Страна, которую не жаль. СССР в коммунальной квартире

Софи Тредуэлл. "Земля обетованная". Пьеса в трёх действиях / пер. с англ. языка и вступление Галины Лапиной. – Иностранная литература, 2020, 12.

Без террора нам здесь и сейчас не прожить и дня! Террор и ещё раз террор! Ты, может быть, и умнее меня – больше повидала, больше слышала, больше прочитала, – но я знаю больше тебя, потому что я больше страдал. Не было ещё в мире такой великой мечты, замысла такого масштаба, как наш! Впереди новый мир… и не только новый мир… новый человек! Нет людей, ты говоришь, и ты права. Только самодовольные куски плоти… человеческий материал… нужно их растоптать, превратить в крошево!

Этот энергичный монолог, не без гамлетовских интонаций, произносит Антон Волков, энергичный сорокалетний мужчина с корнями из Грузии, житель московской коммунальной квартиры и перспективный сотрудник ОГПУ. Волков – один из персонажей пьесы американки Софи Тредуэлл, написанной в 1933 году по горячим следам – после двухнедельной поездки в Москву с 21 мая по 6 июня 1933 года. Пьеса "Земля обетованная", действие которой происходило в советской коммуналке, а героями были представители всех значимых групп советского общества, не имела никакой сценической и литературной судьбы в США. Она даже не издавалась, так что русский перевод, подготовленный филологом Галиной Лапиной, является первой публикацией. Годом ранее вышла статья Лапиной о Тредуэлл, ее визите в СССР и пьесе (см. "Новый мир", 2019, 9).

Софи Анита Тредуэлл (1885–1970) родилась и выросла на Тихоокеанском побережье, окончила Калифорнийский университет (Беркли) и быстро стала видной журналисткой и суфражисткой. Тредуэлл делала интервью с Джеком Лондоном и Панчо Вильей, представлялась проституткой, чтобы попасть в исправительный дом, и медсестрой, чтобы оказаться на фронте Великой войны. Она вышла замуж за известного спортивного репортёра Уильяма Макгихана, чтобы жить в свободном браке (он умер в ноябре 1933-го, вскоре после возвращения Софи из СССР), а значительно позже, после Второй мировой войны, усыновила немецкого сироту. Софи Тредуэлл была наблюдательным человеком и успешно претворила свой репортерский материал в четыре десятках пьес, более или менее популярных. Хотя ее обращение к драматургии произошло в годы расцвета маленьких независимых театров ("Провинстаун Плейерс" и др.), Тредуэлл ориентировалась на богатый Бродвей и стала первой женщиной-драматургом, добившейся там успеха. Тредуэлл была социальным автором, и статус ее персонажей обычно важнее их характеров, а описание жизни интереснее сюжетов. Самой известной ее пьесой стала "Машиналь", написанная в 1928 году под впечатлением от истории Рут Снайдер, убившей вместе с любовником своего мужа, рассчитывавшей получить страховку, но угодившей на электрический стул. Чуть позже этот случай вдохновил и Дж. Кейна, написавшего "Почтальон всегда звонит дважды", повесть, свободно поставленную Висконти в фашистской Италии.

А вот пьесой Тредуэлл заинтересовались в другой несвободной стране. Софи общалась с русскими эмигрантами в Америке. В 1923 году она посещала занятия Ричарда Болеславского, актера и режиссера Первой студии МХТ, ставшего со временем известным голливудским постановщиком. Тредуэлл приятельствовала с театральным критиком, редактором Станиславского Александром Койранским. Вероятно, он и посоветовал послать пьесу другому "американскому мхатовцу" Бертенсону, до эмиграции работавшему в дирекции у Немировича-Данченко. Г. Лапина цитирует дневниковую запись Бертенсона: Некая мисс Софи Тредуэлл прислала мне рукопись своей пьесы "Машиналь", спрашивая меня, насколько пьеса могла бы понравиться в России. Вещь эта шла на Бродвее, имела хорошие отзывы, но материального успеха не имела и скоро была снята. Мне пьеса очень понравилась, особенно своим ритмом. Пьеса представляет необыкновенные трудности для перевода, т. к. на все сто процентов типично американская, но все же я начал ее переводить. Мне кажется, что пьеса может понравиться русской публике (16 января 1929). Интуиция не подвела Бертенсона. Перевод заинтересовал Немировича-Данченко, правда, во МХАТе пьесу ставить он не предложил, но передал Таирову, который и выпустил ее в 1933 году в Камерном театре, разумеется, с Алисой Коонен в главной роли. На премьеру 22 мая пригласили Софи Тредуэлл. "Машиналь" показывали в рамках "театрального декадника", некоторого подобия фестиваля, организованного Интуристом. В архиве Тредуэлл есть программа декадника: "Мертвые души" и "Бронепоезд 14-69" в МХАТе, "Адриена Лекуврер" и "Машиналь" в Камерном, "Лебединое озеро" в ГАБТе, "Черный яр" в ТЮЗе, "Мятеж" в МОСПС. Софи Тредуэлл вела лаконичные дневниковые записи, их перевела для своей статьи Лапина. Например, день своего приезда в Москву она описала так: Приехала в 9:45 – московские улицы – гостиница Националь – туристическое бюро – управляющий – подождите – комната не готова – в 12 поездка по городу – в театр на автомобиле – Таиров – спектакль для друзей актеров – зал в серых и черных тонах – 1000 мест – ложи с двух сторон – пешком в отель. На следующий день она была на премьере, но отметила лишь присутствие комиссара просвещения и странное правило снимать шляпы и жакеты. 30 мая Тредуэлл с группой иностранцев посетила Станиславского: Репетиционный зал – Севильский цирюльник – сестры – книги – чай – старый слуга – Койранский – Бертенсон – театр – поток от актера к зрителю – кино этого дать не может – опера – актер через пение учится говорить – сейчас меня интересует музыка – опера не должна быть искусственной – его жизнь – почти никогда не выходит из дома – только выезжает – сердце – нужен отдых. 5 июня Софи была в театре Станиславского на "Пиковой даме". Судя по дневнику, Тредуэлл видела "Моего друга" Погодина, "Страх" Афиногенова (и она пародировала его в своей советской пьесе!) и "Дни Турбиных", а у ее автора побывала в гостях. 4 июня. Ходила к Булгакову – квартира – прелестная жена – ужин – он никогда не выезжал из страны – Киев – Станиславский – голод – я все знаю – я очень люблю жену. Будучи активной участницей женского движения, Тредуэлл посетила в Москве ЗАГС, гинекологическую лечебницу и образцовый женский исправдом. Удалось побывать ей и в обычной коммуналке 2 июня: новое – старое – как живёт семья в России – клопы – невозможно от них избавиться.

Помимо официальных и частных визитов, московский круг общения Тредуэлл составляли американские журналисты и советские переводчицы. Софи поговорила с Уильямом Чемберленом и Ральфом Барнсом, Литтоном Уэллсом и Фей Гиллис, Юджином Лайонсом, иначе говоря, с теми, кто пытался и передавал на Запад возможно более правдивую информацию, вопреки советской цензуре, с теми, кто откровенно написал об СССР, вернувшись оттуда. Имён своих переводчиц Тредуэлл не указала, но описала типичные черты: Муж таксист в Париже – она симпатичнее большинства других – я знаю, она агент ГПУ – ну и что – мне нечего скрывать. В качестве иллюстрации могу вспомнить ленинградскую поэтессу Лидию Аверьянову, которая сопровождала Уэллса, Яначека, Дюамеля, Нобиле и других и даже ухитрилась передать с одной из туристок свои стихи на свободу. Исследовательница жизни и творчества Аверьяновой М. Павлова опубликовала в качестве примера Отчёт по обслуживанию японского киноактера Камиямы в 1935 году:

В Ленинграде пробыл 3 и 4 апреля, после чего выбыл в Москву. Вследствие ведения экскурсии 3 апреля (Детское село) на японском языке, беседа шла по линии экскурсионного материала, причем Камияма выразил интерес как к до, так и к после революционной истории СССР. Он также интересовался семейным положением переводчика и методом самостоятельного овладения переводчиком японского языка. Камияма – поэт, владеющий всеми формами японской поэзии, кроме того, он является автором книги, касающейся его работы в Голливуде в качестве киноактера. Интерес его к искусству СССР в Ленинграде проявился слабо, так как, имея возможность выбрать театральное зрелище, он единственный свой свободный вечер провел в Китайском театре Мей Лань Фана. Переводчица ВОКСа Л. Аверьянова.

Выше я упоминал о социальности пьес Тредуэлл, которая выводила на сцену рабочих и бизнесменов, проституток и журналистов, представителей гомосексуальной культуры и военнослужащих. В советской пьесе Тредуэлл действуют гэпэушник и старый князь, работающий извозчиком; рабочие и крестьяне, драматург и балерина; княгиня, живущая по документам своей погибшей служанки, и американский журналист, супружеская пара старых большевиков; представлены все поколения – от стариков до детей. В первой редакции своей пьесы Тредуэлл начинала с пролога, отнесенного ко временам Гражданской войны, но потом оставила действие целиком в интерьерах коммунальной квартиры – этого советского космоса в миниатюре: Товарищ Василий, на последнем заседании домового комитета было принято решение запретить плевать на пол на кухне. Тредуэлл выразительно изображает смешение старого и нового, то, как из обломков прежней культуры прорастают буйные советские сорняки. Старики называют Ленина новым богом, молодежь трактует поведение Анны Карениной с позиций социалистической морали, жители коммуналки перебрасываются словечками вроде саботажа и знамени позора. У балерины поношенное атласное платье и самодельная шляпка, у ее мужа-драматурга – пьеса с динамо-машиной, дизелем и мотоциклом. Старые большевики жили для дела революции, а семьи толком и не создали, он тайком продает иностранцам безделушки, а она медленно умирает – советская медицина ей помочь не может, а за границу не выпускают. Юное поколение испытывает широкий диапазон эмоций, от активного соучастия (доносительства) до пассивного отвращения (стыда).

Тредуэлл вложила в уста старого большевика Маклакова красноречивую реплику: Первое правило жизни в Советском Союзе – ничего не слышать и не видеть. Но сама она за две недели увидела, узнала и поняла очень многое, а самое главное, что написала об этом несравненно правдивее и лучше, нежели знаменитые друзья СССР Уэллс, Барбюс, Роллан, Шоу и другие. В пьесе Тредуэлл много и часто говорят о трудностях. Важность этого слова-понятия в советском языке отметил в своей автобиографии Артур Кестлер, живший в СССР в 1932 году: Одно из наиболее употребительных в советском жаргоне, с его помощью катастрофы сводятся к минимуму, а достижения соответственно раздуваются. Советский гражданин понимает, что "величайшая победа революционных сил в Британии" означает прирост голосов у коммунистов на полпроцента, а "определенные трудности в области здравоохранения в Биробиджане" – это эпидемия холеры. У Тредуэлл о трудностях сообщают не только "бывшие", но громче всех сам зловещий чекист: Нельзя тебе так много ходить, Надя. До работы далеко, а тротуар весь разбит. Если бы я мог достать тебе хорошие туфли! Отчего мы не производим нормальную обувь? Следующий раз садись на трамвай. Я знаю, что они битком набиты, но, если удастся войти, остаётся одна задача – выйти. Жена его, та самая тайная княгиня Ксения (Надя) сомневается в успешности советского эксперимента с народом, который не может починить кран, вставить стекло, навесить дверь. В чем причина трудностей, неудач и апатии? Чекист Волков обвиняет в них павший режим паразитов – аристократов и капиталистов, но его жена обоснованно называет правящую партию новыми паразитами, потому что они привыкли жить на деньги сначала партийной кассы, а теперь – национального бюджета. На эту новую эксплуатацию указал в своем путевом очерке 1936 года Селин: Пролетарий содержит на свой счёт полицию, самую многочисленную, самую подозрительную, самую кровожадную, самую садистическую. Принадлежит ему, Проловичу, только будущее. В настоящем – ничего. Отчего красавец-инженер получает 7000 рублей в месяц, а домашняя работница – 50? А больницы? Они ужасны. Они существуют на одну десятую нормального бюджета. Вся Россия живёт на одну десятую нормального бюджета, за исключением Полиции, Пропаганды, Армии. Портрет одной такой домработницы, бедной девушки из какой-нибудь разоренной деревни, оставил и Андре Жид: Соседи взяли ее из жалости – беременна. Она спит в стенной нише, где не может даже вытянуться во весь рост. А еда… она обратилась с просьбой к моим друзьям не выбрасывать остатки.

Разумеется, Тредуэлл умышленно поместила в центр сюжетной интриги влиятельного и ожесточенного гэпэушника. Как и другие наблюдатели, она зафиксировала гигантскую роль тайной полиции в жизни, причем повседневной, советского общества. В 1931 году в СССР побывал авангардист Э. Э. Каммингс, записавший в своем путевом дневнике слова встретившего его в Москве журналиста и театроведа Гарри Дана: Все члены Гей-Пей-Уу – люди высочайшего калибра, специально отобранные за свой идеализм; это честь, понимаете: нетнетнет, они вовсе не полиция, они охранители пролетариата. Каммингсу в СССР очень не понравилось, и эта характеристика выглядит сущим издевательством. Кестлер соприкоснулся с ОГПУ достаточно близко, чтобы написать объективно: Не террор, а само вездесущее присутствие этой организации, без которой невозможно обойтись, ибо только она одна способна что-то сделать, определяет жизнь тоталитарного полицейского государства. По странному совпадению, возлюбленную Кестлера звали тоже Надеждой, она тоже была из дворян, как и героиня пьесы Тредуэлл, за ней следило ГПУ, и судьба этой несчастной женщины, "наградившей" Кестлера любовью и гонореей, наверняка трагична.

Впечатляющим проявлением кошмарного владычества советской власти над несчастными людьми стал голод 1932–1933 годов. Свидетелем его был ехавший в 1932 году в Харьков Кестлер: На каждой станции толпились оборванные крестьяне, протягивали нам белье и иконы, выпрашивая в обмен немного хлеба. Женщины поднимали к окнам купе детей – жалких, страшных, руки и ноги как палочки, животы раздуты, большие неживые головы на тонких шеях. Голод этот Ю. Лайонс назвал самым зловещим скелетом в сталинском шкафу. Незадолго до приезда Тредуэлл информация об ужасах всё-таки просочилась в западную прессу. Ральф Барнс и Уильям Стоун побывали на Северном Кавказе и сообщили об отсутствии хлеба и насильственном выселении целых деревень на дальний север. В марте 1933-го Гаррет Джонс объехал два десятка украинских сел. В результате 2 апреля иностранным журналистам было запрещено покидать столичные города без особого разрешения. Написала о трагедии в своей пьесе и Тредуэлл. Гэпэушник Волков ездит в командировки на Ставрополье, где курирует выселение раскулаченных, и в Сибирь – в трудовые лагеря и поселения. Одна из жилиц коммуналки, казачка Маша возвращается из поездки на родину с рассказом: Нет больше крестьян с телегами. Вообще нет больше крестьян – голодуха. Они лежат возле своих домов. Страшные, распухшие. В моей станице и во всех соседних ни души. Увезли их, на север.

Выслушав Марию, вполне циничный и равнодушный журналист Бейтс восклицает: Я не пишу об этом ещё и потому, что никто в мире не поверит! Тринадцать лет, скажут там… тринадцать лет русские с этим мирятся… с голодом… с террором. Стоит напомнить, что действие пьесы Тредуэлл происходит незадолго до Большого террора и Великой Отечественной войны – ещё больших испытаний, которые население выдерживало с ещё большим терпением и смирением, граничащими с бесчувствием. В качестве примера – дневниковая запись другого американского литератора и журналиста Эрскина Колдуэлла (фрагменты дневников напечатаны в майском номере той же "Иностранной литературы"), работавшего корреспондентом в СССР в мае – сентябре 1941 года. Они с женой провели в СССР первые, самые тяжкие месяцы блицкрига, но вот что пишет Колдуэлл 15 июля, после пересказа фронтовых сводок и тыловой милитаризации: Сегодня я был на Москве-реке, где очень многие купались и катались на лодках. После работы отдыхающие заполняют парки и набережные. На берегу, там, где много деревьев, люди лежат на траве, читают и слушают музыку по радио. В киосках продают яблочный, томатный, вишневый сок, другие напитки. Особой популярностью пользуются палатки, где продают бутерброды с курицей. Это огромные ломти хлеба, раз в восемь больше булочки для хот-дога, на которые кладется холодная куриная котлета. Стоит это два рубля и заменяет целый обед.

Наверное, каждая страна и народ выбирает свою судьбу. Российский выбор часто заставляет вспомнить одно из выражений канцлера Бисмарка, сказавшего, что это страна, которую не жаль. И журналист Бейтс из пьесы Тредуэлл скоро прекращает сочувствовать: Странные вы здесь люди, вот что! Все посольства завалены письмами, в которых вы умоляете иностранцев сделать что-нибудь! А почему вы сами не делаете ничего?..