михаил Соколов: Кирилл, коммунисты с этого выступления Рашкина и других в поддержку антивакцинации получают дополнительные дивиденды к тому, что они получили уже во время избирательной кампании?
Кирилл Рогов: Я думаю, да. Это сегодня такая народная тема, вообще в этом есть некоторая народность, если ты ко всему этому относишься очень скептически. Да, безусловно, получили, хотя я не думаю, что это было ключевым в том результате, который они получили на выборах. Я думаю, что в основном те, кто не вакцинируется, не хотят вакцинироваться, в основном эти люди не ходят на выборы.
Александр Кынев: Мне кажется, что с точки зрения позиции КПРФ все цельно и логично. То есть они выступают против насилия и принуждения, в данном случае – что политическое принуждение, что политические репрессии, что принудительная вакцинация, они объединены общей темой насилия. В этом смысле, мне кажется, что и позиция Рашкина и остальных органична, в этом смысле это часть образа КПРФ, который есть сейчас. Если внимательно посмотрим, многие спикеры КПРФ неоднократно говорили, что они не против самой вакцины, они против именно принудиловки.
Михаил Соколов: Слежка, они говорят, контроль...
Александр Кынев: Там много разных терминов. В этом смысле их позиция очень хорошо корреспондирует с позицией многих, например, европейских политических организаций, которые тоже против принудиловки. Так что в этом смысле, конечно, с точки зрения обывателя это находит свой отклик, здесь как раз никакого противоречия нет.
Михаил Соколов: Давайте обратимся теперь к вашему докладу. Он посвящен итогам выборов и последствиям. Получается так, что рейтинг "Единой России" был на уровне 27–28%, она получила 324 места в Государственной думе. Как это все удается?
Кирилл Рогов: Это достаточно традиционная для российского электорального авторитаризма история, как получаются эти места. Здесь два главных источника – это, во-первых, зоны электоральной аномалии, так называемые "электоральные султанаты", где всегда голосуют 90% или 80% населения, средняя 75% явка и примерно столько же из явившихся отдают голоса административному кандидату, кто бы он ни был. В результате эти территории, где проживает примерно 17% избирателей, дают больше трети голосов "Единой России" по списку, 35%.
Михаил Соколов: Единственное, что состав этих территорий немножко меняется?
Кирилл Рогов: Немножко меняется. Это территории очень высоких фальсификаций. Следующая группа территорий – это территория просто высоких фальсификаций. Эти территории дают 35% голосов, плюс одномандатные округа. 60% мест "Единой России" в Думе – это одномандатные округа. И эти два источника, две составные части фальсификаций дают такое преимущество при том, что фактическое голосование, если смотреть на голосование, на выборы как на такой социологический замер, дает нам другую совсем картину. И в этой картине важно даже не то, что у "Единой России" 32–33%...
Михаил Соколов: То есть она все равно лидер пока?
Кирилл Рогов: Она лидер, потому что так устроены выборы – это административная мобилизация, нет альтернативных хороших вариантов, нет конкуренции проектов партийных, поэтому она лидер.
Но самый главный результат, что в этих очищенных от аномалий результатах 25% получают коммунисты. И это принципиальное изменение, потому что такого рода электоральная конструкция, электоральный авторитаризм, он обычно устроен так, что там есть одна центральная партия и какие-то малыши вокруг нее расставлены, их электоральные возможности несоотносимы. Так и было на прошлых выборах в России: по 10% берут три примерно оппозиционные партии и 40% – центральная партия. Когда мы имеем картинку, где главная партия имеет 33%, а вторая имеет 25%, то это уже соотносимые электоральные ресурсы. Это означает, что у нас нет некоторого доминанта в реальности голосования, в официальных итогах он есть, а в реальности голосования такой доминанты нет, а есть две большие конкурирующие группы.
Александр Кынев: Главное здесь, что в этих выборах при том, что сохранилось доминирование, "Единая Россия" в абсолютных цифрах потеряла по сравнению с 2016 годом минус 5% по официальным данным, с учетом фальсификаций было 54, стало 49 с копейками, но главное, что изменилась структура внутренняя.
Если даже в 2015 году "Единая Россия" во всех регионах заняла первое место, и где были фальсификации, и где не было, но "Единая Россия" была первой, сейчас впервые за последние 15 лет в четырех регионах на первом месте КПРФ, еще в около десятка регионов КПРФ на втором месте, но с очень маленьким отрывом, то есть фактически это равенство де-факто. Внутренняя структура географии резко изменилась. Степень поляризации электорального поведения по стране стала максимальной за все эти годы. Получается, что у нас часть страны резко оппозиционная, а часть изображает это голосование 90%.
Здесь надо сказать, что КПРФ не просто вышла на второе место, она ушла в отрыв от всех остальных. На мой взгляд, сейчас все, что мы наблюдаем, – это отголоски результатов этих выборов. Власть реагирует всегда, как может, находит главного, начинает с ним бороться. Но проблема в том, что главным источником электоральной победы КПРФ является власть сама. Грубо говоря, если попытаться ответить на вопрос, кто же помог КПРФ так консолидировать протестные голоса, ответ один – зачистка политического поля. Если бы власть не зачистила политическое поле от максимального количества игроков, никакой бы консолидации протестного электората вокруг КПРФ не было бы. Это такая внутренняя ограниченность вертикали, которая никогда не просчитывает последствия собственных действий. Грубо говоря, если бы был список Навального, например, собрал бы он свои 6–7%, был бы кто-то еще, никаких бы 25% у КПРФ не было бы.
В этом смысле диверсификация политического поля, которая бы по большому счету никакой угрозы власти бы не представляла, с этим было бы тяжелее работать – вот и вся сложность. Они просто со сложными схемами работать не умеют, они деградировали, они разучились. Поэтому все, что у них в руках есть, – это кувалда и запрет.
Нам кажется, что если они всех, кто им не нравился, пересажали, ввели новые запреты, то избиратель этих кандидатов исчез. Он не исчезает, он выбирает из того, что осталось, а из того, что осталось, самым радикальным проектом и самым перспективным оставалась КПРФ. Она, надо сказать, вела в этом смысле себя технологически очень правильно, она не сделала никаких ошибок, она продемонстрировала некую волю, бойцовский характер. То есть символический жест Павла Грудинина – это как раз знак избирателю, что мы не боимся, мы понимаем, что он аллерген, но мы его выдвигаем.
Михаил Соколов: И его снимают...
Александр Кынев: На это, мне кажется, и был расчет.
То есть были важны символические жесты, которые для людей считываются: у них хоть какие-то яйца есть, за них проголосуем. Надо сказать, что КПРФ эту стратегию нащупала не сегодня, эта стратегия, мне кажется, года три существует. Если мы посмотрим на региональные кампании последних лет, уже выработан сценарий, когда КПРФ превращается в площадку, которая сознательно аккумулирует самых разных кандидатов, гражданских активистов, каких-нибудь экозащитников, правозащитников, кого угодно.
Такие случаи были за последние годы в Чите. Например, в Чите, когда были выборы в Городскую думу, от КПРФ выдвигалась даже Марина Саватеева. Наши слушатели не знают, кто это, я просто назову одну из ее прошлых должностей – она руководила юридическим отделом в президентском штабе Ивана Рыбкина с 2004 года, партия "Либеральная Россия". То есть известный местный либерал, правозащитник шла от КПРФ. В Республике Коми депутатом Госсовета Коми по списку КПРФ стал либертарианец Воробьев, первый либертарианец депутат регионального парламента. Точно такая же широкая коалиция была у КПРФ на выборах в Кургане и так далее. Есть Московская городская дума тому яркий пример, когда часть депутатов, которые избраны от КПРФ, никакого отношения ранее к ней не имели, и так далее.
Поэтому эта попытка де-факто строить широкую коалицию была, может быть, полуинтуитивно нащупана КПРФ некоторое время назад, и она принесла свои плоды. Если власть сейчас будет делать то, что она делает сейчас, она только будет усиливать этот процесс. Потому что изгнание Рашкина, наезд на депутата Самсонова в Приморском крае – это все только усиливает символический оппозиционный статус КПРФ. То есть в условиях, когда никакого намека на улучшение ситуации в стране нет, просто КПРФ будет превращаться в еще больший маяк для всех недовольных.
Не будет Рашкина – будет Петров, Сидоров, Иванов и так далее. Власть не понимает, на мой взгляд, фундаментальную вещь, что дело не в фамилиях – дело в институтах. Соответственно, уберете вы одного гражданина, который вызывает лично аллергию, придет другой такой же. То, что есть какие-то люди, которые сегодня воспринимаются внутри руководства КПРФ властью как какие-то более договороспособные, так это они сегодня кажутся вам такими. Как только у них поднакопятся ресурсы, амбиции и все остальное, они будут вести себя абсолютно по-другому. Это временная характеристика.
Михаил Соколов: Но есть, наверное, и какие-то фундаментальные вещи. То есть за последние годы с предыдущих выборов власть сделала какой-то ряд серьезных ошибок, которые тогда усилили, видимо, коммунистов.
Кирилл Рогов: Мы знаем эту динамику более-менее, что спал крымский синдром, он перестал действовать, пенсионная реформа стала таким триггером изменения отношения к власти, в целом изменения, она предстала населению немножко в другом виде. Отсутствие экономического роста длительного – это все делает свое дело.
Я хочу сказать, что, с одной стороны, совершенно согласен с тем, что Саша говорил, но в целом коалиция вокруг КПРФ в какой-то степени собирается без воли КПРФ, это оказывается таким магнитом. В целом там четыре составные части, в этом успехе КПРФ. Это традиционный ядерный электорат коммунистов, это социально-протестные настроения в основном тех, кто мало получает. Третья составляющая – это такой антиолигархический, антикоррупционный, но более популистский тренд, который существует в регионах, раньше его притягивала ЛДПР, а сейчас ЛДПР стала хуже смотреться. И четвертое, безусловно, присутствует в успехе КПРФ эффект "умного голосования". Это видно, это очень важная тема, которая в докладе поднимается, это разбирает Денис Волков, директор Левада-центра, подробно.
Михаил Соколов: Извините, объявленного "иностранным агентом".
Кирилл Рогов: Электоральный профиль тех, кто голосовал за КПРФ, резко изменился с 2016 года. Если тогда это была нишевая партия, где 60% голосовавших были пенсионерами, то теперь это партия с ровным возрастным электоральным профилем, то есть молодые в той же степени голосуют за КПРФ, как и пожилые. Это партия с совсем другим социальным составом с точки зрения рода занятий людей. Теперь прибавились управленцы, руководители, предприниматели, среди них КПРФ является весьма популярной для голосования партией. Так что это такой конгломерат.
Этот профиль показывает довольно ровный профиль партии по социально-демографическим группам, он именно показывает, что это теперь мейнстримная партия, она не нишевая партия какой-то демографической группы, а она во всех слоях. Я хочу сказать, что здесь есть проблема, Саша сказал, что ничего страшного не было бы, если бы допустили Навального с 6–7%.
Михаил Соколов: Я думаю, это опасная как раз вещь – это легитимация всех расследований тогда бы была.
Кирилл Рогов: Попали бы несколько человек в Думу – это было бы очень тяжело.
Но есть еще одна критическая проблема, которую тоже мы в докладе попытались описать. Если мы посмотрим на одномандатные округа, где сейчас у "Единой России" 60% мест благодаря им получено, по подсчетам, если очистить от фальсификаций, убрать аномальные голоса, получается, как пишет Сергей Шпилькин в докладе, что медианный результат победителя в одномандатном округе 33%. Второй, сколько занимает в округе, тот, который проиграл, ближайший соперник – 22%. Теперь мы смотрим на явку, которая составляет 38%, и понимаем, чтобы выиграть одномандатный округ, нужно мобилизовать примерно 13% избирателей. А проигравший кандидат мобилизовал примерно 8–9% избирателей. Если к нему добавить 4–5% новых избирателей, которые придут и присоединятся к нему, то выборы имеют опрокидывающий эффект, побеждает этот кандидат.
Михаил Соколов: Но он не побеждает в натуре?
Кирилл Рогов: Он не побеждает в натуре. Но это объясняет, почему такая была истерика по поводу "умного голосования". Потому что в принципе это штука, которая может сработать в такой ситуации на низких явках. Но эта головная боль теперь остается, потому что в принципе теперь мы видим по эффекту, который есть у КПРФ, что такая коалиция может складываться и без Навального, без участия Навального или при слабом участии Навального, немножко с другой стороны прирастает эта коалиция. И это тоже ставит перед властью очень серьезные проблемы: что делать с этой платформой КПРФ как с таким сборником всех этих протестных настроений.
Михаил Соколов: Власти должны работать действительно на малой явке? На большой явке, если гнать народ на голосование, есть другие риски.
Александр Кынев: Дело в том, что стратегия низкой явки стала базовой для власти где-то уже с 2013 года, с того момента, как выборы перенесли на сентябрь. Собственно говоря, перенос выборов на сентябрь – это и есть стратегия низкой явки, когда кампания идет, а граждане в это время сажают картошку, вывозят детей на море, занимаются другими делами. Никто этой кампании не видит, люди приезжают, тем временем проходит голосование: ой, выборы прошли, а я и не знал.
Низкая явка – это когда голосуют люди по спискам, когда есть электорат, он известен поименно, он мобилизуется через начальников разных, через собесы, органы социальной опеки и так далее. Поэтому, естественно, поскольку власть сама отучилась работать за эти годы с независимым избирателем, она привыкла, что он потому и независимый, что его надо убеждать, что он не будет голосовать по приказу, а убеждать разучились, не умеют, не осталось аргументов. Конечно, для них рост явки – это такое минное поле, которое неизвестно, чем закончится. Они этого очень боятся. Поэтому нужна предсказуемость. Отсюда низкая явка, отсюда попытка стерилизации бюллетеней, недопуск кандидатов, которые, не дай бог, проведут яркую кампанию, приведут каких-то своих сторонников и так далее. Это все страхи, которые рождают принцип домино, одно рождает другое, другое рождает третье и так далее. Отсюда чернуха на выборах, потому что чернуха тоже снижает явку. Конечно, единственное, что оппозиции остается в таких условиях, – это бороться за повышение явки, это сегодня ключевая проблема этих выборов. Надо сказать, что кроме повышения явки есть еще проблема того, что даже с собственным базовым электоратом власти большие проблемы. Мы видим, если посмотреть динамику по регионам, много лет, когда мы пишем доклады по выборам, мы их сравниваем, вот уже несколько лет никакого прироста явки нет, то есть явка примерно одна и так же, плюс-минус 2–3%.
Михаил Соколов: То есть одни и те же люди ходят по спискам?
Александр Кынев: Ходят на выборы одни и те же люди. Там небольшие приросты есть, но это незначительно.
Михаил Соколов: А как же многодневное голосование?
Александр Кынев: Многодневное голосование не дает прироста. Если мы посмотрим по регионам, в большинстве случаев есть отдельные девиации, отдельные регионы, где администрации перемудрили, типа Еврейской автономной области, в большинстве регионов многодневное голосование ни в прошлом году, ни в этом радикально явку не поменяло.
Михаил Соколов: Но оно зато дает контроль.
Александр Кынев: Трехдневное голосование – это не про явку, это именно следствие испуга и страха того, что после 2018 года люди стали, как и раньше, приходить по приказу, но при этом приходить с желанием сказать свое "фи", то есть с фигой в кармане. Собственно говоря, это и вызывало истерику. Они долго думали, что с этим делать, тут пришла пандемия, она подсказала этот вариант: а давайте-ка мы три дня будем людей прогонять через участки. Это создает иллюзию большего контроля, когда говорят, что вы придете голосовать не в воскресенье, а в пятницу, мы вас по списочку проверим. Людям кажется, что они проголосуют в эту урну, там специально кто-то что-то посчитает.
Электронное голосование добавилось по Москве. Надо сказать, что если мы внимательно посмотрим, как раз электронное голосование, львиная доля всех электронных бюллетеней – это московские бюллетени, именно они подняли явку в Москве, именно они перевернули результаты по московским одномандатным округам. Если объяснять, как 38% могло превратиться в 49, два ответа. Ответ первый: девиантная явка в аномальных регионах в сумме половина голосов за "Единую Россию". И второе – это электронное голосование в Москве. Это два источника победы "Единой России", без них никаких 49% не было бы на горизонте, было бы 37–38%.
Михаил Соколов: А что можно про электронное голосование сказать?
Кирилл Рогов: Я как раз хотел к этому перейти. Социологические опросы показывают, что среди тех, кто говорит, что не участвовали в выборах, или собирались участвовать в выборах, или участвовали в выборах, на самом деле это более лояльный контингент, чем те, кто говорит, что не собирается и не участвовал в выборах. То есть здесь выше рейтинги "Единой России", выше рейтинги Путина, выше доля тех, кто говорит, что дела идут в правильном направлении. Это очень важный аргумент, который нам говорит о том, что в принципе то, что явка увеличилась за счет электронного голосования в Москве, не могло привести к улучшению показателей "Единой России".
Социологически надо объяснять, как оно могло так быть, хотя в норме должно было даже ухудшить ее результат. У нас явка 25% на реальных участках была в Москве, и 29% голосов получила "Единая Россия" здесь. После электронного голосования стала явка 50%, а "Единая Россия" 36–37% получила в Москве. Опять же вернусь к интересному вопросу. На обычных участках в одномандатных округах победитель получал 33% в среднем, а второй кандидат 28%, потому что эффект "умного голосования", они были близки. Неважно, кто выигрывал, административный или оппозиционный кандидат, 33–28. В электронном голосовании мы видим такую ситуацию: за "Единую Россию" 43%, за победившего кандидата, а это уже только административный кандидат, 43%, за второго кандидата 175. Это картинка регионов не с очень высоким, но с достаточно высоким уровнем фальсификаций. Мы такие регионы знаем, там хорошо фальсифицируют, там получается такой результат. Это совершенно не Москва, это не похоже на то, как Москва голосовала 10 лет и как она в этом году проголосовала.
Михаил Соколов: То есть Собянин и компания научились замечательно фальсифицировать выборы теперь с помощью электронного голосования. Оправдатели постоянно рассказывают нам, Венедиктов и другие, из какого-то департамента товарищ пишет, что нет, это честно, это избиратели какие-то передумали, пуш-рассылки, эсэмэски, они переубедились. Я вообще, кстати говоря, не знаю, как насчет законности вот этой штуки с отзывом и переголосованием. Я же не могу прийти, бюллетень свой вытащить из урны, сказать: знаете, я передумал, не хочу за "Единую Россию", хочу за коммунистов.
Александр Кынев: Вы можете его заменить до того момента, как опустили в урну.
Михаил Соколов: Но ты же проголосовал электронно, опустил.
Кирилл Рогов: Я здесь поставил бы немножко шире вопрос, так он ставится в нашем докладе. Анализ процедур московского голосования, это к немосковской платформе также относится, приводит к выводу, что это в принципе категорически не соответствует принципам закона о гарантии прав избирателей. Все те формы контроля, которые существуют для обычного голосования, они здесь отсутствуют. Контроля нет не только у наблюдателей, но даже у членов избирательных комиссий. Они просто получают бумажку, на которой технические организаторы голосования распечатывают им результат.
Самое важное, что результат не может быть увиден из публичного блокчейна, вы просто его не видите. Идея в чем была – что там нет людей, публичный блокчейн считает и выдает вам результат. Потом приходят какие-то люди и говорят, что у них есть какая-то штучка, с помощью которой они его узнали, и вот вам распечатка. Это просто идеальная машина фальсификаций, это просто полный черный ящик, который категорически не соответствует ни закону о гарантии прав избирателей, ни конституционным нормам, которые заложены в отношении любого голосования, электорального процесса. Просто это все списали, и дядя из задней комнаты вам расскажет, как вы проголосовали. Это главная проблема, которая делает, безусловно, результат нелегитимным, а эту машину просто идеальной машиной для фальсификаций.
Михаил Соколов: То есть в Москве как минимум в восьми округах результаты украдены?
Александр Кынев: В девяти. Во всяком случае, нет никакого логического объяснения такой разницы. Я думаю, в историю это все войдет. Понятно, что никто ничего не отменит, но с точки зрения будущего – следите за руками. В этом смысле надо понимать, что реальное падение рейтингов власти будет прямо пропорционально желанию массового внедрения электронного голосования. Надо сказать, зная судьбу авторитарных режимов, формальные цифры поддержки в условиях реального ее отсутствия ничего не гарантируют. Все всё прекрасно знают и понимают, но это никого никогда не спасало, если речь заходила до серьезных элитных расколов и невозможности системы существовать в прежнем виде. В данном случае надо понимать, что именно активный переход к использованию электронного голосования означает как раз некоторую точку невозврата, когда система говорит, что нет, легальным путем победить не сможете. При сценариях, что будет дальше, скорее всего, приходится исходить из каких-то других вариантов.
Кирилл Рогов: Есть, например, Туркмения, объявляют в какой-то день: президент при явке 90% набрал 88%. Как ни садимся, все он так набирает, любят его люди. В России есть некоторая инфраструктура той эпохи, когда в России выборы имели значение. Часть этой инфраструктуры – это избирательные комиссии. Потому что поразительным образом есть значительное количество, хотя все время сокращающееся, регионов и мест, где считают либо честно, либо более-менее честно.
Михаил Соколов: А зачем, можно понять? Привычка такая?
Александр Кынев: Я думаю, это по Канту: внутренний закон во мне. Реально у нас во многих регионах уровень политической культуры не предполагает, что люди будут выполнять приказ, люди ведут себя так, как они привыкли себя вести. Не надо считать, что у нас вокруг оловянные солдаты Урфина Джюса, которые будут что-то делать, – это неправда.
Михаил Соколов: Есть регионы, где есть эти солдаты.
Кирилл Рогов: В любом регионе, даже в Москве, где почти все закрыто, вы в каком-нибудь Ногатинском затоне найдете несколько участков, где явные фальсификации, а в какой-нибудь Нижегородской области вы увидите, что центр Нижнего Новгорода голосует примерно так же, как Москва. А есть там такой Лукояновский район, где всегда почти явка 80, за административных кандидатов 80, то есть такая внутренняя Чечня или внутренняя Ингушетия.
Михаил Соколов: Наверное, деревни и поселки тоже примерно так же действуют.
Кирилл Рогов: Главный фактор здесь, во-первых, какая-то система взаимоотношений. Это же конкретные люди должны делать и наблюдатели, конечно, понимание того, что это станет известно. Поэтому в крупных городах этого меньше, где есть наблюдатели, а как только мы уходим на периферию, мы можем это встретить. То есть это действительно расположено таким архипелагом. Электронное голосование позволит отменить остатки этой инфраструктуры, которая осталась от времен, когда выборы имели значение, с наблюдателями, с честными членами избирательных комиссий, а просто за них выписывать эту бумажку, будут приносить из задней комнаты, сколько сейчас набрали.
