Фестиваль «Мэрцишор» в Тирасполе открылся постановкой кишиневского театра «С улицы Роз». Наш корреспондент Василий Коваль побеседовал с руководителем театра Юрием Хармелиным, – об интересе к сценическому искусству на обоих берегах Днестра, о зрителях и о жизни.
Юрий Аркадьевич, вы в Тирасполь приезжаете не впервые, и фестиваль «Мэрцишор» без вас уже трудно представить.
Да, мы в Тирасполе не то что, не первый – не второй, не пятый, а и не знаю в какой раз. Мы почти весь репертуар сюда привозим. А самое интересное, что тираспольчане приезжают к нам в Кишинев смотреть наши спектакли, причем очень активно – целыми автобусами, не по два-три человека, а группами, заранее договариваются. Любят наш театр!
А на «Мэрцишор» мы приезжаем регулярно уже много лет. Тираспольский театр к нам приедет 10 марта, они будут показывать спектакль «Черный квадрат». Единственно, что когда мы сюда приезжаем, то здесь большой зал, а у нас маленький, камерный театр, и когда Тирасполь приезжает к нам, им приходится играть на малой сцене.
С финансовой точки зрения им это, конечно, не так интересно. Но, с другой стороны, они приезжают в наш театр, который очень популярен, к нам ходят – за два месяца билетов уже нельзя купить на наши спектакли. Сейчас у нас уже продаются билеты на апрель.
Чем вы объясняете такой интерес?
Не знаю, наверное, качеством спектаклей, нашим отношением к театру. Я воспитываю своих актеров, у меня есть отношение к театру свое собственное, и я в них воспитываю единомышленников. Кроме того, можно сказать еще и о том, что мы очень много ездим по всему миру, нас много приглашают, мы бывали в очень дальних странах – в Норвегии, Швейцарии, Монголии, не говоря о России.
Мы проводим наш собственный фестиваль, каждую осень, в этом году будет уже десятый наш всемирный фестиваль «Молдфест.Рампа.Ру». За девять фестивалей, что мы уже провели, к нам приезжали театры из 27 стран мира! А в этом году нашему театру исполняется 40 лет. И я всегда объясняю: когда театру исполняется сто лет, двести или триста – это дата мало о чем говорящая. Эта дата говорит о том, что этот театр или здание простояло, скажем, сто лет.
А я говорю о живом театре, который я создал 40 лет назад, когда мне было 23 года, даже не было 23 лет... Есть люди, которые со мной это делали, они рядом и сейчас. Многие уехали, но они приедут на 40-летие, потому что мы делаем большой праздник. Это будет целая театральная неделя, по два спектакля в день. Приедут люди из разных стран мира и будут смотреть на тот театр, который есть сегодня.
Меня часто называют «человек-театр», потому что я театр вижу во всем
В принципе, у нас труппа главным образом, молодежная; у нас есть две бабушки и пару человек среднего возраста – и нам этого как бы и достаточно. Раз люди к нам ходят, заранее берут билеты и боятся не попасть – и часто не попадают – наверное, это потому, что им нравится качество, нравится репертуар, который мы играем. Я стараюсь следить за тем, чтобы репертуар был очень разнообразным. У нас очень большое количество детских спектаклей. А вообще у нас идущих спектаклей около сорока, это очень много. А за все годы было поставлено более 250 спектаклей.
Как вы отбирали спектакли для приднестровского зрителя?
Как мы выбрали? Это премьерный спектакль. Те, кто нас любит и уже приезжали к нам, они придут еще раз, и в Тирасполь, и в Бендеры. Они приезжают в Кишинев смотреть премьеры, а потом нас зовут. И поскольку спектакль «Мертвые души» – это последняя взрослая премьера, вот мы с нею и приехали. Мы сюда много на самом деле привозим. Мы очень любим сюда приезжать. Нас очень хорошо принимают в Тирасполе и Бендерах.
Судя по тому, сколько приходят людей, судя по тому, как они ездят к нам, смотрят, как принимают, в конце аплодируют, я могу подумать о том, что нас любят. И ждут нас. Это стало происходить постепенно. То есть, вначале мы приезжали сюда на полупустые залы. И тот авторитет, который есть у театра, нужно было завоевать. Но мы не думали о том, чтобы завоевать, мы просто хотели хорошо работать – и работали. Привозили разные спектакли – и драматические, и трагедийные, и комедии, и народные. И детские всегда – утром играем детский, вечером – взрослый. Вот как-то так приучили к себе. И нас полюбили.
Юрий Аркадьевич, так что же такое театр?
Для меня это моя жизнь. Меня часто называют «человек-театр», потому что я театр вижу во всем. Я вот завтракаю: и вот какие-то чашки, и вот мне кажется, что уже сейчас начинается театр. Хотя я в жизни не артист, я режиссер, я играю всего лишь в одном спектакле нашего репертуара. Правда, играю уже 15 лет, или больше, – нет, почти 18!
Театр для меня – это жизнь. Это школа, это жизнь. Для меня это взаимоотношения, это психология. Это философия жизни. Для меня это все. Это воспитание: не только я воспитываю, но и меня воспитывают. Это моя возможность, поймите правильно, это моя возможность не стареть, не в том смысле, что я боюсь постареть – все равно стареем. Я имею в виду, что не постареть морально, идеологически. Я хочу не просто идти в ногу со временем, я хочу опережать время, своими работами чуть опережать время.
Я работаю с молодежью, с детьми. Я даю много им, но и они дают мне очень много. И вот вы знаете, когда со мной случилось несчастье, все мои ученики, со всего мира… Если б не они, меня бы просто уже не было, и все.
Может быть, я что-то делаю неправильно, возможно. Но то, что я хочу делать правильно, и думаю, что делаю правильно, – в этом я могу вас уверить! Я сто раз думаю, и хочу сделать правильно. Хотя я как и все нормальные люди ошибаюсь, и нередко ошибаюсь.
Современный театр отличается от того, который был десять, двадцать, тридцать, сорок лет назад?
Вы знаете, десять, двадцать, тридцать, сорок лет – это как раз возраст моего театра. Я не хочу сегодня говорить о театре вообще. Я буду говорить о своем театре. К сожалению, я не согласен с концепцией многих театров, которые я часто вижу, – мы много ездим, и к нам приезжают.
Я стараюсь воспитывать у своих актеров вкус. Я стараюсь делать из них единомышленников
Вы знаете, понимание театра разное. У меня и сорок лет назад, и тридцать, и двадцать, и десять – оно такое же. Единственное, оно, естественно, развивается, и я больше начинаю понимать. С каждым десятилетием или с каждым годом я просто начинаю еще больше понимать о театре, чем я понимал ранее. Вот и все, это профессия. Профессионализм просто растет.
Я очень строго отношусь к актерам. Я очень строго и требовательно отношусь к себе. Я очень строго отношусь к вкусу. Я очень не люблю безвкусные спектакли. Что значит – безвкусный? Я не люблю на сцене пошлости, хотя у меня есть спектакли, где у меня полностью раздетые люди. Я не люблю в спектакле брани, хотя у меня есть спектакли, в которых не просто иногда ругаются, а разговаривают матом – такие пьесы. Но это никогда не звучит пошло, это никогда не звучит грубо. Это звучит честно.
Для меня это очень важно. И по вкусу, опять же, я часто вижу спектакли, в которых отсутствует вкус у режиссера, у актеров, то есть, у театра. Я стараюсь воспитывать у своих актеров вкус. У нас же они проходят большую школу – и лицей театральный, и факультет, и сам театр. Я стараюсь делать из них единомышленников. Если у меня не получается единомышленник, то мы расстаемся. Но если не получается единомышленник, но он прав в чем-то, я, конечно, готов к нему прислушаться и принять его какие-то предложения. Но концепция театра – главное, у нас оно должно быть схоже, то есть, мы должны разговаривать на одном языке.
В жизни ничего не делаем со своей душой, чаще всего. А пришли в театр – ну, хотя бы в театре надо что-то делать с сердцем и с головой. Иначе мы во что превратимся?
А зачем люди приходят на спектакли вашего театра?
Я могу сказать, зачем я хожу в театр, но не в свой. И за чем я хочу, чтоб люди приходили в мой театр. Я хочу, чтобы они приходили – и я так хожу в театр – за чувствами, за эмоциями, за работой. Работой головы и сердца.
Я хочу, чтобы уходя после спектакля, что бы они не посмотрели, будь то комедия, драма или трагедия, чтобы они, выйдя из зала, вот, муж с женой, или двое друзей, или две подруги, или мама с ребенком – не имеет значения. Но чтобы они вышли и не заговорили о том, сделал ли сын или дочь уроки, или «а что мы сейчас будем есть на ужин?»
Я хочу, чтобы еще некоторое время этот спектакль, который только что закончился, оставался в умах и сердцах этих людей, и чтобы они еще какое-то время думали об увиденном. Я хочу заставить их думать. Когда я читаю пьесу и начинаю ее ставить – она же произвела на меня какое-то впечатление. Значит, я тоже хочу произвести какое-то эмоциональное впечатление на тех, кто потом уже придет смотреть спектакль. Потому что спектакль вторичен, первична драматургия. Я хочу что-то сделать со зрителями.
Для меня нет хуже спектакля, который ничего не сделал с публикой. Когда публика просто ушли – и ушла, посмотрели – и посмотрели. И говорят: «Поржали!» Вот и все. Но театр – он обязательно должен что-то сделать с тобой. Обязательно! Тогда есть в нем смысл.
Для меня – вот почему люди должны ходить в театр. Они не для чего-то, а за чем должны ходить. Ходить за чувствами, за эмоциями, за переживаниями, за работой. Потому что мы в жизни ничего не делаем со своей душой, чаще всего. А пришли в театр – ну, хотя бы в театре надо что-то делать с сердцем и с головой. Иначе мы во что превратимся? Вообще очерствеем.
И если мне удается сделать так, чтобы люди работали, чтобы они ушли из зала и еще какое-то время думали – мне когда звонят и говорят: «Вот, два дня прошло, а мы до сих пор про это говорим, про вот это думаем», – вот это и есть то, зачем существует театр.