Александр Горянин: В апреле злой вирус отнял у меня замечательного друга, кинопродюсера Сашу Радова, Александра Георгиевича Радова, он же Вельш. Фамилия Вельш досталась ему от далёкого ирландского предка. Саша был сыном писателя Георгия Радова, мастера деревенской прозы, и братом писателя Егора Радова, мастера психоделической прозы. Сам Александр, будучи много старше Егора, много лет посвятил прозе газетной.
Мы познакомились в 1998 году в трёхнедельной журналистской поездке по стране, это был один из самых добрых людей, каких мне довелось знать. Даже странно, что с таким характером он успешно руководил большим и нервным делом. Его студия «Фишка-фильм» выпустила около тысячи неигровых фильмов. На канале «Культура» постоянно идут фильмы его цикла «Больше, чем любовь» об известных парах — брачных и просто любовных, — таких, как Сальвадор Дали и Галина Дьяконова, Михаил и Валерия Пришвины, Алексей Толстой и Наталья Крандиевская, Рихард Зорге и Екатерина Максимова и так далее. Только один фильм этого цикла сделан по моему сценарию: «Уинстон и Клементина Черчилль», но мы с Радовым постоянно планировали большие сериалы: «Россия, история успеха», «Освоение Русской Арктики», «История казнокрадства», «Большая Игра» и так далее, но каждая затея разбивалась о какой-нибудь высокий порог. В прошлом ноябре Радов приехал с коньяком и решительно сообщил:
— Я показал нужным людям наши старые проекты и получил твёрдое добро на сериал «НЭП — великая развилка». Слышишь, твёрдое добро, твёрже некуда! Давай за работу!
Мы не знали тогда, что кто-то в Китае уже съел несвежую летучую мышь, но вскоре пришлось узнать. Мы ещё пересылали друг другу тексты, встречались, шутливо здороваясь ботинками и локтями, но в апреле шутки кончились. Мне больше не услышать по телефону его незабываемый голос: «Санька, Санька, Санька! Ты надумал, надумал, надумал?» Я-то надумал, но кто-то выше нас решил иначе.
А как мы радовались, все четверо — Радов, я, режиссёр Ира Васильева (жена плюс правая рука Радова) и редактор Таня Бондаренко, — новым подробностям о 20-х годах, запоздало злясь, какой великий шанс был тогда упущен страной! Мой старый синопсис был о том же, но я кромсал его с радостью — столько всего добавили публикации последних лет. Я хочу рассказать про наш несбывшийся замысел, неснятый фильм о Великой развилке НЭПа. Это была именно развилка — возможно, роковая.
«Вдруг везде на улицах, в трамваях люди перестали злиться и показались такие хорошие люди, о существовании которых [я] и не подозревал».
В российском массовом сознании, слава Богу, возобладали негативные образы Октябрьского переворота и революционных лет — облавы, расстрельные подвалы ЧК, «братишки» в бескозырках, национализация и прочие виды отъёма всего и вся, красный террор. Большинство симпатий ныне на стороне поручика Голицына, корнета Оболенского и адмирала Колчака, а не комиссаров в их пыльных шлемах.
Марксистские опыты тех лет над народом и экономикой резко усилили разруху. Голод унёс в 1920-21 годах минимум 5 миллионов человек. Это была крупнейшая гуманитарная катастрофа невоенного характера в Европе после Средних веков. Промышленное производство упало в стране семикратно. Продразвёрстка с отъёмом до 70% зерна вызвала настоящую крестьянскую войну, восстал Кронштадт. В феврале 1921-го остановились 64 главных завода Петрограда, включая Путиловский. И большевики отступили. Они отказались от фантазии под названием «военный коммунизм», объявив новую экономическую политику, НЭП. Пусть и с массой оговорок, но были разрешены предпринимательство и частная торговля. Страна задышала.
О нэповских годах широкая публика судит у нас в основном по фильмам «Не может быть», «Мы из джаза», «Дежа вю», «12 стульев» и тому подобных. Канотье, чарльстоны, «У самовара я и моя Маша»… Добродушные, дескать, были годы. Нам бы они показались невыносимыми, но жившие в то время пишут о них с теплотой.
Михаил Пришвин в 1940 году вспоминал их так: «Вдруг везде на улицах, в трамваях люди перестали злиться и показались такие хорошие люди, о существовании которых[я] и не подозревал». Его вывод: «Нэпманы спасли Россию». Драматург Виктор Розов в своей книге «Путешествие в разные стороны» описывает, как НЭП пришёл в Кострому: «Я с восторгом наблюдал, как преображалась наша бедная, голодная, ободранная жизнь, как всё начинало сверкать и смеяться».
НЭП накормил полуголодную Красную армию, а главное, накормил рабочий класс, обеспечив тем самым возрождение экономики. Плакат над входом в сад «Аквариум» звал: «Всё как прежде!». Почти к тому же выводу («Всё как было, хоть и похуже») — пришёл даже монархист Василий Шульгин, совершивший тайную, как он верил, поездку в СССР. В устах врага большевиков это совсем немало.
В годы НЭПа жёсткая власть ЦК и ВЧК как-то сочеталась с небольшим набором свобод, кто-то стал надеяться на возврат к подобию думских времён. Но в условиях яростной борьбы в верхах за безраздельную власть шансов на это просто не было — кто бы ни победил.
Всё это хорошо известно. Тем интереснее то, что известно не так хорошо.
когда многие поверили, что НЭП это «всерьёз и надолго», среди фанатичных большевиков прокатилась волна самоубийств, достигшая пика к 1925 году
В большевистских верхах и в большевистских рядах долго жило то мессианское опьянение, без которого (цитирую американского историка Мартина Малиа) «советской власти ни за что не удались бы те социальные преобразования и то массовое насилие, которые сопровождали её деятельность с самого начала». Если бы НЭП попытались ввести хотя бы годом раньше, затея вполне могла провалиться, пассионарное меньшинство было тогда ещё слишком сильно. Хотя, как показал в своём огромном труде «Красная смута» историк Владимир Булдаков, психоистерическое состояние масс пошло на убыль, сменяясь усталостью от взаимоистребления, своего рода выгоранием, устали и выгорели далеко не все. Многие были не прочь продолжить корчёвку врагов. Помните у Маяковского, «Маруся отравилась»?
Легко врага продырявить наганом.
Или — голову с плеч, и саблю вытри.
А как сейчас нащупать врага нам?
Таится. Хитрый!
Позже, когда многие поверили, что НЭП это «всерьёз и надолго», среди фанатичных большевиков прокатилась волна самоубийств, достигшая пика к 1925 году. Горланы и заводилы Гражданской войны сочли, что их битва за дивный новый мир проиграна. Молодые, в основном, люди с неразвитыми сдерживающими центрами и пониженным страхом смерти, своей и чужой, они убивали легко, расчищая землю для всеобщего равенства — пусть даже в нищете, но равенства, — и оно не сложилось. Их суицид был признанием своего поражения, так может поступить проигравший сражение воин. Автор ряда работ по советской истории Виктория Тяжельникова приводит данные статистического отдела ЦК ВКП(б), из которых видно, что среди умерших в 1925 году коммунистов 13% (немыслимо высокая доля) покончили с собой.
В ходе любой революции богатства меняют хозяев. В советской России, объявившей бой всякому частному богатству, это происходило в двух формах — национализации и разграбления. Но награбленное трудно сохранить в тайне от криминала и шантажистов, сокровища быстро оказывались в следующих руках, а затем в ещё следующих — на пути в конечные руки. Но в чьи именно?
Вопрос не праздный. Лозунг «Кто был ничем, тот станет всем» большевики осуществили буквальнее, чем революционеры других стран. Те меняли верхние этажи власти и частично средние, большевики же срéзали все слои до подзола. Новые управленцы могли быть честными идеалистами (или временно честными), могли быть случайными людьми. А могли быть «наконец-то дорвавшимися». Когда вчерашние бедняки слишком внезапно приходят к власти, а вокруг столько всего плохо лежит, хищения начинаются сразу.
среди умерших в 1925 году коммунистов 13% (немыслимо высокая доля) покончили с собой
В 1927 году в Москве вышла книга Юрия Ларина «Частный капитал в СССР». Автор имел хороший доступ к информации — и как один из основателей Госплана, и как тесть Бухарина, тот был женат на падчерице Ларина. На трёхстах страницах книги говорится о срастании частного капитала и советской бюрократии.«Коммерческие директора и другие деятели заводов, хозяйственных объединений, железных дорог, торговых организаций создавали параллельные магазины, параллельные общества, параллельные фирмы, которые начинали якобы заниматься поставками и подрядами на государственные органы и всякими сделками с ними». Аферисты предлагали «красным директорам» разные коррупционные схемы, поражающие то простодушием, то крайней степенью хитроумия, а те с восторгом шли навстречу.
Ларин был наивным врагом предпринимательства и свободной торговли, выступал за ликвидацию денежного обращения и переход к прямому распределению благ и услуг из общего котла на основании «ордеров», не видя, что деньги и есть наилучшие ордера. При этом он умалчивает о другой стороне медали. Советские чиновники намеренно мешали законной деятельности частников. И не по идейным причинам, а вымогая взятки. По цензурным причинам Ларин не мог затронуть коррупционное обогащение в партийной и чекистской среде. И тут всплывает важная подробность. Цитирую академика РАН Юрия Сергеевича Пивоварова:«Изучая историю НЭПа, обнаруживаешь, что за всеми наиболее интересными нэповскими проектами стояли чекисты и партийные работники, отмывавшие деньги, которые они награбили во время революции. Но возле всего этого кормилась российская культура 20-х годов».
Когда вчерашние бедняки слишком внезапно приходят к власти, а вокруг столько всего плохо лежит, хищения начинаются сразу
Под нэповскими культурными проектами историк явно имеет в виду, например, зарубежные гастроли театров и поездки (не за свой счёт) писателей и иных творческих людей в Европу, Турцию, Японию, за океан, поощрение авангарда на сцене, в кинематографе, архитектуре. Московский Художественный театр и качаловская труппа, гастролируя в Европе и США в 20-е годы, буквально заразили тамошних коллег системой Станиславского. А в СССР внедрялись западные новинки вроде психоанализа, сексологии, эсперанто, педологии и многое другое вплоть до экстрасенсорики.
О причинах можно догадываться. Перед чекистами стояла задача улучшить репутацию СССР, настроить в его пользу побольше зарубежной интеллигенции. Внутри страны они делали «своими» наивных (и не очень) писателей, художников, актёров и учёных, одаряя зарубежными поездками, мастерскими, лабораториями, вводили в дружеский круг, делали своими проводниками в нужные группы и салоны. Заодно отмывали деньги. Многолюдные гастроли театров помогали, вероятно, решать и какие-то иные задачи. Многие из попавших в эту паутину мотыльков стали жертвами чисток второй половины 30-х.
Почти все советские начальники среднего и нижнего уровней, напомню, происходили из низов. Они с радостью вселялись в «буржуйские» квартиры, женились на вчерашних гимназистках (а те выходили за них, чтобы выжить), незаметно перенимали под влиянием жён жизненный уклад своих идейных врагов.
В сломе эпох и нравов находит частичное объяснение и советская сексуальная революция 20-х годов, на 40 лет опередившая аналогичное явление на Западе. Её подтолкнуло то, что советская власть в ноябре 1920 года (ровно 100 лет назад!), стремясь высвободить больше женских рабочих рук, первой в мире узаконила аборты, а тремя годами позже — и добровольную стерилизацию. К 20-м годам относятся также безумные планы переделки семейной жизни. Нарком Луначарский отстаивал проект отъёма детей из семьи и их общественное воспитания в домах-коммунах на тысячи человек.
Не забудем, что революция 1917 года была молодежной. Ленин в свои 47 уже считал себя стариком, тогда как Бухарину в 17-м году было 29 лет, Кирову 31, Молотову 27, Тухачевскому 24, Микояну 22, Куйбышеву 29. Сталину и Троцкому было по 38. Средние же и нижние звенья управленцев были сплошь и рядом еще моложе. Ряд культурных сфер быстро попал под их опеку. Например, балет и балерины, театр в целом. Поощрялся «пролетарский спорт», вдвойне поощрялся женский.
Верхушечная борьба 20-х — начала 30-х казалась борьбой стратегий, будучи борьбой за Кремль. В ход шли те лозунги, которые в данный момент помогали победить соперника. Сталин становился то Бухариным, то Троцким, остальные действовали так же. Троцкий в 1925 году выдвинул идею сверхиндустриализации и усиления рабочего класса за счет деревни. Сталин в союзе с Бухариным обрушился на соперника, навязывающего стране «внутренний колониализм». Но победив Троцкого, Сталин полностью осуществил его доктрину, а позже расправился и с Бухариным, подходящий лозунг нашёлся.
Нэповское время напрасно считается вегетарианским. Владимир Ильич Ленин, сам юрист, заявил на XI съезде РКП(б) в марте 1922: «За публичное доказательство меньшевизма наши революционные суды должны расстреливать, а иначе это не наши суды». Это он так о недавних товарищах по борьбе. Легко представить его отношение не к товарищам.
По делам о сопротивлении изъятию церковных ценностей в 1922-23 годах в стране расстреляно около 2000 человек. Процесс по делу «Весна» против командиров Красной Армии, служивших ранее в Императорской армии, а также гражданских (на момент ареста) лиц готовился в конце 20-хи состоялся в 1930-м. Только в Ленинграде по этому делу было расстреляно свыше тысячи (!) человек, в Киеве — 573.
Книга Николая Бухарина «Экономика переходного периода» была, среди прочего, гимном насилию, цитирую: «Пролетарское принуждение во всех (!) формах, начиная (!) от расстрела… является методом выработки коммунистического человека из человеческого материала капиталистической эпохи». Не хочется иронизировать по поводу печального конца автора этих слов. Кстати, в ожидании суда с заранее известным исходом Бухарин написал ещё одну книгу, роман «Времена».
Ещё 1923 году глава ВЧК Дзержинский предложил, чтобы все члены ВКП(б) сообщали «органам»о любых отклонениях партийцев от генеральной линии. На ХIV съезде ВКП(б) в 1926 году член президиума ЦКК С.И.Гусев (Яков Драбкин) внушал делегатам: «Ленин учил, что каждый член партии должен быть агентом ЧК, то есть смотреть и доносить… Если мы от чего страдаем, то это не от доносительства, а от недоносительства».
Да и прочему населению полагалось следить и стучать. Михаил Кольцов, звезда советской журналистики, в 1927 году представлял это так. В СССР пробирается переодетый белогвардеец «осуществить заговор», поселяется в коммуналке у друга. Цитирую: «Им тревожно заинтересуется фракция жилтоварищества. На него обратит внимание комсомолец-слесарь, починяющий водопровод, прислуга, вернувшаяся с собрания домработниц. Дочка соседа, пионерка, услышав случайно разговор в коридоре, долго не будет спать… Все они не будут ждать, пока придут их спросить, а сами пойдут в ГПУ и сами всё расскажут — оживленно, подробно и уверенно». Сегодня это кажется пародией. Но Кольцов писал всерьез.
Советская верхушка долго решала для себя, что такое «революционное искусство». Критерий сперва был прост: максимальное отличие от дореволюционного, «буржуазного». Беда, впрочем, была в том, что большевистским бонзам весь этот авангард в душе не нравился, им не хотелось, к примеру, увидеть себя на футуристическом портрете. И всё же художники, отметившиеся в «правильном» политическом плакате, «монументальной пропаганде» и тому подобном, получали негласную индульгенцию на эксперименты с формой (Татлин, Малевич, Лисицкий, Редько, Матюшин, Родченко, Филонов, Лентулов и другие). Индульгенция, правда, оказалась краткосрочной. В 30-х их экспериментаторство было объявлено буржуазным вдвойне.
В новую действительность вписались и художники-реалисты (Кустодиев, ещё в 1921 году писавший портреты за мешок муки, Кончаловский, Нестеров, Рылов, Петров-Водкин, Бродский и множество других). Примерно то же происходило в скульптуре, зодчестве, музыке, других искусствах.
В 20-е годы устраивались общественные диспуты на достаточно разные темы, цвело книгоиздание, переводилось множество иностранных новинок. Действовали частные издательства. Моё детство украсила годовая, за 1927 год, подшивка журнала «Мир приключений» издательства Петра Петровича Сойкина. Унылость подростковых журналов 50-х годов («Костёр», «Пионер», «Дружные ребята») на его фоне выглядела просто оскорбительной.
Цензурный порог в годы НЭПа был довольно низок. Показательна 6-томная мемуарная серия «Революция и гражданская война в описаниях белогвардейцев», переиздавались отдельные эмигрантские авторы. Выходившая до 1924 года в Берлине газета «Накануне», была разрешена к ввозу в СССР. Организация «Международная книга» поставляла в СССР на продажу эмигрантские книги «без политики». Советским писателям дозволялось касаться темы красных жестокостей времён Гражданской войны. Уже в 30-е многое из выпущенного при НЭПе усердно изымалось.
20-е стали одним из самых плодотворных десятилетий в истории русской литературы. И век спустя не кажется устаревшим то, что создали тогда Пришвин, Шишков, Алексей Толстой, Замятин, Эренбург, Булгаков, Бабель, Пильняк, Валентин Катаев, Андрей Платонов, Ильф и Петров, Леонид Леонов… И это лишь один взвод внушительного полка.
Образ НЭПа для многих – это чарльстон, фокстрот и всяческий блатняк. Хоть этот сюжет и заезжен, совсем без него как-то неловко. Один маленький факт. Танцы, переставшие кого-либо задевать в пуританские 30-е годы, почему-то нервировали начальство в достаточно вольные 20-е. Летом 1924 года, в разгар движения «Долой стыд!» и голых пляжей на Москве-реке, Главрепертком запрещает фокстрот как представляющий собой, цитирую: «салонную имитацию полового акта».
Страна ещё не вполне обрела тоталитарные черты, до 1932 года можно было свободно переехать в любой город, а до февраля 1936 можно было купить через Торгсин за эквивалент 500 золотых рублей заграничный паспорт, позволявший уехать насовсем. Это было очень дорого, но этим воспользовались тысячи людей. Одну такую историю я услышал в начале 90-х в гостях у Олега Михайловича Родзянко в городке Наяк близ Нью-Йорка. Его свояченица, Елена Алексеевна Слободская была трижды беженкой от большевизма. Первый раз паспорта для её семьи оплатила в 1935-м родня, жившая в Эстонии. Покинув Тверь (уже, увы, Калинин), счастливцы поселились в Таллинне. В июне 1940 в Эстонии водворились Советы и паспортов больше не продавали. В 1944 семейство переместилось в Лейпциг, но большевизм пришёл и туда. Лишь в 1955 им удалось унести от него ноги насовсем, перейдя из Восточного Берлина в Западный.
НЭП оказался одним из самых продуктивных изобретений советского периода. Разные формы собственности, удачная денежная реформа, привлечение иностранного капитала и концессий, близкая к разумной политика на селе — всё это воскресило умиравшую страну. Но вот что пишет в наши дни почтенный советский историк Ю. Н. Жуков: «НЭП обернулся свободой для новой буржуазии торговать женским бельем да открывать кафе, рестораны. Для зажиточных крестьян — продавать свой хлеб по любой цене, даже явно завышенной. И ещё — застывшими фабриками и заводами».
Это слова. А вот цифры, показатели 1928 года к уровню 1913-го: промышленность в целом — 132%, средства производства — 155%. А если к уровню старта НЭПа? Соответственно 970 и 1140 процентов!!! Рост, округлённо, в 10 и 11 раз. И что, это обеспечили «застывшие фабрики и заводы»?
НЭП был подстрелен на взлёте, когда частный сектор уже уверенно освоил львиную долю лёгкой промышленности и активно внедрился в среднюю (25% всей металлообработки), а промышленный экспорт из СССР превзошёл аграрный. В годы НЭПа шло быстрое излечение села. Объемы сельскохозяйственного производства 1928 года СССР смог повторить только через 30 (!) лет. Да и то уже другой СССР, заметно приросший территориями и сельскохозплощадями!
Всё это вместе давало возможность провести индустриализацию куда успешнее той, что далась в 30-е, как выразился современник, «кровохарканием страны», да ещё при низком качестве работ. Об индустриализации в СССР заговорили в 1924 году, а через год постановление на эту тему принял ХIV съезд ВКП(б). Сталинская идея состояла в возведении индустриальных гигантов, а не оптимального числа предприятий разумного размера. Специалисты доказывали: металлургический исполин за многие сотни вёрст от потребления металла заведомо менее эффективен, чем два или три металлургических завода вблизи предприятий металлообработки.
Пётр Пальчинский, председатель Русского технического общества, соавтор ГОЭЛРО, видел все сильные и слабые стороны обсуждавшихся планов индустриализации и вступил в бой за их корректировку. Он указывал на низкую обоснованность большинства проектов и неизбежное в будущем технологическое отставание. Но доводы Пальчинского перечёркивали карьерные мечты будущих вождей и звёзд пятилеток, и они ликвидировали его. Петра Пальчинского расстреляли без суда, по постановлению Коллегии ОГПУ. Мистическим образом его казнь стала карой за одну из решающих ролей, которую он сыграл в февральском перевороте 1917 года. Вряд ли его палачи имели это в виду, хотя кто их знает. Сам он к тому времени наверняка осознал свой страшный грех. А мы скажем себе: Пальчинский (как и тысячи других участников революции) хотел в 17-м году как лучше.
Отмена НЭПа (явочным образом, без всякого на сей счёт постановления) резко поменяла повседневную жизнь страны. Варлам Шаламов (кстати, искренний коммунист) вспоминал: «Москва 30-х годов была городом страшным. Изобилие нэпа — было ли это? Бесконечные очереди в магазинах, талоны и карточки, орсы при заводах, мрачные улицы. Магазин на Тверской, где не было очереди, я зашел: пустые полки, но в углу какая-то грязная стовёдерная бочка. Из бочки что-то черпали, о чем-то спорили: это оказалось «мыло для всех».
Человеческий потенциал миллионов зэков, особенно политзэков, их знания, трудовые навыки и квалификации были использованы за колючей проволокой максимум на 3-4 процента
Даже от людей антитоталитарного мышления можно услышать, что задача индустриализации и подготовки страны к войне вряд ли могла быть решена в 1929-1941 годах без применения труда «зэков». Вышедший в 2005 году коллективный труд историков «ГУЛАГ. Экономика принудительного труда» ясно показывает иное: «Вся экономика ГУЛАГа была убыточна и нанесла огромный вред развитию страны, поскольку уничтожала людей в невиданных масштабах, отторгала механизацию производства и рациональное использование профессиональных кадров». Человеческий потенциал миллионов зэков, особенно политзэков, их знания, трудовые навыки и квалификации были использованы за колючей проволокой максимум на 3-4 процента. Значительная часть этих людей осталась в гулаговской земле навек. Содержание лагерей сплошь и рядом обходилось дороже их отдачи.
Удушение НЭПа объяснимо. Верхи страшила возможность капиталистического перерождения страны, но страшила даже не по идеологическим причинам, они боялись утраты сперва контроля, а затем и власти. Они проглядели (а может быть и не проглядели) перерождение иного рода — неизбежное и даже спасительное, ибо уход от жёстко-догматической тоталитарной утопии был уходом от гибели страны по позднейшей камбоджийской модели Пол Пота.
Позднесталинский и послесталинский социализм во главе с «новым классом» стал хоть и уродливой, но альтернативой утопии. Это подтверждает вся дальнейшая история советского правящего слоя, по-тихому сбрасывавшего догматическую коросту, продолжая при этом (из желания оставаться правящим слоем) изображать себя яростным наследником и продолжателем Пролетарской Революции октября 1917 года.
Что же до НЭПа, он остался Великой Упущенной Возможностью.
