Феминистка и ЛГБТ-активистка Анна Дворниченко получила политическое убежище в Нидерландах. Об этом она рассказала на своей странице в социальной сети Facebook. "Читая новости из России, я чувствую, что страна все больше и больше становится небезопасной для оппозиционных политиков и других активистов. И надежд на изменения у меня, увы, нет, так как я прочувствовала на себе, что значит быть жертвой политических репрессий и внезапно бежать из РФ. Сейчас я хочу, чтобы эшники, фсбшники и прочие неадекваты отстали от меня и прекратили свои угрозы. Самое ужасное из всего этого, что теперь заниматься активистской деятельностью в Ростове означает огромный риск, а ведь эта деятельность реально влияет на умы людей", – написала Анна.
В Ростове-на-Дону активистка выходила на пикеты в защиту ЛГБТ и митинги против домашнего насилия, руководила научным клубом гендерных исследований "Ива и ясень", организовывала просветительские лекции и фестиваль феминисток. На Анну нападали "казаки", сотрудники Центра "Э" угрожали ей возбуждением уголовного дела за экстремизм, она получала многочисленные угрозы от гомофобов. В октябре Анне пришлось срочно бежать в Голландию. Вскоре после прибытия в Нидерланды Анна получила вид на жительство с правом получения гражданства. Сейчас активистка живет в лагере для мигрантов, собирается продолжить образование в Лейденском университете и скучает по своей жизни в России. Об этом Анна рассказала Радио Свобода.
– Я никогда не уехала бы из России, если бы не попала в очень плохую ситуацию. В России у меня было все: хорошая работа, интересная учеба, научный клуб, друзья. Я постоянно что-то делала, и поэтому я была достаточно счастлива в России. Я была одним из организаторов феминистского и ЛГБТ-сообществ в Ростове-на-Дону. У нас становилось все больше участников, последователей и сочувствующих. В прошлом году я организовала фестиваль феминисток, который посетили 300 человек.
– После какого события вы решили эмигрировать?
– Событий было много: на нас постоянно оказывали давление. В ЮФУ на базе Института истории и гендерных отношений я открыла научный клуб гендерных исследований "Ива и Ясень". Из-за лекции о трансгендерности на нас писали многочисленные жалобы в прокуратуру и ректору вуза. Университет из-за нашей работы проверяли на пропаганду "нетрадиционных отношений". Нас обвиняли в том, что мы берем деньги у Запада. Ничего подобного мы не делали. Мы занимались просвещением жителей нашего региона за собственный счет. На заседаниях клуба докладчики читали лекции по гендерной истории, феминистскому движению, правам женщин. Клуб закрыли в конечном счете, а меня не пустили в аспирантуру, хотя я была отличницей и получала повышенную стипендию. Видимо, руководству вуза надоело, что из-за нашего клуба в университет приходит полиция.
– Как на вас оказывали давление силовики?
– На одно из заседаний клуба пришли полицейские и сотрудники Центра "Э". Они объяснили, что явились по звонку: якобы кто-то пожаловался, что мы занимается экстремизмом и незаконным предпринимательством. Эшники пытались разобраться в терминах, которые использовал докладчик, но ничего не поняли, зато рассказали, как они будут разгонять гей-парады. Силовики спрашивали, где наши мальчики, в общем, вели себя странно. Мы тогда не поняли, что за нас взялись всерьез. Первый раз я поняла, что мы сильно рискуем, когда на меня напали на улице. Я летом прошлого года стояла в пикете против преследований и убийств ЛГБТ-людей в России. И некий человек с криком "долой Содом и Гоморру" брызнул мне перцовым баллончиком в лицо. Я написала заявление в полицию, но напавшего не нашли. В нашу группу в социальных сетях и городские СМИ прислали сообщение, что нападение на меня – это только первый шаг. Называли эти гомофобы себя общеевропейскими христианскими правыми консерваторами. Они угрожали, что будут нападать на нас дальше. Вскоре во время лекции нашего сообщества о взаимодействии ЛГБТ-активизма и феминизма в кафе, где она проходила, вошел человек, который напал на меня во время одиночного пикета. На этот раз "казак" распылил среди посетителей кафе перцовый баллончик и бросил дымовую шашку. Всех пришлось эвакуировать через окно. Я снова написала заявление в полицию. Камеры наружного наблюдения засняли этого человека. Но полиция его не нашла и, как я предполагаю, даже не пыталась найти. В конце августа к моим родителям приехали сотрудники Центра "Э". Они не представились, лишь сказали, что их визит связан с нападением на меня. Родители дали эшникам мои контакты. Силовики позвонили мне и пригласили на встречу. Я встретилась с ними вместе с моим отцом. Они сказали, что все про меня знают и могут меня посадить из-за выступлений на разных площадках, якобы моя деятельность попадает под статьи "Пропаганда нетрадиционных отношений" и "Экстремизм". Я участвовала в разных митингах оппозиции, приходила на мероприятия "Открытой России" и штаба Навального. Одним из эшников, которые со мной разговаривали, был Валентин Краснокутский. Он причастен ко многим делам против оппозиционеров нашего региона. Влад Мордасов, осужденный по "ростовскому делу", рассказывал, что этот человек его бил. Эшники требовали, чтобы я с ними сотрудничала, передавала информацию об активистах. Я отказалась, а мой отец на них накричал. Осенью эшники продолжили мне звонить и угрожать тюрьмой. Кроме того, я постоянно получала угрозы от гомофобов. Мне написали, что меня включили в список гомофобного движения "Пила", меня обещали убить и разрезать на куски. Я поняла, что моя свобода и жизнь под угрозой. Я бы не смогла выдержать тюремное заключение и пытки. После издевательств в тюрьме я бы уже ничего не смогла сделать полезного для общества. Я купила билет на самолет и улетела сначала в Москву, а потом в Голландию. После моего отъезда силовики взялись за других участников движения. Моего научного клуба больше нет, наши сообщества разрушены. Это все было моей жизнью, которую у меня украли.
– Как вы думаете, вам удалось своими акциями и лекциями изменить отношение людей к ЛГБТ?
– Я не думаю, что наше общество безнадежно патриархально и гомофобно. Я видела, что наша деятельность меняет людей. Когда мы только появились, то прохожие лишь оскорбляли нас. На последних уличных акциях к нам подходили люди и говорили слова поддержки. Я видела, что мы нужны. Люди меняют свои взгляды, когда видят своими глазами представителей ЛГБТ и слышат, что они говорят. Жители России во время общения с ЛГБТ-активистами понимают, что образ врага в лице негетеросексуалов создает власть. Это государство делает наше общество гомофобным и сексистским, преследуя феминисток и ЛГБТ. Авторитарные режимы так устроены, что всегда стараются найти группу людей, которую можно унизить по какому-либо признаку.
– Я отправила просьбу о комментарии ректору ЮФУ, но не получила ответа. Как вы думаете, почему ваш студенческий научный клуб вызвал активное противодействие со стороны силовиков?
С контроля сексуальности и частной жизни начинается любая авторитарная политика
– Я думаю, что больше всего силовые органы боятся независимых низовых инициатив. Они видели, что люди нас поддерживают и мы превращаемся в силу, которую силовики не могут контролировать. Гомофобия и сексизм – часть тоталитарной системы. Сексуальность – одна из базовых потребностей человека. С контроля сексуальности и частной жизни начинается любая авторитарная политика. Человек, который вынужден скрывать свою сексуальную ориентацию, впадает в депрессию. Ему не до политики и общественной жизни. Люди, чья частная жизнь им не принадлежит, становятся слабыми и подавленными. А мы выступали против такого контроля. Мы говорили о равноправии и о том, что у каждого человека есть право на выбор. Конечно, авторитарный режим был против нашей деятельности, потому что ему нужно управляемое общество, где существует жесткая иерархия. По этой же причине авторитарное государство поддерживает домашнее насилие. Насилие в семье – насилие везде. Все должны помнить свое место. Мужчина возвышается над женщиной, а Путин, царь-батюшка, – над всеми. Знания, которые давал наш клуб, разрушали эти стереотипы.
– Почему ваше движение стали поддерживать разные люди?
– Потому что атмосфера принятия и равенства, за которую мы выступали, полезна для всех независимо от сексуальной ориентации и гендерной идентичности. В авторитарном государстве страдают все. Не только ЛГБТ, но и гетеросексуальные женщины, которых государство агитирует рожать как можно больше детей, не интересуясь, как каждая конкретная женщина будет выживать с детьми. Сегодняшняя власть не дает возможности принять важные для защиты прав человека законы. Например, законы о домашнем насилии, сталкерстве и сексуальном домогательстве. От этих проблем страдают главным образом женщины. Но и мужчины тоже. Кроме того, мужчины в сексистской стране страдают от того, что им необходимо нести бремя токсичной маскулинности и соответствовать стереотипу о "настоящем мужике". Наше феминистское движение говорило не о ненависти к мужчинам, а о том, чем им полезны феминизм и равноправие. Но на нас навешивали ярлык западной силы, которая хочет уничтожить Россию. Потому что авторитарный режим нуждается в образе внешнего врага. Он нужен, чтобы люди не оценивали критически действия чиновников и направляли свою агрессию на ЛГБТ и феминисток.
– Как вы думаете, почему так мало людей в России готовы отстаивать свои права?
– Русские люди почти никогда не жили свободно. Они боятся, что за любым неповиновением последует наказание. Мои родители, например, не согласны с действиями власти, но мама и папа не верят, что перемены возможны. Кроме того, россияне не всегда понимают, что нарушаются их права. Они не жили в демократических странах, и им не с чем сравнивать.
– Почему вы, прожившая всю жизнь в России, стали другой?
– Я с детства очень много читала художественную и научную литературу. Кроме того, я сама отношусь к ЛГбТ-сообществу. Я всегда чувствовала себя другой, и я не хотела и не могла соответствовать стереотипам.
– На ваш взгляд, молодое поколение отличается от тех, кому сейчас за 30?
– Молодежь более свободная, открытая и отзывчивая. Она пытается бороться, но, как мы наблюдаем, молодых активистов сажают или выдавливают из страны.
– Что вы собираетесь делать в Голландии?
Я бы не сказала, что европейское общество такое благополучное и идеальное, каким кажется из России
– Сейчас я ищу жильё и надеюсь в ближайшее время уехать из лагеря для мигрантов. Я не хочу просто жить в городе и сидеть на пособии. Я буду поступать в университет и писать диссертацию. Я планирую продолжить то, что я делала в России: преподавать и заниматься наукой. Я говорю на английском, французском и немецком языках. За три месяца выучила голландский – он похож на немецкий. Я была в местных ЛГБТ-организациях и хочу продолжить заниматься активизмом. Не надо думать, что в Европе нет гомофобии. В лагере для мигрантов я много раз сталкивалась с гомофобией. Конечно, здесь более безопасно, чем в России, но в полной безопасности я себя не чувствую. Я бы не сказала, что европейское общество такое благополучное и идеальное, каким кажется из России. Конечно, власти Голландии поддерживают права ЛГБТ и женщин и стремятся их защитить. Но в Нидерландах много проблем с толерантностью и по отношению к ЛГБТ, и по отношению к беженцам. Другое дело, что в Голландии можно говорить открыто и прямо все, что думаешь, и не бояться последствий. Это я уже проверила – провела тут пикет. Я часто говорю своим голландским знакомым, что мне не нравится в Нидерландах. Они относятся к этому нормально. Голландцы и европейцы в целом очень критичны. И справедливую критику воспринимают адекватно. И терпеть европейцы не привыкли – сразу выходят на забастовку. Этим они от нас очень сильно отличаются.
– Как вы себя чувствуете в эмиграции?
Мне все, что мы делали в России, очень дорого. Я считала всегда, что мое место в России
– Некоторые люди в России думают, как хорошо быть беженцем. Я бы хотела развеять этот стереотип. Беженцы оказываются в совершенной иной в разных отношениях среде, и далеко не всем из них удается адаптироваться. Нам приходится преодолевать много трудностей, в том числе негативное отношение к беженцам со стороны некоторых местных жителей. Я уже не говорю о тоске по близким людям. Я была очень привязана к близкому кругу, который у меня сложился в Ростове-на-Дону благодаря моей деятельности. Быть вырванной из своей среды – это тяжело. Я испытываю сильную ностальгию. Мне все, что мы делали в России, очень дорого. Я считала всегда, что мое место в России. Я проклинаю "эшников" за то, что мне пришлось эмигрировать. И мне часто кажется, что мое возвращение в Россию – это вопрос времени.
