Вопрос о преемнике. Зачем России нужны реальные выборы и демократия

Структуры Навального разгромлены, неподконтрольные СМИ объявлены "иностранными агентами", критика властей и оппозиционная деятельность может обернуться увольнением и даже уголовным преследованием, активистов сажают или выдавливают из страны, неугодных кандидатов не допускают к выборам под всевозможными предлогами. Так выглядит Россия накануне выборов Госдумы 2021 года. Режим Владимира Путина ужесточился за минувший год, не говоря уже о сравнении с прошлыми избирательными циклами, и нынешние выборы будут, очевидно, еще менее прозрачными и конкурентными.

Ранее считалось, что выборы, которыми российские власти традиционно манипулировали, использовались для демонстрации личной популярности Путина, долгие годы обладавшего широкой базой поддержки. Насколько Путин и в целом российская власть популярны сейчас, сказать все сложнее, так как общество становится все более закрытым. Нынешняя волна преследований оппозиции наводит наблюдателей на мысль, что власть не уверена в этой поддержке.

Американский политолог и историк либерализма Стивен Холмс в недавней книге "Свет, обманувший надежды" вместе с болгарским политологом Иваном Крастевым описывал, как Россия после распада СССР – наряду с другими постсоветскими странами – не приняла демократические институты, но имитировала их.

В интервью Радио Свобода Холмс ответил на вопрос, является ли подобная симуляция по-прежнему чем-то выгодным для российских властей и нужны ли им вообще выборы в нынешней обстановке – учитывая прошлогодний опыт режима Лукашенко, для которого голосование обернулось массовыми протестами и стало свидетельством его непопулярности в стране:

– Слабость системы в том, что она не может жить без выборов, но не может жить и с выборами, как видно из постоянного пересмотра избирательного законодательства. Можно сказать, что использование выборов в какой-то степени имитирует Запад, но на самом деле это попытка создать внешний образ легитимного основания власти. Кроме того, выборы в России использовались, чтобы продемонстрировать, что правлению Путина нет альтернативы. Для этого его администрации нужно гарантировать, чтобы не появилось никаких серьезных оппозиционных кандидатов. В нормальных демократических странах выборы и призваны создать альтернативу. Существование реальной альтернативы, возможности того, что оппозиционная партия придет к власти, а нынешняя власть уйдет, – это суть демократии. Но российские выборы функционируют иным способом. Кроме того, по крайней мере до недавнего времени, выборы были очень эффективным средством оценить функциональность "аппаратчиков" на местах: обеспечить явку, проценты путинской партии и ее кандидатам. На самом деле, есть сильная необходимость демонстрировать, что правительство может что-то делать. У нас есть этот довод в книге – что управляемая демократия имитирует не демократию, она имитирует управление. И гораздо проще провести фейковые выборы, чем предоставлять услуги населению страны, строить инфраструктуру, создавать экономическое процветание и так далее. Это позволяет им создать впечатление, что они всем руководят в достаточной мере, чтобы провести выборы, и затем – что они сильны достаточно, чтобы отодвинуть в сторону все альтернативы. Основная цель Кремля – предотвратить появление любых организованных контрэлит, которые смогут бросить вызов нынешней власти.

– Сейчас в России происходит зачистка любой неподконтрольной активности, и вероятно, Кремлю не удастся создать впечатление конкурентных выборов, на которых партия власти одержала победу. Все знают, что Навальный – в тюрьме, оппозиция – разгромлена, независимые СМИ подавляют. Выборы будут не такими, какими были прежде, Кремль вступает в неизведанную прежде область.

– Протесты 2011–2012 годов означали отторжение прежней формулы легитимности, когда подтасованные выборы с отсутствием серьезной оппозиции не встречали массового недовольства, и это было символом признания правления [Путина]. 2011–2012 годы положили этому конец, потом был Крым и смещение легитимности от подтасованных выборов к внешнеполитическому националистическому авантюризму. Выборами продолжают пользоваться, чтобы расщепить оппозицию с помощью псевдопартий. Псевдовыборы могут до известной степени быть эффективны, чтобы уничтожать оппозицию, демонстрировать, что альтернативы нет, гарантировать, что харизматичные оппозиционные лидеры не будут баллотироваться – поскольку для исключения кого-то из списков кандидатов почти не нужно использовать власть, достаточно контролировать избирательные комиссии. Но они не могут использовать выборы как прежде. Слишком велико разочарование, "холодильник выигрывает битву с телевизором", как, кажется, говорят в России. Условия жизни, перспективы людей таковы, что это создает немалое недовольство. Политика – искусство обещаний и минимизации разочарований. В прошлом Путину удавалось снижать недовольство субсидиями благодаря высоким ценам на нефть, но нынешние перспективы декарбонизации мира означают, что Россию ждут трудные времена в смысле борьбы с недовольством. Выборы – демонстрация могущества, но слабость, неспособность режима выполнять свои обязанности перед обществом делает всю браваду, все заявления о "противостоянии Западу" и "защите чести России" пустыми – если людям не обеспечена достойная жизнь.

– Возможно ли, что режим теперь считает имитацию демократических институтов чем-то сдерживающим, невыгодным для себя, – можно ли, например, об этом судить по недавней конституционной реформе?

– Думаю, главная проблема сейчас, в каком-то смысле, – что главным рабочим принципом любой конституции являются даже не права граждан, но существование признанной всеми формулы передачи власти. И Россия (как и Китай) – в этом смысле слабое государство, потому что у нее не существует системы, с которой все согласны, как избрать преемника Путина – потому что он не хочет, чтобы элита страны фокусировалась на вопросе о преемнике, это для него, наверное, очень тревожащая вещь. И это очевидно очень дестабилизирующая вещь, которая порождает конфликт внутри элиты. Многое в реформе было организовано, чтобы что-то сделать с проблемой, которую в иных обстоятельствах решают реальные выборы. Реальная избирательная система, в которой электорат решает, кто будет управлять страной, – и есть система избрания преемника. Но в персоналистской автократии в России – в частности потому, что у Путина есть понятный страх, что с ним будет, если он утратит власть, – вопрос о преемнике невероятно дестабилизирующая вещь. Конституционные реформы были попыткой совершить нечто невозможное: отложить в сторону беспокойство о смертности главы государства – а Путин, как и все мы, смертен. Путин стареет, и поздний путинизм создает новый стресс для псевдодемократии – в какой-то момент Путин исчезнет, а системы по его замене нет, нет даже политбюро – у Китая хотя бы есть нечто подобное в виде постоянного комитета Политбюро ЦК КПК. Мы даже не знаем точно, в случае если Путин умрет, кто будет решать вопрос о преемнике, это будет война, конфликт между элитами, руководством силовых структур. Поздний путинизм демонстрирует пустоту псевдодемократии – какой бы фасад демократии ни был создан, она не способна справиться с этой центральной функцией, обеспечить непрерывность управления страной в случае смерти главы государства.

– Можно ли сказать, что для Путина выборы – нечто, что защищает его от его собственного окружения, от давления его собственных элит?

– Что есть у Путина такого, чего нет у его соперников, в том числе из силовых структур? У него есть возможность быть избранным, он создал образ, который позволял ему быть единственным человеком во властных структурах, способным выигрывать выборы, даже реальные выборы. В этом смысле для него выборы очень ценная вещь. Даже сейчас огромное количество людей поддерживает его, и это дает ему прочные позиции. Его задача – управлять элитами, не дать им окончательно уничтожить друг друга, не позволять им слишком сосредоточиваться на вопросе, что будет после его ухода. В каком-то смысле он – естественная "хромая утка", по мере приближения к старости это все больше занимает мысли людей, и он пытается понять, как с этим справиться, и конституционная реформа и продолжение проведения выборов тут играют важную роль. Но демократия – система, в которой правящие партии проигрывают выборы, и это не Россия, она не демократия в подлинном смысле. Кроме того, в России на самом деле нет и партийной системы, "Единая Россия" – инструмент, но Россия – не государство с однопартийной системой. Это персоналистский режим, в котором "Единая Россия" – лишь одна из шестеренок. У меня чувство, что режим сейчас паникует из-за предстоящих выборов и просто старается удержаться на поверхности. Чувство, что у него не все под контролем, – и использование насилия, преувеличенные вещи вроде "иностранных агентов", преследование тех, кто расследует преступления даже советских времен, – все это может быть паникой из-за потери легитимности, опоры. В этих условиях выборы выглядят одной из последних форм стабильности, хотя на самом деле она, конечно, хрупкая. Это ритуал, который придает структуру системе, которая иначе очень изменчива, текуча. И выборы – способ демонстрировать, что они помнят об обществе, это форма признания какого-то голоса общества. Если действовать полностью как Лукашенко, возникает что-то вроде народного восстания, и это требует использования массового насилия – чего Путин, вероятно, не хочет, могу предположить. То есть выборы, пусть даже фейковые, помогают и управлять элитами, обеспокоенными проблемой преемника, и ограничивать уровень насилия, необходимого для контроля над населением.

– Но мы видим, что выборы порой больше создают для власти проблемы, чем их решают. Вы упомянули протесты после выборов 2011 года, Лукашенко в прошлом году столкнулся с массовым недовольством, и теперь даже не очень понятно, как ему проводить в будущем какие-то новые выборы. Не было бы авторитарному режиму в такой ситуации логичнее и честнее решить: выборы себя исчерпали и представляют риск спровоцировать новые кризисы, почему бы не провозгласить на конституционном уровне царя, который будет единолично назначать преемника. Подобная идея, по крайней мере какое-то время назад, даже имела бы в России существенную общественную поддержку. Что сдерживает авторитарных лидеров от такой жесткой честности – конституционно провозглашать себя монархами и больше не иметь головной боли с выборами?

– В принципе, самая распространенная форма правления в истории – монархия, и она выглядела вполне устойчивой политической формой. Но если у вас есть пожизненное правление – а у Путина, в принципе, сейчас пожизненный срок правления, если не по форме, то по цели, – выборы действительно что-то дестабилизирующее. Но выборы имеют значение, и доказательство тому – то, насколько люди во власти озабочены подтасовками, манипуляциями. Есть старое представление, что Путин не хочет напоминать центральноазиатских диктаторов, которые открыто объявили себя династическими правителями, что выглядит примитивно, архаично, несовременно. И Советский Союз был чем-то противоположным династическому правлению – правлением безличной бюрократии. Возможно, что у монархической идеи была бы какая-то общественная поддержка. Но проблема в том, что если ты пожизненный лидер и люди разочарованы в твоем лидерстве, у них только один способ убрать тебя из офиса – убив. Пожизненное правление подстрекает к убийству. Демократия, которая перенаправляет недовольство правлением на подготовку к следующим выборам, уже дает хотя бы минимальную надежду, что когда-нибудь кто-то другой будет у власти. Даже с Медведевым – "рокировка" была устроена ради легитимности, но создала ощущение, что что-то может поменяться, – хотя, конечно, это было иллюзией. Но в принципе, одна из функций демократии – избегать покушений на лидеров, переводя недовольство в подготовку к следующим выборам – в противоположность попыткам использовать насилие. Тенденция такова, что люди, которые правят в открытую без регулярных выборов, могут оказываться объектами насильственных действий. Думаю, большой вопрос для Путина и его режима – какой уровень репрессий они могут использовать. Они используют их и сейчас, и куда больше, чем раньше, но если действительно отменить выборы – насколько далеко нужно будет в этом зайти и насколько они смогут этим путем добиться успеха. Это размен: выборы возбуждают общество, пробуждают надежды и недовольство их нечестностью, но если вы полностью отказываетесь от выборов, у людей не остается способов выразить недовольство – и это может превратиться в скороварку, которая взорвется в руках. Думаю, в Кремле размышляют над отрицательными сторонами избирательного ритуала, но тот факт, что выборы проводятся регулярно с самого начала постсоветской России, показывает, что элита видит в них ценность.

– Российское общество наследует 70 лет тоталитарного режима, освобождение от которого сопровождалось экономическим кризисом, что, вероятно, создало ассоциацию "свобода = мучения". Возможно ли, что из-за этого российскому обществу не хватает самоощущения, что оно на самом деле – подлинный источник власти в стране, и если это так, придет ли подобное самоощущение со временем?

– Думаю, это всеобщее наблюдение, что в постсоветской России люди не ощущают, что политические власти подотчетны им или должны помогать им в повседневной жизни. Люди, которых я знаю, считают до какой-то степени, что им, их знакомым и родственникам нужно самим справляться с проблемами. Политический класс и общество как бы взаимно повернулись друг к другу спиной, политический класс, который заинтересован в самообогащении, и общество, заинтересованное в выживании и делающее самостоятельно все возможное, чтобы улучшить свою жизнь. Это долгий процесс, – говоря об истории демократии, – требуются столетия, чтобы появились правительства, подотчетные обществу, и даже появившись, они бывают несовершенны. Неподотчетные обществу лидеры появляются и в демократиях, и даже в самых продвинутых из них существует определенный цинизм по поводу политики. Но Россия очень далека от демократий в политическом спектре, и даже первые постсоветские лидеры России вроде Гайдара, имевшие самые лучшие намерения, искренне желавшие развития страны и демократии, – если бы они поставили свою программу приватизации на голосование, избиратели проголосовали бы против. Ельцинская элита не была подотчетна большинству россиян. Так что идея, что Россия была демократией до Путина… – это было более открытое общество, в нем процветала журналистика, что было чудесно наблюдать, и было много надежд на будущее, но правительства, подотчетного населению, не было – в том смысле, что электоральное большинство определяет, кто управляет страной. Так что это трудный процесс, демократия – маленький отрезок в истории человечества, для ее возникновения нужны определенные условия. Хотелось бы видеть – хотя это мечты – политическую элиту, которая больше бы заботилась о развитии страны, чем о своей выгоде (в Китае, например, множество проблем, но его элита на самом деле развивала страну, что бы ни говорили). В России власти используют насилие, чтобы подавлять критику, и это ослабляет страну, это так враждебно по отношению к интеллектуальному развитию. Правительство, которое не может позволить себе быть подвергнутым критике, – это правительство, которое вновь и вновь делает глупые ошибки, что путинский режим и доказал.

– Вы американец, американцам присущ взгляд на правительство "я плачу налоги, а правительство их расходует (и часто плохо)". Подобные взгляды нельзя назвать распространенными в России. И вы в свое время написали в соавторстве книгу "Цена прав. Почему свобода зависит от налогов" – о том, что легальное осуществление прав стоит денег. Другое ваше наблюдение, которое вы приводили, – путинский режим имитирует не демократию, он имитирует управление, и это приводит к плохому управлению. Является ли это тем, что в конечном счете ограничивает авторитарные режимы: общество осознает, что платить налоги и быть как бы нанимателем в отношениях с правительством – эффективнее, и это создает демократическое общество?

– Да, одна из исторических, социологических интерпретаций демократии: государство должно извлекать ресурсы из общества – налоги и воинскую повинность, и в обществе есть сопротивление и тому, и другому, и общество и государство должны заключить сделку, и в этой борьбе появляются гражданские права. Но в государствах, черпающих богатство из запасов нефти, а не от граждан, подобного контракта нет. Процветание российской элиты не зависит от благополучия большинства жителей. Элите нужно их успокаивать разными способами, но активное участие людей в жизни страны элите не важно – если нет массовой армии и необходимости массового производства товаров на продажу. В демократиях элитам нужно активное участие большинства людей – не только в качестве избирателей, но в качестве рабочих, солдат, потребителей – и этих условий в России не существует. Ее элита – я называю такое "элитой на воздушной подушке" – не зависит от общества так, как, скажем, американская. В Америке капиталистической элите нужны состоятельные потребители – нам больше не нужна массовая армия, это другой большой сюжет демократии, – нужны образованные рабочие для существующего в стране производства. Но если Россия живет за счет экспорта сырья зарубежным потребителям, связь между ее элитой и обществом слабее. Возьмем в качестве примера Саудовскую Аравию, где правительству не нужны люди – им нужно только, чтобы люди не становились джихадистами, их нужно успокаивать, но это необходимость участия общества с отрицательным знаком. Поэтому в нефтяных экономиках развитие политически активного общества – проблема, противостояние государства и общества, порождающее гражданские права, отсутствует. Это касается и постсоветской России.

– Пока Саудовская Аравия или Россия продолжают быть нефтяными экономиками, гражданского пробуждения ждать не стоит?

– Элиты не зависят от обществ. Конечно, они боятся революций, восстаний и так далее, но в принципе им не нужно идти на большое количество компромиссов с обществом, им не нужно давать обществу голос. И – это важный аспект происходящего в России сейчас – из-за ощущения предвыборной паники, кажется, Кремль пытается подтолкнуть всех заметных оппозиционных лидеров к изгнанию, тому, чтобы они покинули страну, стремится избавиться от оппозиционных голосов, заглушить гражданское общество, создать для него кладбищенскую атмосферу. Но если вы заинтересованы в жизни и развитии страны, вы не изгоняете талантливых людей, которые беспокоятся о ее будущем. Эгоизм политического класса, который не видит оборотной стороны подобного изгнания, – это позор.