9 сентября 1949 года директор ЦРУ адмирал Роско Хилленкоттер вручил президенту Трумэну служебную записку, в которой сообщалось, что в северной части тихого океана зарегистрирован "аномально высокий уровень радиации". Разведка не пришла к однозначному выводу о причинах выброса, но в качестве одного из возможных объяснений был назван "взрыв на заводе по производству атомных бомб в России".
Этого события ожидали. В августе 1948 года в составе ВВС США было образовано Управление по атомной энергии, в задачу которого входило обнаружение признаков атомных испытаний другими странами – прежде всего, конечно, Советским Союзом. Для непосвященных это была Метеорологическая служба ВВС. 3 сентября 1949 года Boeing-29, оборудованный специальной аппаратурой, в том числе фильтрами для улавливания продуктов ядерной реакции, вылетел на очередное патрулирование с авиабазы Мисава в Японии на Аляску. По окончании полета счетчик Гейгера и выявил повышенный уровень радиации. Исходя из предположения, что на территории Советского Союза имела место авария атомного производства, Вашингтон обратился к Лондону с просьбой проверить эти сведения: согласно метеосводке, воздушный массив из азиатской части СССР должен был переместиться на север Шотландии. Британцы подняли в воздух свои самолеты радиологической разведки и подтвердили данные. Их подтвердил и проект "Дождевая бочка" ВМС США: специальные группы наблюдателей на острове Кадьяк Алеутского архипелага собирали и исследовали дождевую воду.
Эксперты пришли к выводу, что наиболее вероятной причиной выброса было испытание ядерного заряда в СССР. Это стало неприятным сюрпризом для разведки, которая прогнозировала, что такие испытания начнутся "вероятнее всего" в середине 1953 года.
После совещания с ближайшими советниками президент Гарри Трумэн решил немедленно предать гласности эти сведения. Причин для спешки было две. Во-первых, президент опасался утечки – по сведениям Белого дома, новость об испытании уже стала известна председателю объединенного комитета Конгресса по атомной энергии сенатору Брайену Макмэгону. Во-вторых, 23 сентября во второй половине дня на Генеральной Ассамблее ООН должен был выступить министр иностранных дел СССР Андрей Вышинский. Следовало помешать ему триумфально объявить о ядерном паритете. Поэтому утром 23 сентября президент Трумэн на заседании кабинета проинформировал его членов об атомном взрыве на территории СССР. В заявлении, текст которого распространила пресс-служба Белого дома, говорилось:
С тех пор как атомная энергия была впервые получена человеком, следовало ожидать дальнейшего развития этой новой силы в других странах. Эта вероятность всегда принималась нами в расчет... А недавнее событие еще раз подчеркивает необходимость установления действительно эффективного и принудительного международного контроля над атомной энергией, в поддержку которого выступает наше правительство и большинство членов Организации Объединенных Наций.
Вышинский долго и страстно обличал поджигателей войны, но, вопреки ожиданиям, ни словом не упомянул об атомном оружии, видимо, не имея указаний Москвы. Сообщение ТАСС в ответ на заявление Трумэна было опубликовано 25 сентября. Оно было выдержано в угрожающе-миролюбивом тоне. Его авторы напоминали о выступлении Молотова 6 ноября 1947 года на торжественном заседании Моссовета по случаю 40-летия Октябрьской революции, в котором он заявил, что секрета атомной бомбы "давно уже не существует".
Далее было сказано:
Что касается тревоги, распространяемой по этому поводу некоторыми иностранными кругами, то для тревоги нет никаких оснований... Советское правительство, несмотря на наличие у него атомного оружия, стоит и намерено стоять в будущем на своей старой позиции безусловного запрещения применения атомного оружия.
За этими нарочито сухими строками стоит драма огромного масштаба. На алтарь ядерного паритета страна принесла неисчислимые жертвы. Далеко не все они были добровольными или хотя бы осознанными.
...приезжал де на Тару из за соляного озера Ямыша с зверовья Хеланские волости ясачной татарин Махметко, а в распросе де на Таре воеводам Кирилу Вельяминову да Петру Лутохину сказал: как де он ехал с зверовья назад, и не доехав до солянова озера за полтора днища на урочище на Каменных Мечетях взяли его Махметка самово друга калмыцкие Ишимовы люди, и был де у них в полону три недели и ушел у них с рыбные ловли, а товарыщ де его остался у них.
Это цитата из грамоты царя Михаила Федоровича тюменскому воеводе князю Федору Коркодинову о принятии мер в виду ожидаемого нашествия калмыков. Она датирована октябрем 1616 года. "Каменные Мечети" – первое письменное упоминание местности, которое позднее станет известно как "Семь палат" по семи буддийским храмам на восточном берегу Иртыша, а в конце XVIII века превратившееся в уездный город Семипалатинск Тобольской губернии. В июне 1947 года территория в 170 километрах западнее Семипалатинска площадью 18 500 квадратных километров была выбрана для строительства "объекта №905" – так атомный полигон назывался в официальных документах.
Композитор Аркадий Островский, текст Ильи Фрадкина. "Я – демобилизованный". Поет Леонид Утесов. 1947
Нам враги грозят подчас
Атомною бомбой.
Слабонервных нет у нас,
Пусть они запомнят!
И моё, без лишних фраз,
Мнение такое:
Коль враги пойдут на нас,
Будет выполнен наказ
От трудящихся всех масс,
Приготовят и у нас
Вроде, атомный фугас –
То, что надо – в самый раз, –
И кое-что другое!
В справке о месте строительства Горной станции (еще одно кодовое имя полигона) указывается необходимость отселения до 1000 человек местного населения". Но ни о каких мерах по отселению в позднейшей документации нет ни слова.
Возле дороги большой одноэтажный кирпичный дом – казарма. Живут в нем несколько солдат-связистов и бульдозеристы. Одни дежурят у телефонов, и, если понадобится, – исправят подвесной кабель. Другие ежедневно приглаживают бульдозерами дорогу. Разумеется, не только для бензовозов и грузовиков.
Главное – для "невесты". Так называют "изделие", атомную бомбу, когда транспортируют ее на специальных машинах под усиленной охраной ГБ на опытное поле. "Невеста едет!" – и на дороге все замирает. Никто не имеет права появиться ни впереди, ни позади. Не приведи Господь оказаться на пути "невесты".
Так пишет в своих воспоминаниях о семипалатинском полигоне Андрей Жариков – фронтовик, полковник, возглавивший на полигоне группу, изучавшую воздействие атомного взрыва на предметы вещевого довольствия и продукты питания. Его книга "Полигон смерти" остается самым выразительным свидетельством жизни на полигоне. Она лишена пафоса и обильна бытовыми деталями. Жариков не задумывается о моральной стороне испытаний. Но, например, подопытных животных ему жалко.
Однажды, когда животных заводили в кузов крытого грузовика, чтобы отправить на испытательные площадки, танкист Орлов, заядлый охотник, и увидел красного сеттера. Умные карие глаза собаки выражали не испуг и злобу, как у других псов, а тяжелую грусть и полное невнимание к людям.
– Рекс? – позвал подполковник, вспомнив имя своего щенка той же породы, погибшего годом раньше.
И надо ведь: сеттер заскулил, стал рваться с цепи и порвал ошейник. Подбежав к Орлову, он не бросался на грудь, не выражал радости, как это делают собаки, встретив хозяина, а распластался возле его ног и жалобно застонал, будто умоляя спасти его. Михаил Николаевич приласкал сеттера и взял в свою машину.
Начальство объявило подполковнику выговор за похищение подопытного животного, но для Рекса все обошлось благополучно, и он много лет добросовестно служил своему спасителю. С охоты Орлов привозил уток больше, чем другие.
А сцена посещения врача достойна абсурдистской драматургии Ионеско и Беккета.
Пришел я как-то в поликлинику полигона и говорю женщине-врачу:
– У меня температура, потому что сегодня получил много рентген.
– Замолчите немедленно! – возмутилась эскулапша. – Я не знаю никаких ваших рентгенов, не знаю, где вы были и чем занимались. Это не мое дело. У вас грипп...
– Да нет у меня гриппа. Поверьте, я был сегодня в опасной зоне и что-то почувствовал неладное. Температура, поташнивает...
– Мне запрещено говорить об этом. Если вы даже облучились, я обязана записать, что у вас грипп. Как и вы, я давала подписку.
На следующий день, проходя мимо жилого дома, я увидел на балконе ту женщину-медичку. Она смотрела в бинокль в сторону Опытного поля. Из комнаты слышался мальчишеский голос:
– Мама, я же тебе сказал, что сегодня атомного взрыва не будет...
С 1949 по 1989 год на Семипалатинском полигоне произведено 468 ядерных взрывов. 29 августа 1991 указом президента Казахстана Нурсултана Назарбаева полигон был закрыт. Но это еще далеко не конец истории. Зловещие последствия ядерной гонки дают себя знать по сей день.
Документальный фильм "После апокалипсиса"
Самое главное состоит в том, что население этих районов, которые прилегают к полигону, было совершенно невольно втянуто в политическую и военную игру между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Самую плохую роль сыграл, конечно, Советский Союз. Он позволил своим гражданам пережить самую настоящую ядерную войну. Думали о превентивной ядерной войне, что, если она будет, то нужно знать, что же происходит с людьми. И поэтому никого никуда не выселили. И поэтому смотрели – сколько умрет, сколько заболеет. И так далее.
Это цитата из документального фильма британского режиссера Энтони Буттса "После Апокалипсиса" (2010). Она принадлежит бывшему директору НИИ радиационной медицины Борису Гусеву. А это – воспоминания простой казашки Бикен:
Мы видели, как взрываются бомбы – огромные красные шары. Нас прямо сбивало с ног взрывной волной. Родители накрывали нас толстыми одеялами. А пока они занавешивали окна, мы гуляли в степи...
Их никто ни о чем не предупреждал.
Приведем еще одно свидетельство. После публикации нашего расследования "Бомба для Сталина" пользователь по имени Диана написала:
Во время испытания бомбы я жила в Семипалатинской области в г. Жана-Семей. Рядом был огромный, самый большой в Советском Союзе, мясоконсервный комбинат, оттуда убрали весь скот, а нас, детей, после первой волны вывели на улицу из подвала, и мы стояли с флажками "Смерть буржуям". Конечно, мы облучились. У меня бронхиальная астма и масса других болезней. Когда я обратилась в собес, чтобы мне помогли собрать документы, мне велели самой собирать. Когда написала в Семипалатинск, ответили, мол, архивы сгорели. Я плюнула на все и живу со всеми своими болезнями. Кто-то ведь должен ответить за это, как вы думаете?
