31-летний житель Гомеля Сергей Верещагин в ноябре 2020 года получил пять лет колонии общего режима "за насилие в отношении сотрудника органов внутренних дел". Двенадцатого августа, в первые дни протестов в Беларуси, по словам Верещагина, он увидел из окна, как милиция избивает людей на улице его города, в том числе девушек. Он начал кричать на силовиков из окна и бросил в них пластиковую бутылку. Силовики ворвались к Верещагину в квартиру, жестоко избили его и задержали. В отделении милиции, по словам Сергея, его тоже били – дубинками три-четыре человека по очереди – и прыгали у него по голове. По словам адвоката, Верещагину было нанесено не менее 100 ударов, из-за чего он получил тяжелую черепно-мозговую травму, а также "ушиб головного мозга, множественные гематомы и ушибы, в том числе грудной клетки, шейного, грудного и поясничного отделов позвоночника, височных областей".
Здоровье Сергея после жестокого избиения сильно ухудшилось. Мать Сергея, которая увидела его в суде, отметила, что у Верещагина нарушена речь, а в последнем слове мужчина сказал: "Отпустите меня домой, я не понимаю, что происходит". Но, несмотря на это, суд приговорил его к 5 годам лишения свободы и отправил в колонию.
В ИК №13 в Глубоком в Витебской области, по словам Верещагина, над ним продолжили издеваться врачи и сотрудники колонии. Сергея неоднократно отправляли в помещение камерного типа, где он неделями жил в холоде и темноте, лишали необходимых ему лекарств и просто отказывались обследовать. Общественность в Беларуси не раз выражала обеспокоенность состоянием здоровья политзаключенного и собрала 7 тысяч подписей с требованием его госпитализации, и в мае 2021 года Сергея ненадолго поместили в Глубокскую районную больницу. Но затем снова отправили в колонию.
Верещагин подробно описал все происходящее с ним в колонии в письме, написанном от руки. Он передал его родным через одного из освободившихся осужденных. Белорусская служба Радио Свобода получила копию письма от родных Верещагина и посчитала нужным его опубликовать, чтобы показать, в каких условиях в Беларуси содержат в тюрьмах политзаключенных, которым нужна медицинская помощь.
"Я прошу тебя, чтобы ты опубликовал это письмо, чтобы все люди знали для себя, что такое белорусские исправительные учреждения и как в них отбывают наказания люди со статусом "политический", – пишет Верещагин в начале письма. Он отдельно отмечает, что "белорусский народ до этих пор ходил в розовых очках" и не понимает, насколько все серьезно и все плачевно в этой стране".
"Я не могу понять, почему я страдаю, за что у меня отняли здоровье, — также пишет Сергей. — Теперь выясняется, что действует только беспредельная милиция, которой мы развязали руки и допустили еще больше произвола в этой стране".
Он призывает белорусов "снимать очки" и "делать что-то, чтобы мы, белорусы, жили процветающе, счастливо и улыбались". "И чтобы наши мамы плакали только от радости, а не от того, что их сыновей убивают и незаконно сажают", – подчеркивает Верещагин в письме.
"С момента пребывания в колонии я подвергался постоянным оскорблениям со стороны администрации. Я понял, что в это место меня отправили на погибель, – продолжает он. – Мне создаются такие условия, в которых живые позавидуют мертвым".
"Когда я прибыл в колонию, я две недели находился на карантине. За это время я стал злобным нарушителем режима, хотя в то время я ничего не нарушал, – рассказывает Сергей. – Первые два нарушения были мне написаны за то, что я прилег на нары, когда почувствовал головокружение и потерял сознание — несмотря на то, что на моей карточке была отметка "Постельный режим". Третье наказание было вымышленным: что я якобы курил. Я попытался доказать, что нарушения я этого не совершал, но меня просто поставили перед фактом: ты за это лишен свиданий и посылок".
"Вышел я с карантина злостным нарушителем", – продолжает Верещагин. По его словам, на него были повешены "все возможные профилактические учеты": что он склонен к экстремизму, суициду, может организовать нападение на администрацию, захватить заложников. "Просто вызвали на комиссию и сказали, что профучет такой и такой, не давая возможности себя защитить и не объясняя, на каких основаниях, по каким причинам они меня наказали", – пишет Сергей.
"Я себя плохо чувствую уже долгое время. Но необходимой и должной медицинской помощи я не получал, – продолжает Верещагин. – У меня постоянно кружится голова, я плохо стал видеть, у меня онемение левой стороны всего тела, постоянные сильные головные боли, я теряю сознание. У меня разбиты все суставы в руках и ногах, от чего я постоянно чувствую сильную боль".
"Я попытался попасть в медсанчасть, попасть к заведующей и другим врачам. Долгое время я просто не мог туда попасть: меня не пускали. По дороге в медсанчасть меня всегда останавливали работники колонии и отправляли обратно по разным причинам или без причины", – пишет Сергей. Он отдельно замечает, что начальнику режимной части Игорю Стожику не понравилось то, что он ходил в медсанчасть и требовал от врачей помощи.
"Я все-таки поймал начальника медсанчасти Надежду Паткевич и все ей объяснил. Она измерила давление, посмотрела карточку, послушала меня, затем сказала: "Давай измерим давление", – и я понял, что что-то не так. Потом она сказала, что не знает, что со мной делать, что ей нужно посоветоваться с администрацией колонии. И сказала, чтобы я шел на работу, – рассказывает Верещагин. – Я ушел, чуть передвигая ноги, в состоянии, близком к обмороку. После этого десятки моих попыток добраться до нее оказались безуспешными. Когда я снова пошел в медсанчасть, она, увидев меня и увидев то, что я ее увидел, сказала диспетчеру: "Скажи ему, что я сегодня не принимаю".
Сергей рассказывает также, что обращался и к другим врачам, которые работают в колонии, например к терапевту Олегу Дубасу. Он объяснял ему, что не может спать из-за сильной головной боли и что у него кружится голова, темнеет в глазах и он боится потерять сознание.
"На что он мне сказал: "Ты мне надоел своими болезнями"– и отправил на работу", – цитирует Сергей слова врача. Он пишет, что еще одна врач дала ему таблетку амепразола (лекарство от желудка – ред.), хотя он жаловался на онемение левой стороны тела.
"В другой раз вечером перед отбоем фельдшер, увидев мое критично плохое состояние, написал мне больничный на завтра и дал направление к неврологу", – рассказывает Верещагин. Однако, по его словам, когда он на следующий день пошел к врачу с этим направлением, начальник режимной части Игорь Стожик остановил его и "пришел в ярость":
"Он впал в приступ бешенства, схватил мое направление, побежал вперед меня в медсанчасть, наругался на всех медиков и насмешливо сказал: "У вас больше нет больничного", – рассказывает Сергей.
Состояние Верещагина после этого продолжило ухудшаться, и после того, как его поместили в карцер, где он не спал 11 дней, у него произошел сердечный приступ. После этого его все-таки отправили в медсанчасть следственного изолятора.
"Сделали кардиограмму, потом повторную, вызвали скорую помощь. Меня сразу переодели, чтобы врачи не увидели на одежде надписи СИЗО, – вспоминает он. – Приехала "скорая": посмотрели кардиограмму, сделали укол, потом снова сделали кардиограмму: сердце билось 37 ударов в минуту, ритм нарушился, потому что я не спал от холода 11 дней, сердце перестало биться".
Учитывая серьезность состояния Верещагина, его на шесть дней отправили из колонии в Глубокскую больницу. Там, по его словам, он все это время провел под капельницей с атропином, от чего ему стало только хуже.
"Больше не было исследований, – подчеркивает Сергей. – Атропин, чтобы поднять сердцебиение, вот и все лечение. Сделали УЗИ внутренних органов, пришла невролог, выслушала, что меня беспокоит, и ушла. Я говорил, что у меня постоянно кружится и болит голова, что я теряю сознание, что у меня онемела левая сторона тела: на эти проблемы никто не смотрел, и никакого обследования и лечения не было. Смотрели только за моим сердцем, которое давно не отдыхало, потому что я не спал 11 дней от холода, когда был в СИЗО. То, что мне в больнице кололи атропин, сделало только хуже моему здоровью. У меня в больнице заболело сердце, и теперь оно продолжает болеть постоянно. Мне нужно было дать поспать и отдохнуть в тепле, а не колоть мне лекарства для повышения пульса".
Он пишет, что, когда его перевели обратно из больницы в колонию, враждебность администрации по отношению к нему еще больше выросла, а оскорбления и издевательства продолжились. Эти придирки закончились тем, что его снова отправили в ПКТ, (помещение камерного типа), по сути, карцер, где он может находиться до шести месяцев.
"Начальник первого отряда Николай Рачила написал против меня еще одно нарушение, которого я не совершал. Он написал, что я разговаривал с человеком, с которым я не разговаривал в то время. За это нарушение меня посадили в СИЗО. Девять дней сидел один. Потом мне "добавили" еще 7 дней. Из-за холода и сырости там я все это время не спал, так как в такой холод невозможно заснуть. Лежа на холодном полу, я мечтал о пледе или свитере", – пишет Сергей.
Верещагин отдельно подчеркивает, что, помимо работы в будние дни, ему приходится работать и по субботам, так как он "политический", а в отношении него "все делается таким образом, чтобы унизить и обидеть".
"Для статистики по борьбе с экстремизмом меня обозначили экстремистом, потому что меня считают политическим, – пишет он. – Надо мной происходит показательная казнь. Угнетение, которому я подвергаюсь со стороны администрации, происходит непрерывно. Некоторые сотрудники колонии этим пользуются для удовлетворения своих психических отклонений. Им все дозволено по отношению ко мне и даже поощряется то, что является преступлением. Во мне убивают все нравственное, духовное, все самое хорошее и светлое. Все делается для того, чтобы уничтожить меня физически: унижения, издевательства, пытки холодом, одиночеством".
"На сегодняшний день нарушены практически все мои конституционные права, нарушены все действующие в отношении меня законы, – подчеркивает Сергей. – Администрация колонии хочет превратить меня в животное, которое не умеет думать, не способно никому ничего говорить. У меня такие условия, что я сплю на полу, у меня нет возможности даже иметь одеяло. Я не вижу неба, воздуха, у меня нет права есть нормальную пищу, меня кормят как собаку на цепи. Меня стараются отгородить от общения с людьми, ограничивают в телефонных звонках, а если разрешают звонить — то очень редко и только в присутствии двух милиционеров, они стоят надо мной и слушают, чтобы я ничего не мог сказать маме. Недавно я узнал от мамы, что не все мои письма доходят до нее".
"Мое здоровье становится хуже и хуже. Но сейчас администрация колонии делает все, чтобы я не имел возможности обследоваться и получить лечение. И делается это для того, чтобы не была установлена тяжесть последствий для моего здоровья после избиения, – подчеркивает Сергей. – Недавно оперативный работник провел со мной беседу, говорил, чтобы я больше ничего в письмах не писал про здоровье, которое ухудшается с каждым днем, Позвонить и поговорить о моем здоровье с мамой я тоже не могу, так как меня полностью контролируют. Остается только одно: скрипеть зубами и терпеть оскорбления со стороны сотрудников колонии".
Изначально текст (на белорусском языке) опубликован на сайте белорусской службы Радио Свобода