- 1968 год - одна из ключевых дат мировой истории. Произошедшие тогда события во многом изменили мир.
- Современный западный мир во многом является следствием того, что происходило в 1968 году.
- Студенческое движение 1968 года было не политическим, а, скорее, социально-культурным, это был протест против устаревших ценностей во всех сферах человеческой жизни.
- Протесты против ввода советских войск в Чехословакию, вызвав подъем советского правозащитного движения, задали ему новый вектор развития.
- Уроки социальных трансформаций были выучены Западом и не были выучены советской системой, которая в результате рухнула.
Сергей Медведев: "Вся власть воображению!", "Под булыжниками пляж!", "Будьте реалистами, требуйте невозможного!" - все это лозунги студенческих волнений, которые сотрясали Париж ровно 50 лет назад, в мае 1968 года. И если бы только студенты! Десятимиллионные забастовки рабочих, движение во всех европейских, американских, японских городах, культурная революция в Китае, "пражская весна" в Чехословакии, раздавленная советскими танками, - все это культурные, социальные и политические движения, движущей силой которой была молодежь. О 1968 годе в сюжете нашего корреспондента.
Корреспондент: 50 лет "парижской весне" - десятимиллионной забастовке французской молодежи, которая привела к отставке президента де Голля и его правительства. И, вроде, ничто не предвещало: Франция 60-х была самой экономически развитой европейской страной: почти в каждой семье – автомобиль, телевизор и прочие блага послевоенной цивилизации. Но стабильность рухнула в одночасье. "Нож в спину" де Голль получил вовсе не от малоимущих и пролетариата, а от вполне благополучного среднего класса.
Майские лозунги парижских студентов, которые лишь позже оформились в конкретные политические требования, были настолько непонятны возрастной правящей элите, что привели ее в полный ступор. То был протест против устаревших ценностей во всех сферах человеческой жизни, от стиля речи до стиля одежды – а как остановить само колесо истории? Французские студенты на баррикадах Парижа, чехословацкие – ложащиеся под танки в Праге, американские – против войны во Вьетнаме. События конца 60-х сделали весь мир таким, каким мы знаем его сегодня. Это мир, которому спустя 50 лет предрекают новые глобальные изменения.
Видеоверсия программы
Сергей Медведев: Чем же был 1968 год? В чем корни этих социальных революций? И главное – какое влияние он оказал на наш сегодняшний мир? Обсуждаем это с нашими гостями – политологом из Московского Центра Карнеги Андреем Колесниковым и Юрием Пивоваровым, историком, политологом, академиком РАН.
Мне кажется, что сейчас происходит такой анти 1968 год. Как вы считаете, сейчас, 50 лет спустя, 1968 год в каком-то смысле уже невообразим, невозможен?
Юрий Пивоваров: Я участник этих событий: я был тогда студентом первого курса МГИМО. На нас это произвело невероятное впечатление. В МГИМО можно было читать иностранные газеты и журналы, кроме того, у нас были тассовские материалы - это такая полуправда, но больше, чем в газете "Правда". Там очень много было о Чехословакии, о Париже. Кстати, в Западном Берлине было восстание не меньше. Мы переживали это как свое. Потом я познакомился с Даниэлем Кон-Бендитом, гражданином Германии, который возглавлял все это дело в Сорбонне…
Сергей Медведев: А позже стал депутатом Европарламента.
Юрий Пивоваров: Конечно, сегодня не пахнет ничем тем, что было тогда. Но вы правильно сказали, что дело не только в Париже: в Калифорнии даже стреляли в студентов. А Мексика!
Сергей Медведев: В Мексике был расстрел - там, по-моему, убили человек 300.
Юрий Пивоваров: И вы правильно сказали про Китай. Это все какая-то одна волна. Вы представляете, какое волнение и брожение было среди нашей студенческой молодежи, когда взяли Чехословакию! А потом ведь, через несколько дней после вторжения наших войск, люди вышли на площадь.
Сергей Медведев: Восемь человек.
Юрий Пивоваров: "Можешь выйти на площадь? Смеешь выйти на площадь?" - Галич написал эту песню за несколько дней до этого, не зная, что это произойдет.
Сергей Медведев: Андрей, а почему именно в этой точке все так сошлось, причем настолько глобально – от Чехословакии до Китая, Америки, Мексики, Японии и Москвы?
Никто не собирался демонтировать социализм. Его просто очеловечивали
Андрей Колесников: 1968 год – это как бы пик событий, а вообще это сильно продолженный период разных волнений. Я смотрю на 1968 год как на некий слом буржуазной цивилизации, который адаптировался к новой, скорее, даже культурной, а не политической волне. Мир становился более горизонтальным, и это отразилось в этих многочисленных движениях, хотя я сильно различал бы то, что происходило по восточную и по западную сторону "железного занавеса". Язык был примерно один и тот же – марксистский, потому что не было другого языка описания реальности ни у студентов, ни у тех, кто окормлял их идеологически, ни у тех, кто был в Праге. Никто не собирался демонтировать социализм. Его просто очеловечивали. Но если на Востоке избавлялись от коммунистической тирании, и понятно, что Чехословакия могла стать спусковым крючком, очень тяжелым для Советского Союза событием, то на Западе все было совершенно другое. Как говорил немецкий философ Одо Марквард, "это была борьба с тиранией, которая не была тиранией". Но зато после этого мир изменился, стал более плоским, и буржуазная культура очень успешно адаптировала, всосала в себя эту контркультуру.
Проклятый капитализм - он просто так менял кожу и, тем самым, выживал. Он питался этими соками. Уже в начале 70-х была статья в "Corriere della Sera" у Пазолини, который со своих левацких позиций писал о том, что длинные волосы у молодых людей теперь, через несколько лет после событий 1968-го, - это признак не контрбуржуазности, а буржуазности: мы - сынки богатых родителей, это мода, мы работаем в серьезных корпорациях.
Юрий Пивоваров: Политический стиль менялся, заканчивался в узком смысле послевоенный период. Немцы, которые мне ближе, чем французы, стали говорить своим родителям: "А ты состоял в партии?!" До этого лет 20 не говорили, потому что надо было выжить, поучиться, наесться.
То же самое и во Франции. А Вьетнам 50-х годов? А Алжир? Это было табуировано. "Не надо", - говорил де Голь и его окружение. И дети, мое поколение, стали говорить родителям: "Вы чего?!"
И здесь правильно сказано, что это не восстание низов. У меня есть несколько знакомых французов, участников тех событий в Париже. Тогда это были левые радикальные коммунисты. Они говорят, что полиция очень вежливо обращалась с ними, потому что среди лидеров было много детей генералов полиции. Это не были дети рабочих и крестьян, это было восстание интеллигентов, интеллектуалов и крупных чиновников.
Сергей Медведев: Контакт с рабочими, как я понимаю, практически не состоялся. Особенно в Америке и даже во Франции.
Юрий Пивоваров: Американские рабочие всегда нас подводят. Вот французские иногда бастуют.
Сергей Медведев: Была десятимиллилонная демонстрация, но в целом их там потом и загасили. Они заключили новое трудовое соглашение.
Андрей Колесников: И студенты, и пенсионеры.
Сергей Медведев: Это что, был второй авангард, второе пришествие марксизма? Может быть, это некое продолжение незаконченного того, первого авангарда времен Первой мировой войны?
Юрий Пивоваров: Андрей правильно сказал: не было другого языка. Это не был язык Жоржа Марше, потому что тот язык был уже никому не нужен, но, конечно, господствовал неомарксистский язык. Он во многом и сейчас господствует в университетах Запада. Даже католические священники говорят, что "мы все стоим на плечах Карла Маркса"!
Андрей Колесников: Это была совершенно дикая каша.
Сергей Медведев: Но это следствие большого модернизационного рывка, который произошел после Второй мировой войны: индустриализации, урбанизации и деколонизации.
Андрей Колесников: И сытости. Революция происходит не когда народу плохо, а когда ему "ничего". У нас в 17-м тоже было "ничего". У майских событий был слабоват триггер. Общежития - кого-то не пускали…
Юрий Пивоваров: Помните фильм Бертолуччи "Мечтатели"? Там же не о политике.
Андрей Колесников: Эти мечтатели ничего из себя не представляли. Собственно, философская подкладка не у всех была очень слабой. Студенты предпочитали практику теории - их в этом упрекал Маркузе. Была встреча студентов с Маркузе в 1969 году. Он говорил: "Интеллектуализм и революция совмещаются. Ну, что вы, в конце концов! Надо изучать матчасть". И этот текст беседы попал в "Плейбой". Это, кстати, к вопросу об обуржуазивании в 70-м году. А так это франкфуртская школа, марксизм, фрейдизм.
Юрий Пивоваров: Во французской философии то же самое.
Андрей Колесников: И лозунги ведь придумали не студенты, а специально обученные люди.
Сергей Медведев: Надо, наверное, сказать об еще одном большом корне того, что произошло, – это сексуальная революция, освобождение тела.
Андрей Колесников: Безусловно, это было одно из измерений этой революции!
Юрий Пивоваров: Конечно, это одно из важнейших событий в истории ХХ столетия, которое оказало огромное влияние, в том числе, и на нас: мы стали по-другому смотреть на жизнь.
Андрей Колесников: И на девушек.
Юрий Пивоваров: А девушки - на нас.
Сергей Медведев: А девушки, женщины стали смотреть на власть и политику: происходит массовое рекрутирование женщин в социальность, в политические протесты.
Революция происходит не когда народу плохо, а когда ему "ничего"
Андрей Колесников: Лидеров немецкой и французской студенческой революции как раз упрекали в том, что одни мужики, а девушки - поди, подай, принеси.
Сергей Медведев: Поднимается проблема – репрессия человеческого тела в медицине. Психиатрия, биополитика, вот это внимание к человеческой телесности и понимание того, что в основе общества лежит репрессия тела.
Андрей Колесников: Лозунг "Наслаждайтесь без границ" придуман ситуационистами, а не студентами.
Сергей Медведев: А вот еще интересный поворот. Я читал, по-моему, у Валлерстайна, что впервые к концу 60-х в среднем по миру городское население планеты перевесило сельское. Произошел распад старого патриархального контракта, который вылился в такую форму. Но форма тоже интересна. Эти движения - в основном не политические. Французские студенты говорили: "Нам не нужна ваша власть", они изначально открещивались от политики. Это социально-культурное движение.
Андрей Колесников: Это действительно больше культурный, чем политический феномен. Но они не знали, чего хотят. Одна из известных фраз мая 1968 года: "Мне хочется что-то сказать, но я не знаю, что".
Юрий Пивоваров: Это, кстати, очень честно.
Андрей Колесников: Это попытка набрать воздуху и высказаться. Те же самые ситуационисты, хотя они все-таки были умниками…
Сергей Медведев: Это напоминает нынешние российские монстрации.
Андрей Колесников: Да, они писали какие-то максимы не в журналах или газетах, а на улицах. И если попытаться выпарить из них какой-то смысл, то они веселы, но немножко бессмысленны. В этом и выразилась попытка обрести новый язык.
Сергей Медведев: Вот культурная революция в Китае – это ведь тоже своего рода освобождение, атака на традиционные элиты, на иерархии с использованием сил молодежи. Можем ли мы культурную революцию и течения внутри Советского Союза отнести к тому же освободительному движению 1968 года?
Юрий Пивоваров: Безусловно, нет. Бывая в Китае, я часто встречался с жертвами этих молодых людей. Это то, что называется китайской интеллигенцией, конечно, партийной, но вполне умеренной, нормальной, просвещенной. И то, что с ними творили, ужасно! Я просто не знаю, как эти люди выдержали. Конечно, связь есть, но в Китае, я думаю, основная тенденция была все равно к закрепощению. Да, Мао раскрепостил энергию этих молодых хулиганов, молодых фанатиков, но это привело к ужасным событиям внутри Китая, к его падению.
Здесь все-таки более интересно посмотреть, что происходило в Центрально-Восточной Европе. В ГДР практически нечего не происходило, хотя они все слышали, все читали, все знали. А вот Чехословакия… 1968 год – это ведь и в Польше, и у нас. Это бурление правозащитного движения, его оформление. Это еще не закрытый "Новый мир", это самиздат, отчасти - тамиздат.
Сергей Медведев: 1968 год – это начало "Хроники текущий событий".
Юрий Пивоваров: Конечно. Валерия Новодворская создает подпольный кружок в Инязе, мы – в МГИМО. И это шло по всем ВУЗам. В мой жизни дважды был такой воздух – в 1968-м и в 1988 году. Причем, именно потому, что 1968 год погиб, я не верил, что что-то произойдет в 1984-1986-м. А потом – неужели?!
Сергей Медведев: А ведь перестройка была своего рода продолжением и реабилитацией "пражской весны".
Юрий Пивоваров: Вы не представляете, как мы, желторотые и зеленые студентики, надеялись на то, что произойдет в Праге.
Сергей Медведев: Интересно, как не смогла считать сигнал социалистическая система. Что, невозможно было попытаться экспериментировать?
Юрий Пивоваров: Здесь?
Сергей Медведев: Ну, начать с Праги. Это была обреченная попытка?
Юрий Пивоваров: Так развалились бы! Перестройка же показала, что еще чуть-чуть дальше - и все!
Андрей Колесников: Но в результате все равно развалились, просто приморозили.
Сергей Медведев: Как это было психологически 21 августа 1968 года?
Юрий Пивоваров: Когда мы узнали, у нас начался такой патриотический угар: гитары, крики… К стыду своему, хотя я был против ввода войск, но я тоже в этом участвовал: мы пели, переделав Высоцкого: "Вперед на Братиславу, задушим "Руде Право"!//Судеты - наши горы, они помогут нам!" Это позор! Мне стыдно! Потом я встретил своего приятеля, который приехал из Праги, и он мне рассказал, что происходит. Все! У меня и у моих друзей мозги тут же встали на место.
Сергей Медведев: Тогда были мифы, что чехи чуть ли вешали русских на столбах.
Андрей Колесников: Чехи тогда впервые по-настоящему почувствовали свою идентичность. Между прочим, первый же настоящий ответ был 21 марта 1969 года – хоккейный матч ЧССР-СССР. "Вы нам танки, мы вам бранки". Он имел принципиальное значение. Они тогда легли костьми – 2:0.
Сергей Медведев: Чешский нападающий Недоманский подъехал к советской скамейке и как бы расстрелял ее из автомата.
Андрей Колесников: Там они еще пихали клюшкой нашего ни в чем неповинного вратаря Зингера из московского "Спартака".
Симптоматична ваша патриотическая реакция. Ведь этим же восьмерым смелым на площади в тот же день люди говорили: "Как вам не стыдно! Мы их освободили, а что вы себе позволяете?!"
Сергей Медведев: А куда все это делось? Почему мы сейчас не можем представить подобного рода протест, по крайней мере, в западных странах? Или это было пять лет назад – прогремели "Оккупаи".
Андрей Колесников: У нас, во-первых, была "арабская" весна, гигантская волна. Во-вторых, в том же Париже сейчас, в мае "Черный блок" выступал с не пойми каких позиций, в связи с чем-то бросался, что-то такое крушил, громил "Макдональдсы" и офисы "Рено". Это такой огрубленный дух 1968 года, без стиля, настолько отвратительный, что на это тяжело смотреть. 1968 год был с открытыми лицами.
Сергей Медведев: Может ли социальный протест поменять мир так, как он поменял его в 1968 году? Или социально-политические трансформации теперь осуществляются по-иному, все ушли в интернет?
Юрий Пивоваров: Несколько десятков моих знакомых, активных участников студенческого движения в Западном Берлине и в Париже, сейчас сходят на нет. Подавляющее большинство из них потом стали вполне процветающими буржуазными профессорами, политиками, предпринимателями, журналистами. Они, конечно, скорее, левые в старом смысле слова, чем правые, но очень умеренные левые, такие розовые.
Что касается сегодняшнего дня, то последствия духа 1968 года есть. И современный западный мир - во многом, конечно, следствие, 1968 года. Посмотрите, рухнули старые мощные политические идеологии и партии Франции, Италии, политические системы разрушены. В Германии четырехмесячный кризис. Испания… Мир меняется, стоят принципиально другие задачи. Люди 1968 года сделали то, что могли: они изменили мир. Ну, а теперь мир живет… Мы же не спрашиваем, где дух революции 1989 года…
Сергей Медведев: Что в сухом остатке от 1968 года - какие вещи, структуры? Первое, что приходит в голову, – это ощущение того, что существуют права групп, то есть это вообще наследие 60-х годов, десятилетия освобождения женщин, молодежи. Современный мир в своей правозащитной идеологии во многом построен на правах отдельных групп людей.
1968 год был первым, поствоенным концом истории
Юрий Пивоваров: Но не у нас. Идея меньшинства – да: большинство – это сумма меньшинств, в этом состоит демократия. На самом деле 1968 год был против институтов, против парламента, против власти как таковой. Но выяснилось, что без этого как-то не очень получается. Опять же, после мая, в самом начале июне была галлийская демонстрация - демонстрация сторонников порядка, которые в соответствии с лозунгом де Голя, сказали изменениям – да, карнавалу – нет! И мир изменился: стал более плоским, более горизонтальным, менее вертикальным. И такой он есть сейчас. И потом это повлияло на 1989 год. Эта волна дошла до Востока и сломала этот Восток.
Мне кажется, было несколько концов истории. Вот 1968 год был таким первым, поствоенным концом истории. Буржуазный мир сложился, но он должен был измениться. Был Фукуяма с "Концом истории": приход универсальных ценностей, у всех все хорошо, коммунизм рухнул. А потом выяснилось, что мы сейчас находимся внутри еще одного конца истории. Закончилась стадия, которая началась в 1989-м. А что будет дальше? Наверное, закончится и эта.
Сергей Медведев: А может, это возвращение истории, против идей 1968-го, 1989-го и 1991 года?
Юрий Пивоваров: Посмотрите на лица американских политиков: Трампа, Помпео, Болтона: это еще те ребята 1968 года.
Андрей Колесников: Я недавно читал одно из многочисленных интервью Кон-Бендита. Он сказал: "Обратите внимание: ни один из лидеров 1968 года не стал руководителем какой-либо западной страны". Да, Йошка Фишер, еще кто-то попадали во власть, в европарламенты, становились министрами, но никто не стал лидером. А к Востоку от "железного занавеса" Гавел стал лидером, будучи человеком 1968-го.
Юрий Пивоваров: Дело в том, что это была такая реформа капитализма. Не надо переоценивать, но и недооценивать невозможно. И надо помнить, потому что мало кто сейчас помнит об этом.
Сергей Медведев: Да, сейчас недостает понимания того, насколько ключевым был 1968 год для современного мира. Кажется, Валлерстайн сказал, что это была какая-то вспышка, много дыма, а в результате остались угли, которые очень долго тлели.
Юрий Пивоваров: Значит, что-то произошло. Угли, которые греют, - это то, что надо.
Сергей Медведев: Кстати, и политкорректность, наверное, идет тоже примерно из этих времен, из 1968 года?
Юрий Пивоваров: Не знаю, во всяком случае, они на улицах ни с той, ни с другой стороны не были политкорректны. Все-таки они били друг другу морды, кого-то даже убивали.
Андрей Колесников: Ну, в плане отношения к меньшинствам и к человеческому поведению – наверное, да, но уже постфактум.
Сергей Медведев: Я думаю, еще одно важное наследие 1968 года – спектализация всего политического. Может быть, то, что мы имеем сейчас с Трампом, с новой популистской политикой, с засильем соцсетей, – это тоже такая перформатизация политики и социального движения, которое берет свое начало там. Ведь примерно в это же время зарождается интернет. Как говорят, это тоже были молодые люди, молодые ученые, которые хотели обмениваться между собой сообщениями.
Андрей Колесников: Что такое лозунги 1968 года? Это твитты по форме и по количеству знаков. Это способ нового разговора.
Сергей Медведев: Мне кажется, механизмы тонкой настройки сработали на Западе и не сработали на Востоке. Интересно, как уроки социальных трансформаций были выучены Западом и не были выучены советской системой, которая в результате рухнула. Ответом стал брежневский застой, упущенное двадцатилетие и крах Советского Союза.
Юрий Пивоваров: Мне люди 1968 года от Парижа до Москвы напоминают еще одно психологически потерянное поколение. А в СССР потерянное поколение – это было поколение Аксенова и всех этих ребят: Запад далеко, он недостижим, а на эти морды просто невозможно было смотреть. Но надо было как-то жить. И здесь был хорош уход в какие-то субкультуры. Очень многие пошли в церковь - это был поиск какой-то иной социальной и психологической реальности.
Андрей Колесников: Можно было пойти в хиппи.
Юрий Пивоваров: Я, например, ходил в "Историчку", читал всех этих розановых, бердяевых, леонтьевых.
Андрей Колесников: Мы с Сергеем в результате тоже чувствуем себя потерянным поколением, потому что мы глотнули свободы - и что теперь?
Юрий Пивоваров: А это прекрасно! Что может быть лучше, чем герои Хемингуэя.
Андрей Колесников: А есть ли вообще не потерянное поколение?
Сергей Медведев: Это нынешнее поколение новых потенциальных протестантов. Я не уверен, что они чувствуют себя потерянными. Или чувствуют? Или это та малая часть, которая выходила на митинги протеста 26 марта и 12 июня прошлого года?
Андрей Колесников: Малая часть, малая.
Юрий Пивоваров: А мне студенты говорят: "Ваше поколение проиграло империю, а мы ее восстановим". Причем это МГИМО, МГУ, РГГУ.
Сергей Медведев: Мне кажется, что нынешнее поколение - в основном не потерянное, и это кардинальная разница.
Юрий Пивоваров: Купил автомобиль, полетел в Италию - жизнь идет, нормально.
Андрей Колесников: Я бы сказал, что нынешняя власть не выучила уроки 1968 года. Брежнев испугался 1968-го и все заморозил, а эти испугались "арабской весны", Майдана и тоже заморозили.
Сергей Медведев: Закончу риторическим вопросом – где то молодое поколение, где та молодая шпана, которая скажет: "Под гранитными плитами, под асфальтом реновации пляж", - как сказали французские студенты в мае 1968 года?
