- По данным "Мемориала", с 1921 по 1986 год в СССР были арестованы по политическим статьям и приговорены к расстрелу или заключению более пяти миллионов человек.
- Около 40% опрошенных Левада-центром признаются, что мало или совсем ничего не знают о причинах, масштабах и исполнителях сталинского террора.
- Многие россияне склонны оправдывать репрессии времен "Большого террора" соображениями "политической целесообразности".
- Страна, не осудившая преступлений прошлого и не сделавшая выводов из своей истории, неизбежно снова скатывается к тоталитаризму.
Марьяна Торочешникова: 30 октября в России отмечается День памяти жертв политических репрессий. Накануне во многих городах страны прошла акция общества "Мемориал" – "Возвращение имен". Начиная с 2007 года каждое 29 октября в Москве с десяти утра и до десяти вечера у Соловецкого камня на Лубянской площади люди стоят в длинной очереди, чтобы произнесли вслух имена жертв сталинского террора. Многие из тех, кто приходит сюда, называют "Возвращение имен" главной уличной акцией современной России.
Видеоверсия программы
Корреспондент: Через дорогу слева от Соловецкого камня – бывшее здание Военной коллегии Верховного суда, так называемый "расстрельный дом", где на рассмотрение дела и вынесение высшей меры иногда уходило 15 минут. Через дорогу справа – главное здание органов Госбезопасности с внутренней тюрьмой, где содержались, например, Солженицын и Мандельштам.
На листках бумаги, которые раздают собравшимся организаторы, имя, возраст, место работы, дата расстрела. В очереди к микрофону стоят люди разных возрастов и профессий, как и те, чьи имена они читают. Среди более чем 30 тысяч жертв "Большого террора" в Москве можно найти и крестьянина, и народного комиссара обороны СССР. В списках можно встретить имена расстрелянных до 1937 года. К имени с листка многие добавляют еще одно или два – ближайших родственников. Некоторые участники приходят на акцию с детьми.
Николай Фугаров, участник акции: Я хочу, чтобы они помнили об этом, так как в нашей семье тоже были репрессированные. Важно, чтобы дети знали историю нашей страны в таком ракурсе тоже.
Корреспондент: В этом году "Возвращение имен" прошло в двенадцатый раз. Организаторы подчеркивают, что это гражданская акция, именно поэтому ее проводят накануне Дня памяти жертв политических репрессий, на который обычно назначают официальные траурные мероприятия.
Сталин пытался вообще стереть память об этих людях, а люди скрывали то, что у них есть репрессированные родственники
Александра Поливанова, соорганизатор акции: Реабилитация этих людей в общественном сознании так и не произошла. Сталин пытался вообще стереть память об этих людях, а люди скрывали то, что у них есть репрессированные родственники, так как это мешало их дальнейшей жизни, мешало им устроиться на работу, мешало детям в учебе. Эта акция как бы возвращает их обратно в легальное поле: этот человек был, жил, существовал.
Корреспондент: За двенадцать лет проведения акции, по словам ее организаторов, не прочитано и половины имен из списка репрессированных в Москве. В "Мемориале" надеются, что однажды на Лубянке прозвучит имя каждого.
Марьяна Торочешникова: Согласно исследованиям Левада-центра, на протяжении последних десяти лет примерно 40% россиян признаются, что мало или совсем ничего не знают о причинах, масштабах, смысле и исполнителях сталинского террора. Чуть больше людей – 44–47% – что-то слышали о Большом терроре, но имеют о событиях того времени лишь самые смутные и общие представления. При этом абсолютное большинство россиян не сомневаются в том, что именно Сталин несет ответственность за заключение в тюрьмы, пытки и смерть миллионов невинных людей. Однако доля россиян, определяющих сталинские репрессии как преступление, которому нет оправдания, за последние десять лет снизилась почти вдвое – с 72 до 39%. И напротив, выросло с 9 до 26% число тех, кто готов оправдывать подобную политику соображениями политической целесообразности.
Что способствует подобному восприятию истории, каков на самом деле масштаб политических репрессий советских времен? Спросим у историка Никиты Петрова, заместителя председателя совета Научно-информационного и просветительского центра Общества "Мемориал", и Константина Андреева, руководителя Образовательного центра Музея истории ГУЛАГа.
В 90-е годы люди, наверное, ожидали, что скоро откроют все архивы, и они никогда уже не вернутся к такому кошмару, как политические репрессии.
Никита Петров: В начале 90-х как раз открывались архивы, работала Комиссия Верховного Совета Российской Федерации по приему и передаче архивов КПСС и КГБ на государственное хранение, в 1992 году был обнародован приказ №00447, положивший начало Большому террору 1937 года. Но кто же мог тогда предположить, что государство опять начнет сползать в болото тоталитаризма?
Марьяна Торочешникова: А почему так изменилось восприятие людьми советских репрессий и сталинских времен, и более позднего времени?
Константин Андреев: Есть разные мнения. Одно из них: не была поставлена точка с неким обвинительным актом о том, что это было зло, которое не должно повториться и должно все время наказываться. Когда учитель общается с детьми, рассказывает про то время, он иногда дает им возможность подискутировать на эту тему, и вот простое задание: оцените эпоху правления Сталина. И на одну чашу весов ребята и учитель кладут репрессии, а на другую – все то, о чем мы очень часто слышим: и победа в войне, и так далее. Здесь большой вопрос: а можно ли вообще это сравнивать? На мой взгляд, это недопустимо. Человеческая жизнь не должна быть средством для достижения целей.
Марьяна Торочешникова: Цифры, которые приводят социологи Левада-центра, пугают. Что это – результат зомбирования телевизором, результат нынешней политики?
Никита Петров: Госпропаганда существует и с каждым днем набирает силу, потому что для государства в нынешней его российской ипостаси важно найти точки гордости, точки достижений в истории, а разговор о том, что сама советская система была преступна, как это следовало бы признать, для власти неприемлем. А отсюда попытка каким-то образом либо уравновесить это на чашах весов, либо придумать что-нибудь такое, что будет помещать эти репрессии в псевдоисторический контекст. И начиная с середины 90-х годов основная запевка у власти была такая: ну, а что, все так делают, а что, всегда так было…
При советской власти, при Брежневе, например, массовые репрессии и преступления режима вообще отрицались, это была закрытая тема для изучения, а Солженицына, который осмелился написать художественно-историческое исследование под названием "Архипелаг ГУЛАГ", просто вышвырнули из страны, потому что власти не приемлют этой правды. В 90-е годы нужно было находить эту систему сдержек и противовесов, и пропаганда довольно ловко внушала всем, что ничего выдающегося в этом нет, а поэтому что тут говорить о преступлениях? А люди ведь по природе своей конформисты, и если есть какая-то превалирующая точка зрения, то людям комфортнее быть с большинством, а не отличаться от него.
Вторая причина – люди стали бояться отвечать правду на вопросы, особенно на политические, и думают, что анонимных опросов не бывает.
Еще одна причина связана с тем, что для более молодого поколения, действующих и активных членов нашего общества, те истории, которые были в памяти у их дедушек и бабушек, фактически являются просто давней историей, и они абстрактно, теоретически могут сказать: "Ну, если так было нужно для страны, то какая разница?" Они уже не чувствуют этих загубленных миллионов ни фибрами души, ни памятью.
Марьяна Торочешникова: Константин, в Музее истории ГУЛАГа вы занимаетесь образовательными проектами. Вы чувствуете интерес к этой проблематике со стороны нынешних школьников или они приходят туда отбывать повинность?
Константин Андреев: У всех по-разному, это зависит от множества факторов, в том числе от подхода самой образовательной организации, от конкретного педагога. Из ста человек старшеклассников, приходящих в музей, на вопрос, что такое ГУЛАГ, отвечают только 20–25%, и мы понимаем, что многие впервые слышат об этом.
Один из самых интересных вопросов задал мне на экскурсии девятиклассник, у которого на лацкане был комсомольский значок. Он шел по экспозиции, слушал, смотрел, и его вот передергивало, он не мог этого допустить. И он спросил: "А для чего вам все это нужно, для чего вы так говорите про советскую власть?" Я сначала даже растерялся, а потом ответил: "Для того чтобы ты имел возможность носить этот значок". И он ушел в себя, в разговор со своим учителем, а потом на выходных пришел вместе с родителями.
Марьяна Торочешникова: Основная масса россиян воспринимает репрессии как иррациональный трагический процесс, причину и смысл которого люди не понимают, подчеркивают социологи Левада-центра. Абсолютное большинство настаивает на том, что жертвой преследований мог стать кто угодно, а потому смысл террора неясен. И в то же время люди склонны преуменьшать масштабы террора: половина опрошенных считают, что репрессированных было менее одного миллиона человек.
Корреспондент: Более пяти миллионов человек были арестованы по политическим статьям и приговорены в СССР к расстрелу или заключению в период с 1921 по 1986 год. Такие цифры приводит Правозащитное общество "Мемориал" с оговоркой, что это предварительные оценки. Точных данных о числе жертв политических репрессий до сих пор нет.
Расправа с неугодными в советской России началась сразу после Октябрьской революции. "Красный террор" начался 5 сентября 1918 года с принятием постановления Совета народных комиссаров, где говорилось, что путь террора – прямая необходимость. Классовых врагов надлежало изолировать в концентрационных лагерях, а всех связанных с белогвардейцами расстрелять. Некоторые историки считают, что "красный террор" начался в январе 1918 года, с убийства руководителей Партии кадетов Андрея Шингарева и Федора Кокошкина.
Борьба с "вредительством" началась в 1927 году. Рабочих, инженеров, исследователей обвиняли в шпионаже, саботаже и попытках вредительства Советскому Союзу. Среди дел этого времени: шахтинское дело (1928 год – горняков Донбасса обвинили в шпионской деятельности); дело Промпартии (1930 год – инженеров судили за попытки сорвать индустриализацию); пулковское дело (1936 год – сотрудников Пулковской обсерватории обвинили в шпионаже из-за намерения привлечь иностранных коллег к изучению солнечного затмения).
Расправа с неугодными в советской России началась сразу после Октябрьской революции
Большой террор. В июле 1937 года был издан совершенно секретный приказ под названием "Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов. Согласно этому документу, 85 тысяч человек предлагалось расстрелять, а 180 тысяч выслать. Лимиты, даже по официальным данным, были превышены в несколько раз – почти 400 тысяч человек расстреляны, и почти столько же отправлены в ГУЛАГ. Историки из "Мемориала" говорят о большем количестве репрессированных. В среднем государство ежедневно убивало тысячу своих граждан.
Депортация народов. В 1941–45 годах около двух с половиной миллионов человек выслали с мест традиционного расселения в Сибирь, Среднюю Азию и Казахстан. Немцев, греков, румын, крымских татар, калмыков и других обвиняли в пособничестве врагам.
Точечные репрессии. После смерти Сталина масштаб репрессий значительно уменьшился, но до конца 80-х в Советском Союзе преследовали тех, кто не поддерживал коммунистическую идеологию. В карательных целях стали использовать психиатрию и выдворение из страны.
Марьяна Торочешникова: Очень много споров возникает вокруг масштаба катастрофы, приводятся разные цифры.
Никита Петров: Люди склонны не только преуменьшать, но и преувеличивать число жертв. Давайте брать строгие статистические данные. Мы точно знаем, что с 1921-го по 1953 год по делам, которые расследовались органами государственной безопасности, а не милицией, прошло с арестом шесть миллионов человек, а без ареста – семь миллионов, то есть это те, кто был наказан, но предварительно не арестовывался. Это население нескольких городов – за небольшой период времени. Плюс к ним – кулацкая ссылка, массовая высылка крестьян и борьба против крестьян в 1930 году, а это еще свыше полутора миллионов человек, ссылки и высылки народов, которые происходили уже в годы Второй мировой войны. Если взять эти цифры, мы уже выйдем за пределы десяти миллионов. Но ведь репрессии – это не только те, кто непосредственно был арестован, попал в лагерь или был выслан, это еще их многочисленные родственники, которые тоже ощущают на себе последствия этих репрессий, потому что их ближайшие родственники – "враги народа".
Марьяна Торочешникова: А цифры, которые приводит МВД СССР, – в период с 1921 по 1954 год были репрессированы 3 777 380 человек, из них 642 980 человек расстреляны, а лагеря и тюрьмы – 2 369 000 человек...
Никита Петров: Эти цифры любят приводить защитники Сталина и сталинизма, не понимая, насколько нелеп этот аргумент: ведь это уже огромное число людей! Скажем, 700 тысяч расстрелянных – это огромное число, а на самом деле расстреляно было больше миллиона. Это лукавая статистика, потому что эта записка подавалась в ЦК КПСС, Хрущеву, для того чтобы показать, что у них на учете. Только за 15 месяцев Большого террора были арестованы полтора миллиона человек, из них порядка 700 тысяч расстреляны. Это небывалый всплеск народоубийства!
Марьяна Торочешникова: Правильно ли я понимаю, что это были просто личные амбиции Сталина, который хотел распространить свою гегемонию на всю страну, чтобы всех подавить, заставить молчать, работать и делать, как он хочет?
Константин Андреев: Это было бы слишком просто.
Никита Петров: Это некая попытка придумать очередную схему, все сводящая к злой воле верховного руководителя, которая, безусловно, была, но почему и зачем – даже среди историков нет внятного и четкого объяснения. Кто-то начинает говорить, что в годы Большого террора было слишком много элементов стихийности: Сталин его развязал, а дальше все шло по накатанной. Кто-то говорит, что это была паническая реакция власти на то, что в Европе ситуация становилась все хуже и хуже, дело явным образом шло к войне.
Если мы посмотрим доктрину советской власти, то увидим, что этот террор полностью проистекает из природы строя, из того, что сталинское руководство хочет видеть как результат перестройки социально-экономических отношений в стране. Большой террор, во-первых, должен был провести своего рода социальную чистку, и, посмотрев на все категории приказа №00447, мы увидим, кому нет места в будущем: духовенству, представителям старых имущих классов, многим другим так называемым "антисоветским элементам". Те, кто не вписывается, имеет смелость еще о чем-то говорить, должны быть уничтожены. Именно после 1937 года народ действительно стал бояться говорить то, что думает. Кроме того, это люди, связанные с заграницей, так называемые "национальные операции".
Это выстраивание "железного занавеса", системы единомыслия, и это система социальной инженерии. И все это базируется на доктринах Коммунистической партии о том, каким должен быть общественный уклад. Не должно быть ни крестьян, ни рабочих, с точки зрения Ленина, должны быть работники при советской власти – это он писал еще в 1919 году. Ну, и манифест Коммунистической партии тоже выводит непременное условие принудительного труда: трудиться обязаны все.
Вот этот человеческий муравейник выстраивался с помощью Большого террора, поэтому мы можем абсолютно точно сказать, что 1937 год – это не просто какой-то всплеск насилия, что-то необычное: оно необычно по своим масштабам, но это продуманное, подготовленное и осуществленное преступление власти против собственного народа.
Многие говорят: такое было время, такие были законы. Давайте посмотрим, какие были законы. Была Конституция от 5 декабря 1936 года, в которой населению гарантировались все права. Свободы мог лишить только суд. Посмотрите, кем назначено к расстрелу или к лагерю подавляющее большинство в 1937–38 годах? Внесудебными органами: это "тройки", комиссии НКВД, прокуроры, так называемые "двойки", особые совещания. 92% из полутора миллионов репрессированы, именно минуя советскую законность.
В 1992 году все эти документы стали появляться и публиковаться, они были принесены в качестве доказательной базы в Конституционный суд. Нелегитимность советского режима продекларирована в решении Конституционного суда от 30 ноября 1992 года. Но этого мало, мы хотим – "преступная и антиконституционная"…
Марьяна Торочешникова: В апреле 2017 года 52% опрошенных Левада-центром считали необходимым полностью рассекретить архивы, содержащие материалы о репрессиях, но 32% россиян полагали, что к такого рода материалам нужно допускать только родственников репрессированных, и то при условии, что это не нанесет ущерба государственным интересам. Достаточно ли исследователям существующих открытых архивов, для того чтобы сложить полную картину репрессий советского времени?
Константин Андреев: Какие-то периоды и стороны хорошо изучены, основной блок документов введен в научный оборот, хотя есть и вещи, которые появятся, может быть, еще не скоро. В формате изучения архивных документов профессиональными историками вопросов меньше, нежели там, где эта тема всплывает в популярном сознании, когда в книжных магазинах на уровне глаз стоят книги, являющиеся полной фальсификацией происходивших в стране событий. Серия "Николай Стариков рекомендует" – это какая-то жуть! И когда те же школьники пишут доклады, указывая эти книги в качестве источников, пытаешься понять, как это возможно...
Никита Петров: С архивами все-таки идет плохой процесс. Многие из тех документов, которые были доступны еще 25 лет назад, сейчас становятся недоступными. Например, протоколы внесудебных органов были рассекречены в начале 90-х годов по специальному указу Ельцина, а сегодня нам говорят: "В этих протоколах личная тайна". Протоколы "троек" Московского управления НКВД пока никому из независимых исследователей просмотреть не удавалось – тоже придумали: "Они не секретные, но там конфиденциальная информация, подписи расстрельщиков под актами". Это попытка уйти от честного разговора. Слушайте, прошло уже 80 лет, давайте уже все открывать, и этим должны заниматься историки! И тем самым они загоняют проблему в русло трудно решаемой, потому что после этого все суды проиграны (историки ведь и судились с органами госбезопасности).
Марьяна Торочешникова: Тем не менее, время от времени приходится слышать, что по очередному архиву какая-то межведомственная комиссия вдруг продлевает секретность.
Никита Петров: Да. Кстати, по большому массиву документации центрального аппарата ФСБ секретность была продлена. В законе о государственной тайне записано, что срок засекречивания в нашей стране составляет 30 лет, а потом в исключительных случаях он может продлеваться. Но каким образом какие бы то ни было сведения из 1937 года могут нанести ущерб безопасности России?
Марьяна Торочешникова: Может быть, они путают безопасность с репутацией?
Никита Петров: Вот это абсолютно точно!
Константин Андреев: Если страна глубоко, содержательно изучает свою историю и честно обсуждает ее с обществом, почему это должно нести репутационные потери?
Никита Петров: Это, наоборот, плюс к репутации.
Марьяна Торочешникова: Может быть, они запутались? Ведь уже восстанавливают памятники Сталину.
Никита Петров: Это стокгольмский синдром. Они же живут не реальным Сталиным, а мифологизированным образом жестокого, но справедливого, умеющего разобраться, понимающего человека. Это помещение себя в контекст: значит, так было надо, моя судьба – ничто. Это муравьиная психология, которая воспитывалась советской властью.
Марьяна Торочешникова: Никита, в одном недавнем интервью вы сказали: "Наше государство совсем не заинтересовано в том, чтобы обнародовать списки всех репрессированных за годы советской власти".
Государство совсем не заинтересовано в том, чтобы обнародовать списки всех репрессированных за годы советской власти
Никита Петров: Да, потому что в этом случае уже кончатся все разговоры относительно масштабов Большого террора. Очень часто были упреки: вот вы насчитали семь миллионов, а там были уголовники... Но есть точная цифра, сколько у нас было вообще арестовано с 1921 по 1953 год, – абсолютно всех, по любым формам преступлений: 28 миллионов человек. Очевидно же, что в стране не может быть столько преступников! Понятно, что власть изобретает составы преступлений, "дисциплинируя" население, наказывает за малейшую провинность: даже ввели наказание за опоздание на работу и запрещение браков между гражданами СССР и иностранцами.
Марьяна Торочешникова: Российские власти и сейчас хотят руководствоваться этими заветами, вмешиваться во все.
Никита Петров: Тогда возникает вопрос: зачем обнародовать эту картотеку, показывать все эти масштабы жертв?
Марьяна Торочешникова: Константин, с тех пор, как в Москве появился Музей истории ГУЛАГа, вы чувствуете внимание со стороны властей? До вас пытаются доносить, как правильно сообщать историю ГУЛАГа, есть какие-то установки, методички?
Константин Андреев: Мы – государственный музей, наш учредитель – департамент культуры Москвы, и какие-то директивы должны быть. Но в деятельности музея мы не чувствуем препон, мы чувствуем скорее отношение некоторых специфических организаций. Полтора-два года назад на воротах музея повесили чучело с изображением Александра Солженицына. Когда эта новость прошла по всем каналам, к нам на выходных пришло столько людей, сколько никогда не приходило.
Марьяна Торочешникова: А что нужно сделать, чтобы снова выросло количество людей, считающих, что сталинские репрессии – преступление, которому нет оправдания?
Никита Петров: Нужно все время говорить о конкретных преступлениях, совершенных Сталиным. Когда мы демонстрируем подпись Сталина под приказом "увеличить лимит расстрелянных еще на 600 человек", это действует. И индивидуальные убийства по приказу Сталина… Это все нужно демонстрировать, чтобы показать, что перед нами настоящий мафиози от Коммунистической партии, настоящий преступник.
Марьяна Торочешникова: Когда сегодня говорят о том, что страна скатывается в 1937 год, насколько это близко к правде?
Никита Петров: Так она потому и скатывается, что мы не подвели итоги, не то что не переварили, не отрефлексировали те события, но ушли от того, что должно было дать нам толчок к правовому государству, к первенству закона, а не телефонного права и не "политической целесообразности". Сегодня мы наблюдаем, как деформируется судебная система, с легкостью принимающая сторону власти. Это, конечно, не 1937 год (это было бы слишком широкое полемическое обобщение), но это условия, когда 1937 год наступает на пятки. 30 октября снова имеет смысл, потому что и сегодня есть политические заключенные, есть преследование людей за их убеждения, и вот это, конечно, неприемлемо. Это и есть огромная проблема для будущего нашей страны.
