Юрий Мамин: «Путин и его люди абсолютно развратили страну»

Известие о том, что знаменитый режиссер Юрий Мамин, автор "Окна в Париж", "Праздника Нептуна", "Фонтана" и других популярных комедий, эмигрировал в США, вызвало бурную дискуссию. "Последний талантливый комедиограф" покидает Россию", – пишет кинокритик Валерий Кичин. Кандидат на пост губернатора Петербурга от КПРФ режиссер Владимир Бортко выступил с оскорбительным прощальным напутствием, Юрий Мамин ответил ему. "Мой отъезд, который, как мне казалось, имеет значение лишь для моих друзей и знакомых, стал лакмусовой бумажкой, проявившей глубочайший внутренний конфликт в нашем обществе".

В интервью Радио Свобода Юрий Мамин рассказывает, почему он решил эмигрировать и как чувствует себя в США.

– Я летел в Америку с аудиокнигой Евгении Гинзбург "Крутой маршрут". В ней открывается страшная жизнь России, люди-монстры, воспитанные сталинской эпохой. Людей легко превратить в чудовищ, в рабов, не желающих быть свободными. И вот я вижу, что Россия, которая смотрит Первый и Второй канал, стремительно идет к сталинскому ощущению времени, к сталинскому обществу, к готовности заложить своего товарища, чтобы выразить свою любовь к вождю. Люди готовы доносить друг на друга. Они боятся инакомыслия, боятся свободной мысли. А меня в России лишили работы. У меня особая работа. Я сатирик, я создаю смешное кино, в котором пытаюсь открыть глаза соотечественникам на то, как они живут. Если ты выступаешь гневно, ты встретишь такую же гневную отповедь. А когда выходили фильмы "Фонтан", "Бакенбарды", "Окно в Париж", зал смеялся, люди получали глоток свободы для того, чтобы жить дальше и понимать, что всё это можно исправить. Но когда у меня нет работы, когда я не могу преобразовывать страну, мне там делать нечего. Многие товарищи удивляются: ну ты что, не мог получить какой-нибудь сериал? Мог получить сериал, но мне стыдно было бы. Я хочу ходить с поднятой головой, смело смотреть в лицо людям, которым нравится мое творчество и которые видят во мне честного человека, а не приспособленца и конформиста. Это для меня гораздо важнее денег. Поскольку это невозможно в России, приходится уезжать в Америку.

– Во второй половине 80-х годов, когда выходили ваши первые фильмы, атмосфера была совершенно другой. Перестройка начиналась на съезде Союза кинематографистов…

​– Когда мой фильм "Праздник Нептуна" был показан на Съезде кинематографистов – это произвело впечатление взрыва. Это был фурор, я стал знаменитым в одночасье. Потом он был показан на съезде писателей. Мне звонили Астафьев, Белов, Распутин, писатели, которые были моими кумирами. Они мне выражали свое восхищение. Фильм попал в струю общественных перемен. Это было чудо, я стал культовой фигурой. И время было чудесное. Есть американский фильм "Лучшие годы нашей жизни", вот когда я встречаюсь с теми, кто поднял голову в перестройку и задышал воздухом перемен, мы говорим, что это было десятилетие надежд, лучшие годы нашей жизни. Мы ждали, что Россия никогда больше не будет такой заскорузлой страной, какой она была в застойные времена. Но надежды пропали. Можно жить в голодной стране, можно жить в нищете, если у тебя есть горизонт и ты понимаешь, что делаешь что-то важное, что твоя страна станет наконец достойной. На этом большевики обманули общество. Всё было обмануто, растоптано. Второй раз нас обманули, когда была оттепель. Я был тогда школьником и хорошо помню, как в жизнь ворвались новые поэты, новая литература, новое кино. Мы дышали этим. Хрущевская оттепель, быстро закрытая, воспитала поколение, которое сделало перестройку. Но в результате всё пришло к реставрации партийного чиновничества и госаппарата, который при Путине достиг неимоверных размеров, стал напоминать страшную кафкианскую державу.

– Когда вы почувствовали, что горизонт исчезает? Даже некоторые мудрые люди приветствовали приход Путина к власти в 1999 году.

​– Пьяный Ельцин, который мог писать на шасси самолета в присутствии встречающей делегации, – это был позор для России. Такие вещи разлагают население. Да, Путин дал новые надежды. Мы рассчитывали на то, что им управляет здравый смысл, а потом выяснилось, что его нет, есть только одно стяжательство, желание бедного человека из подворотни нахапать как можно больше для своей компании. Так оно и получилось. Вот эти люди установили свои порядки, абсолютно развратили страну. Никто не верит в совесть, в честь, в достойные человеческие качества, а все занимаются только стяжательством. Ненавидят верхушку, потому что она богаче их, но большинство хотело бы поменяться с ними местами. Вот показатель: разоблачили Друзя, который хотел подкупить руководителя передачи. Но все осуждают и его, и Бера: ребята что-то не поделили, а если бы у них была голова на плечах, могли бы неплохо зарабатывать. Так считает и руководство канала, и журналисты типа Доренко: ребята что-то не поделили. А я стою на стороне Бера. У него оказалась совесть, а никто в это не может поверить. Дело в том, что я вспоминаю слова Раневской: "Я настолько стара, что еще помню порядочных людей". Вот такой мир возник сейчас. Я не знаю, как его переделать. Путин уйдет рано или поздно, а что будет с этой оглупленной, отравленной страной, которая была когда-то самой читающей, а стала одной из самых невежественных? Я преподаю в течение 10 лет, и меня ужасает невежество студентов. Ну что тут делать? Я, вообще говоря, уехал бы давно, но у меня ведь обокрали всю картину "Не думай про белых обезьян". Я обращался в ОБЭП, я писал письмо Путину, собирал документы, все было бесполезно. Более того: фильм, посланный на "Нику", тут же появился в сети с грифом "Ника", который был поставлен крупно на кадре для того, чтобы его не воровали и не показывали. Вот я расплачивался с долгами в течение десятилетия. В результате мне пришлось продать всё, что у меня было. Наконец последнее – это квартира в Петербурге, которую продали в два раза ниже ее стоимости. И уехали сюда, потому что надо продолжать жить и работать, а там ничего уже не держало, кроме немногих друзей, потому что все поумирали.

– Уютно ли вы себя чувствуете в США?

​– Я много раз бывал в Соединенных Штатах. Первый раз приезжал в 1989 году. В большинстве центральных городов бывал за прошедшие 30 лет. Показывал свои картины – и "Окно в Париж", и "Обезьяны", и "Бакенбарды". Сейчас живу в Коннектикуте под Нью-Йорком – тут спокойно, есть возможность работать. Я ушел от городского питерского шума. Здесь дышится легко, ежедневно гуляю по берегу океана, по пустынным улицам. Мне нравится одиночество, есть возможность раздумывать. Воздух чистый. Редкие прохожие здороваются, улыбаются, такого я не видел в нашей стране, где у всех хмурые лица. Мне нравится здесь. К тому же сейчас весна, погода соответствует хорошему настроению. Чувствую себя как в санатории. Но дальше придется включиться в серьезную работу.

– Работаете над новым фильмом?

– У меня есть три проекта, которые я хотел бы здесь осуществить. Главный – это "Радость любви к Джойсу", то, что мне закрыл министр культуры Мединский. Есть проект мюзикла, который называется "Плывем на Гавайи": на российском корабле с арестованными женщинами происходит мятеж, как на броненосце "Потемкине". Довольно забавная вещь, которая, как мне кажется, может быть, подойдет даже для Бродвея. И еще есть сценарий про исследователя Антарктиды, который интересуется жизнью пингвинов, но не может наладить свою собственную.

– Есть ли в американской жизни что-то, что вам кажется непонятным, пугающим?

– Нет, ведь мы про американскую жизнь знаем не меньше, чем про нашу. Я знаю почти всю американскую литературу. Все американские фильмы в России выходят, и хорошие, и плохие. Мои студенты смотрят только американское кино, американская культура захватила умы российских кинематографистов. У нас такие же воспитанные на американском кино вкусы.

​– Вы упомянули, что Мединский завернул фильм "Радость любви к Джойсу". Как это произошло?

​– Семь лет назад питерские кинематографисты в лице Алексея Германа-старшего и Александра Сокурова написали письмо Путину о том, что гибнет студия "Ленфильм". Знаменитая студия, у нее была своя школа, не похожая на московскую, ее надо сохранить. Путин дает указание: да, поднять, возродить студию "Ленфильм". Охваченные порывом, мы собираемся, еще Герман был жив, его жена Светлана Кармалита возглавила общественный совет "Ленфильма", я был ее помощником, там было много уважаемых людей. Надо было возродить проекты, на которые должны были дать федеральные деньги. В результате оказалось, что сценариев нет, и на государственное финансирование пошли всего три проекта. Из них два моих. Один из них – "Радость любви к Джойсу" про переводчиков сталинского времени, которые погибли из-за того, что хотели сделать достоянием своих соотечественников сложный, восхитивший их язык "Улисса".

– Валентин Стенич?

​– Стенич первый переводил в 20-е годы, а Игорь Романович, который последовательно переводил "Улисса", погиб в лагерях. Его жена Елена Вержбловская, замечательная женщина, которая потом стала старицей Досифеей, написала пронзительную автобиографическую книгу "Близнец". Моя дочь Катя заразила меня этой идей. Потом она связалась с Екатериной Гениевой, директором Библиотеки иностранной литературы в Москве. Гениева тоже восхитилась идей и благословила ее. Я написал сценарий, сценарий очень ей понравился, она его пыталась пробить, даже знакомила меня с министром культуры Ирландии. Она пыталась пробить его и у Мединского. Старший Герман поддерживал сценарий. Мединский даже со мной поздоровался на "Ленфильме", ласково улыбнувшись, вел долгие переговоры с Кармалитой. Она думала, что проект пройдет. Нет. Второй проект, который подал "Ленфильм", – "Окно в Париж. 20 лет спустя". Директор "Ленфильма" надеялся, что нужна будет какая-то демократическая комедия. "Окно в Париж. 20 лет спустя" – это же очень интересно. Тем более что сценарий был острый. Если первый фильм был портрет начала 90-х, портрет русского человека на рандеву с Европой, то второй – портрет человека через 20 лет, как и обещалось в первой картине. Совершенно другая ситуация, не менее острая. Но на питчинг прибыл в Москву, причем именно на мою защиту, Мединский. Защита была очень успешной, у меня были подготовлены два хороших ролика. Когда закончилась моя защита, эксперты сказали: "Да, "Ленфильм" показал нам класс". Я был полон радужных надежд. Директор был уверен, что всё в порядке, он даже хотел через два дня вызывать каких-то спонсоров, чтобы запустить производство. Но мой проект был закрыт. А потом выяснилось, что Мединский в принципе не любит мое творчество, считает меня "пятой колонной". Когда он говорил "рашка-говняшка", он имел в виду прежде всего "Окно в Париж".

– Я вспоминаю разговор с Марленом Хуциевым, который сказал, что Мединский – ничтожество.

– Достаточно посмотреть на его физиономию, когда он смотрит на Путина! Она напоминает карикатуры Боклевского к произведениям Гоголя. Я его даже не виню, его поставил Путин, он сторожевой пес своего хозяина, который должен его охранять от всяких посягательств. И он устраивает власть. Пока будет эта власть, будет он или такой же, как он. Что ж тут пенять на собачку, хозяин таков.

– Через два-три дня после того, как вы уехали, в России окончательно одобрили закон, запрещающий проявлять неуважение к представителям власти. Какая уж тут теперь сатира…

​– Сатира состоялась такая, когда в Ярославле нашли на колоннах слова "Путин *****", довели дело до московской прокуратуры, которая им занялась, стали искать виновников и закрывать СМИ. Вот к чему привел этот закон Клишаса. Каждый день будет Россия поскальзываться на этом идиотизме, потому что так называемые слуги народа, депутаты – это сборище идиотов и стяжателей, которые по своей глупости и человеческой гадости каждый день придумывают ухищрения, чтобы сделать жизнь соотечественников еще более трудной, недостойной. Это оборачивается комедией.

​– С одной стороны все это комично, а с другой – уже совсем не смешно. Один из самых знаменитых режиссеров Кирилл Серебренников находится под домашним арестом, режиссер Олег Сенцов осужден на 20 лет, режиссера Алексея Красовского затравили из-за фильма "Праздник" и пытались возбудить уголовное дело…

​– Это мрачно и очень опасно. Конечно, нельзя равнодушно смотреть на то, что происходит, на то, какие законы выпускаются. Я активно участвовал в общественной жизни, выступал на митингах, не мог молчать. Но жизнь таких активных людей становится очень опасна. Их калечат, сажают, разгоняют, бьют дубинками. И это противостояние будет только ожесточаться. Оно не будет утихать, для этого и создана огромная Росгвардия. Когда видишь этих примитивных людей – всех этих Сечиных, понимаешь, какие они малознающие, невежественные. Думаешь: боже мой, вот эти гоголевские персонажи руководят государством, до чего же они могут довести страну? Они сродни маргинальному, невежественному, грубому, матерящемуся населению, они такие же. Они снимали в самолете свою пьянку и бесстыдно выложили все в интернете.

Вот такая власть, такие примитивные люди. Существует конфликт между небольшой мыслящей частью страны и огромным оглупленным населением, которое, несмотря на все тяготы, готово поддержать вождя в силу привычки к рабству, нелюбви к инакомыслию и свободе. Невежество, которое я наблюдаю в высших учебных заведениях, куда приходят выпускники школ, просто зашкаливает. Вот эта толпа, что же она может создать?

– Мыслящая часть страны выступала 30 лет назад на съезде Союза кинематографистов. Почему этот союз погиб?

​– Произошла реставрация. Меня вызвали в Москву после "Праздника Нептуна", Климов и его помощники приглашали работать в секретариате. Я сказал: нет, мне уже 40 лет, я впервые получил возможность снимать кино и никогда не променяю эту возможность на организационные дела. На что мне было сказано: сначала надо установить новые правила игры, надо все организовать и сделать по-новому, тогда уже заниматься творчеством. Я говорю: вот вы и занимайтесь. Я отказался от этого и нисколько не жалею. Это позволило мне снять подряд несколько фильмов, пока давали. А дальше происходит следующее – идет реставрация. Тогда ведь выкинули Михалкова и Бондарчука из союза – как сегодня говорят, самых достойных людей. Нет, совершенно недостойных. Я уважаю творчество Михалкова 70-х годов, да, он проявил свой талант, но после этого не сделал абсолютно ничего. Это деградация, потому что его все силы и одаренность была направлена на совершенно другие вещи, не творческие. Он хотел стать значительным лицом, даже участвовал в президентской гонке. Стяжательство заставило его прибирать к рукам всё – Фонд культуры, авторские права... В этом они очень похожи с Путиным, поэтому они и такие друганы были долгое время, не знаю, как сейчас. В начале 90-х произошла реставрация чиновничества старого режима. По существу, бывшие партийные бонзы пришли, они решили освоить деньги партии при помощи других стяжателей из новых демократов и преобразователей общества, прежде всего Чубайса. Это позволило им приватизировать страну. Результат этой деятельности мы видим сегодня. Дело в том, что страна была не подготовлена к капитализму. При советской власти примерно равные были возможности у работающих людей. Если говорить о творческих людях, наиболее талантливые могли получить возможность снимать кино, поехать на фестиваль. Даже признанные не идеологически верными художники, типа Тарковского, все-таки ценились как золотой фонд, который можно представить на зарубежных фестивалях. Я еще застал время, в конце Советского Союза, когда благодаря своему комедийному дару смог выделиться. Сегодня соревновательности нет, плотной стеной стоят мажоры, дети тех, кто насосался в Москве. K элите причисляют себя только они. Что говорить талантливым студентам? Спины у московского пирога стоят очень плотно, соревновательности нет, они хотят заниматься в том числе и кинематографом, престижным, завидным делом. Их привлекает возможность быть на виду, ездить на фестивали, обниматься со звездами, весело проводить жизнь – это такое дело, куда устремились все мажоры.

– Умер автор знаменитых комедий Георгий Данелия. Вы были знакомы, любите ли его фильмы?

– Данелия сказал мне: "Юра, если вы думаете, что это Рязанов взял вас на курсы, вы ошибаетесь – это я вас взял. Когда была разнарядка, чтобы от Ленинграда взять одного человека, то Рязанов, ваш учитель, не сопротивлялся, он готов был взять одного человека с Украины. Но после экзаменов я сказал: зачем нам брать слабого претендента из Киева, когда надо взять хорошего парня из Питера. Это решило вопрос". Вот так мы с ним очень уважительно друг к другу относились. Я всегда восхищался его творчеством, он был тонкий режиссер, его юмор был тонкий. Мне нравился, конечно, мой учитель Рязанов. Но должен сказать, что Данелию я считал гораздо более изысканным кинематографистом. Неслучайно, как говорят, и Феллини восхищался его картиной "Не горюй!".

– Вы готовили фильм "Окно в Париж. 20 лет спустя". А что бы ваши герои делали в 2019 году?

​– Я не предполагал, что дойдет до такого в России. Путин и его команда развернулись в последнее десятилетие по-настоящему. Крайнее стяжательство, неимоверное расслоение общества, когда богатые в несколько тысяч раз богаче бедных, – это невероятно. Причем они кичатся, окружили себя заборами, гвардией, охраной. Я рос на Карельском перешейке, я помню там огромное количество великолепных озер, сказочных лесов, которые когда-то писал Шишкин, восхищающих взор. Теперь не подойти, вокруг стоят усадьбы: здесь живет Чубайс, там живет Матвиенко, здесь усадьба ее сына. Маленький пляжик оставили для аборигенов, для тех, кто тут вырос. А туристы, которые приезжают, загаживают всё. Помимо того, что власть такая, и население такое. Почему надо на Карельском перешейке превратить всю дорогу в помойку? Когда снег стаивает, ты едешь по дороге и видишь, что по обочинам лежат мусорные кучи, пакеты выброшенные, железяки, консервные банки бесконечно. Ты переезжаешь границу Финляндии, лес продолжается – чистота. Что это такое? Это уже не от правительства идет. Я когда-то вел в Петербурге программу "Дом культуры" на канале "100". Когда я сказал то, что вам говорю, про разницу дорог у нас и в Финляндии, мне звонили зрители в прямом эфире, было много возмущения. Знаете, удивительное свойство моих соотечественников – абсолютное нежелание замечать свои недостатки, крайняя обидчивость. Это связано с отсутствием возможности посмотреть на себя с чувством юмора. Вот так важна была роль сатирика. Я понимал, что делаю очень важное дело. А Мединский понимает, что ни в коем случае не надо давать мне делать это важное дело.