Новый кризис в российско-украинских отношениях, вызванный столкновением кораблей двух стран в Керченском проливе, из двустороннего становится международным. Дональд Трамп и Владимир Путин, возможно, не встретятся в Аргентине в кулуарах саммита "Группы двадцати", как намечалось. "Этот акт агрессии мне совсем не по душе", – заявил Трамп о действиях Москвы.
Южная Осетия, Крым, Донбасс, Сирия – география конфликтов, в которых так или иначе замешаны российские войска, дипломатия или "теневые" структуры вроде частных военных компаний, становится всё шире. В этом году зазвучали и совсем экзотические названия вроде Ливии и Центральноафриканской Республики. Мировые СМИ и аналитики то и дело вспоминают события более чем столетней давности, когда серия дипломатических и локальных военных столкновений в разных регионах мира завершилась июльским кризисом 1914 года, переросшим в Первую мировую войну. "Запущенная ситуация с многочисленными фронтами, множеством мелких игроков, рядом внутренних политических противоречий и обязательств крупных внешних игроков, включая США, Россию, Иран и Турцию, – всё это навевает неприятные аналогии с 1914 годом", – с оценками такого рода (в данном случае они относятся к ситуации в Сирии) можно столкнуться всё чаще.
Профессор Бостонского университета (США) Игор Лукеш – специалист по новейшей истории Центральной и Восточной Европы, автор ряда работ, посвященных периоду холодной войны, деятельности американской дипломатии и спецслужб в Восточноевропейском регионе, не согласен с апокалиптическими прогнозами. Однако американский историк считает, что евроатлантическому сообществу могут грозить серьезные потрясения – не только и даже не столько из-за агрессивных намерений Кремля, сколько из-за переживаемых западным миром внутренних проблем. Своими соображениями Игор Лукеш поделился с Радио Свобода.
– Нынешний инцидент в Керченском проливе, вновь до предела обостривший отношения между Россией и Украиной, – на какие мысли он может навести историка в год столетия окончания Первой мировой? В преддверии той войны был целый ряд дипломатических столкновений и даже "окраинных" войн между разными странами, пока очередное происшествие – убийство эрцгерцога Франца Фердинанда в Сараево – не привело к общеевропейскому столкновению. Может быть, мир и сейчас стоит на пороге большого конфликта, еще не сознавая этого?
– Если бы мы говорили только о качествах большинства нынешних государственных лидеров, то такие параллели казались бы очевидными. Потому что сегодняшние политики выглядят столь же эгоистичными, ограниченными или слабо информированными, как и те, кто стоял во главе государств в 1914 году – кайзер Вильгельм II, царь Николай II, австрийский император Франц Иосиф или почти все их министры и генералы. Но если взглянуть на вещи шире, то, на мой взгляд, бояться будущего не стоит. Народы, общества сейчас выглядят лучше, чем 104 года назад, и вот почему. Летом 1914 года о войне воодушевленно говорила, ее поддерживала, шла на нее или посылала на фронт своих сыновей значительная часть общественности. Солдат провожали ликующие толпы, а молодым мужчинам в штатском, например, в Германии женщины кое-где давали "в подарок" белые голубиные перья как символ трусости. Сегодня это трудно себе представить. В 1914 году существовала тенденция романтизировать войну. Сейчас этого нет: ХХ век, кажется, хоть чему-то научил.
В 1914 году существовала тенденция романтизировать войну. Сейчас этого нет
– 11 ноября, в день столетия соглашения о перемирии, прошли торжества в Париже. На них присутствовали лидеры десятков стран, в том числе президенты США и России – Дональд Трамп и Владимир Путин. В нынешнем разделенном мире еще можно говорить о каком-то общем понимании разными народами трагедий ХХ века – или каждый вкладывает в историю свой собственный смысл и делает из нее свои выводы?
– Но ведь это естественно, что каждый народ вспоминает в первую очередь о своих погибших. Британцы – о своем "потерянном поколении", французы – о воевавших на Марне и у Вердена, немцы – о павших на Западном, Восточном и других фронтах. Это нормально. Но в то же время, наблюдая за парижскими церемониями, я заметил проявления солидарности между представителями победивших и проигравших сто лет назад стран, а это самое главное. Все-таки европейцы, прежде всего Западная Европа, извлекли уроки из того трагического абсурда, каким было лето 1914 года и последовавшая война, и стремятся избежать его повторения.
– Сто лет назад было много надежд на торжество демократии и мира, закончившуюся войну называли даже "войной за окончание всех войн". Но всё оказалось иначе: на смену демократиям во многих странах в 1920–30-е годы пришли диктатуры, втянувшие Европу и мир в новую войну. Сейчас тоже много говорят о кризисе либеральной демократии. Может быть, как и сто лет назад, демократы стали заложниками собственного успеха? Например, "проворонили" многие негативные эффекты глобализации, которые привели к всплеску популизма и национализма во многих странах?
– Во многом я бы с вами согласился. В результате глобализации общество стало распадаться на тех, кто чувствует себя в XXI веке как дома, и тех, для кого это столетие со всеми его новшествами – темный и опасный лес. Но, несмотря на это, либеральная демократия, на мой взгляд, совсем не в таком катастрофическом состоянии, как утверждают многие нынешние лгуны из числа политиков и пропагандистов – особенно в таких местах, как Москва, Анкара или Будапешт. Упадок и даже смерть демократии ожидаются со времен Пелопоннесских войн. Тем не менее демократия как меритократическое общество свободных граждан существует и развивается – и из всех вариантов политических моделей остается наиболее успешной.
Давайте посмотрим на нынешние альтернативы демократии. Наиболее популярными из них в глазах многих людей являются Россия и Китай. В обоих случаях речь идет об авторитарных режимах, созданных в интересах правящей олигархии, тесно переплетенной с государственной бюрократией. Происхождение капиталов этой олигархии – откровенное воровство или некие "услуги", оказанные ими политическому руководству. Эти люди, если разобраться, вообще никого не представляют. Процент граждан, живущих за чертой бедности, в Китае и России заметно выше, чем в развитых демократических странах, уровень коррупции в обоих случаях – тут и говорить нечего. Поэтому довольно грустно и весьма нелогично, что у либеральной демократии сегодня, например, в Центральной и Восточной Европе столько критиков, а у российского и китайского режимов – столько поклонников.
– Как вы это объясняете? В чем обаяние нынешнего авторитаризма, чем способны очаровать Владимир Путин и Си Цзиньпин?
– Это обаяние характерно для любого авторитаризма. Для поклонников таких систем это очарованность мнимым коллективизмом, чувство причастности к большому проекту и избавление от страха неизвестности и от необходимости отвечать за себя, принимать самостоятельные решения.
Не надо думать, достаточно повторять пропагандистские лозунги
– Владимир Высоцкий пел в одной песне, посвященной нацистским солдатам, шагающим по оккупированной Украине: "Не надо думать – с нами тот, кто всё за нас решит!"
– Да, можно сказать и так. Чувство причастности и закрепленности в рамках большого коллектива. Не надо думать, достаточно повторять пропагандистские лозунги. Если у нацистов это были лозунги расовой чистоты, у коммунистов – всеобщего равенства, то сейчас это призывы к торжеству национального суверенитета или защите общества от мигрантов.
– Как бы то ни было, количество более или менее пылких сторонников авторитарных альтернатив демократии растет, как вы сами заметили, прежде всего на востоке и юге Европы. Можно ли представить себе в скором будущем то, к чему, судя по всему, стремятся в Кремле, – новый раздел Европы на сферы влияния?
– Честно говоря, я бы не исключал подобной не слишком оптимистичной перспективы. Тут многое будет зависеть от того, что будет происходить в Вашингтоне, как себя дальше поведет администрация Дональда Трампа. Те изоляционистские идеи, которые до сих пор пропагандировал наш президент, отражаются и на Европе. С лидерами западноевропейских стран отношения у президента Трампа складываются сложно, наоборот, в восточной части ЕС у него много поклонников. В результате углубляется раскол между европейскими странами, уже существующий из-за вопросов миграции и других причин. Таким положением, естественно, стремится воспользоваться в своих интересах Кремль, инвестируя в эти процессы немало и денег, и энергии. Возможным результатом, если ситуация выйдет из-под контроля, может стать серьезное ослабление Евросоюза.
– Но, может быть, критика, которая звучит в адрес Брюсселя и Берлина из восточноевропейских столиц, не всегда голословна или инспирирована Кремлем? Вы не исключаете, что ЕС и в самом деле нужна реформа, пусть и не на фундаменте "нелиберальной демократии", которую пропагандирует венгерский премьер Виктор Орбан? Скажем, о проекте еврозоны теперь даже его сторонники говорят как об изначально плохо продуманном…
– Ну я тут могу ответить лишь банально: люди несовершенны, столь же несовершенны и их проекты, в том числе и связанные с европейской интеграцией. Конечно, и сторонникам Евросоюза хотелось бы в его работе многое исправить, одна разросшаяся бюрократия чего стоит. То, что вы говорите о единой валюте евро, тоже правда, потому что с самого начала это был политический, а не экономический проект. Одной из его целей было не допустить чрезмерного доминирования объединенной Германии в Европе. Этого в начале 90-х боялись многие, можно вспомнить хотя бы Маргарет Тэтчер. Цель была – окончательно закрепить положение, при котором Германия уже не сможет быть источником угрозы для Европы, как перед обеими мировыми войнами.
– Вы сказали, что для Европы многое будет зависеть от того, как пойдут дальше дела в Вашингтоне. Изоляционизм, который связывают с именем Дональда Трампа, имеет в США свою историческую традицию – после Первой мировой войны, с которой мы начали наш разговор, Соединенные Штаты ушли из Европы, но в годы Второй мировой вынуждены были вернуться к роли мировой державы. Нынешний изоляционизм – тоже временное явление, или всё же это конец эпохи глобального доминирования США?
Трамп – мобилизующий фактор и для своих сторонников, и прежде всего для противников
– Дональд Трамп не свалился с неба, не был принесен в Америку инопланетянами. Его взлет – следствие разделенности американского общества. У нас это практически 50/50. Часть американцев склонна к изоляционистским настроениям. Это люди, которые смотрят на окружающий мир не как на возможность, а как на источник угроз и опасностей, не знают и не понимают его – или раздражены, фрустрированы тем, как развивались события в мире в последние годы. Если эта часть избирателей в дальнейшем усилится, то на будущее евроатлантического альянса можно смотреть с пессимизмом. Но есть и другая часть, недавние выборы в Конгресс показали, что противники изоляционистского курса склонны к мобилизации. Демократическая партия получила в нижней палате 34 новых места, это не мелочь. Но еще интереснее то, что если 4 года назад, при президенте Обаме, в таких же выборах приняли участие 83 миллиона избирателей, то в нынешних – 116 миллионов. Во многом этот рост произошел благодаря тому, что в Белом доме находится президент Трамп. Он – мобилизующий фактор и для своих сторонников, и прежде всего для противников, которые видят в нем опасность для Соединенных Штатов и для их отношений с европейскими и другими союзниками.
– Но сами эти союзники, похоже, тоже не чужды идее "развода" с США в области обороны и безопасности. Во всяком случае, лидеры Франции и Германии недавно поддержали идею создания европейской армии… Еще пару лет назад такое сложно было себе представить.
– Не думаю, что Эммануэль Макрон или Ангела Меркель спят и видят, как бы "оттащить" Европу от Америки. Это,, скорее их реакция на поведение президента Трампа, который не раз заявлял, что отношения Соединенных Штатов и НАТО будут зависеть прежде всего от уровня "взносов" европейцев в кассу союза. Но риторика Трампа – одно, реальность – несколько иное. НАТО остается весьма активной и эффективной организацией, недавно успешно проведшей крупные учения, и в ее обязательствах по отношению ко всем участникам союза нет оснований сомневаться.
– Думаете, что и по отношению к очередной российско-украинской конфронтации страны НАТО и ЕС будут придерживаться единой и четкой позиции?
– Это очень серьезная ситуация. Многие люди на Западе не осознают, что в Европе идет война, уже несколько лет – на Украине. То есть в той части Европы, которая в прошлом веке уже чрезвычайно сильно пострадала в ходе Второй мировой и предыдущих войн. Это не Африка, не Ближний Восток, это гораздо ближе. Остальной мир приходит к пониманию этого факта очень медленно. Но всё же приходит – об этом я могу судить по разговорам, в частности, с представителями американской политической элиты. Да, наш нынешний президент в каком-то смысле напоминает неуправляемый реактивный снаряд. Иногда очень трудно понять, что он думает о тех или иных проблемах и думает ли о них вообще. Но в экспертном и политическом сообществе понимание того, насколько важна Украина, есть, и вполне четкое. И к нынешнему обострению, чем бы оно ни закончилось, никто здесь не относится как к какой-то незначительной и маргинальной проблеме.
Впрочем, я бы не воспринимал и ситуацию в России как нечто неизменное. Известна негативная динамика рейтинга президента Путина – от "зашкаливающих" более чем 80%, как было сразу после аннексии Крыма и еще пару раз за годы его правления, к нынешним 55%. Это дает определенную надежду на то, что и для российского общества времена некритического восхищения Путиным уходят в прошлое. Возможно, мы еще увидим, как в некоторых восточноевропейских странах его будут любить сильнее, чем в самой России, – считает американский историк, профессор Бостонского университета Игор Лукеш.
